Наверное, я ждал, что она скажет «благодарны». Или «недолюбливаем». Или «боимся».

Но стража молчала. Потом сказала:

– Поменяй вопрос.

– Почему?

– Поменяй вопрос. Это плохая игра. Это опасная игра.

Если бы в голосе стражи были эмоции, то сейчас это был бы испуг. У нее даже мелко задрожала кожа на лице.

– Хорошо, – быстро сказал я. – Другой вопрос. Гнезда воюют между собой?

– Вообще или сейчас?

– Вчера, сегодня, сейчас?

– Ни одно Гнездо на Земле не воюет и не воевало с другим Гнездом, – ответила стража. Мне даже показалось, что я услышал облегчение в ее голосе.

Я вдруг подумал, что говорю с ребенком. Пусть вымахавшим выше меня, чудовищной силы и каким-то образом умным не по возрасту. Но всё-таки ребенком.

– Хорошая была игра, – сказал я мягко. – Спасибо. Мне было интересно говорить с тобой.

– Мне тоже, – ответила стража. – Мы любим играть в игру вопрос за вопрос. Но я никогда не играла с человеком.

Я кивнул. Да, мой странный статус призванного Гнездом сделал меня тем самым посредником между людьми и Измененными, о котором мечтал полковник Лихачев.

Вернулась вторая стража. Не одна – за ней шел… шла жница… нет, не совсем жница. Куда более похожая на человека, чем стража, но глаза у нее были ослепительно-белые, будто слепые, с крошечными, как булавочные проколы, черными зрачками. Комбинезон тоже белый, но крупночешуйчатый, свободного покроя. И движения совсем человеческие, без дерганности.

– Я – хранитель Гнезда, – сказала Измененная, останавливаясь передо мной. – Ты призван.

– Призван, – кивнул я, хотя это не было вопросом.

– Матерью или хранителем?

– Хранителем и матерью. – Я решил, что это будет правильный ответ.

– Хорошо, значит, они живы, – кивнула хранитель. – Зачем ты пришел?

– Наше… – Меня немного дернуло от этого слова, но я опять же подумал, что надо говорить именно так. – Наше Гнездо подверглось нападению. Есть убитые.

Хранитель размышляла.

– Если мать и хранитель живы, то живо и Гнездо. Зачем тебя послали?

Вот тут я ступал на самый тонкий лед. Дарина без особой дипломатичности велела мне спросить, не замешано ли в атаке это Гнездо. Но что, если хранитель обидится?

– Хранитель ищет виновных, – сказал я. – Она просила узнать, не известно ли вам о каком-либо Гнезде, нападавшем на наше?

Конечно, стража мне уже сказала, что Гнезда не воюют, но одно дело – рядовая стража, а другое – хранитель.

– Ты смягчаешь вопрос, – ответила хранитель. – Но любая вежливость оскорбляет и задающего вопрос, и отвечающего, и посланника.

Я вздохнул.

– Хранитель спросила, не нападало ли ваше Гнездо на нас?

– Если такой вопрос был задан именно нашему Гнезду, – произнесла хранитель, – то это значит лишь одно. Потери были крайне велики, поэтому в нападении заподозрили самых сильных. Полагаю, в живых остались только мать и хранитель.

Меня охватила паника. Я всего лишь задал вопрос, а хранитель уже всё поняла!

Хотя нет. Она недооценила разгром. Вместо матери у Гнезда маленькая куколка, вместо хранителя – жница.

– Мы не нападали, – сказала хранитель. – Мое сочувствие хранителю и матери. Если они не успевают переработать тела, я могу прислать жниц.

Вот тут меня едва не стошнило. Они что, и впрямь жрут своих мертвецов?

– Не надо, – сказал я. – Хранитель сказала, что помощи не требуется. Только ответ.

Хранитель кивнула, как мне показалось – с огорчением.

– Тогда я пойду, – сказал я. – Спасибо за ответы, уважаемая хранитель. Мне надо передать их.

Дождь лил всё сильнее, и я понимал, что, несмотря на ветровку, по пути к метро промокну насквозь. Но лучше уж промокнуть от дождя, чем от собственной крови.

– Хорошо, – сказала хранитель. – Спасибо хранителю за информацию, мы увеличим охрану. Мое сочувствие и тебе, призванный.

Голос ее при этом оставался равнодушным. Что ж, я и не напрашивался.

– Да, мне очень жаль Гнездо, – сказал я, натягивая на голову капюшон.

– Речь не о Гнезде. Мое сочувствие тебе, ибо путь призванного печален и недолог.

С этими словами она развернулась и пошла назад.

Стражи стоически мокли под дождем, глядя на меня.

– Вот на фиг мне, а? – сказал я. Похоже, это становилось моей любимой фразой.

И пошел к метро.

Глава шестая

Полицейский пост у Гнезда остался на прежнем месте, но обзавелся прозрачной пластиковой будочкой. Полицейские внутри сидели на скамейке, на крыше будочки стояла видеокамера. Намек на то, что они тут надолго, был недвусмысленный. Дождь ослабел, но всё-таки стучал по пластиковой крыше, полицейские сидели, будто в барабане.

Я прошел мимо, меня не останавливали. Один полицейский, помоложе, красовался в зеркальных поисковых очках. То ли кристаллики выискивал на досуге, то ли решил, что так он круче выглядит.

Подойдя к входу в Гнездо, я остановился.

Почувствовал.

Та самая «вибрация», о которой говорила Дарина. Раньше она ощущалась как легкий неуют, желание побыстрее пройти мимо. У большого Гнезда в Раменках я ее чувствовал очень сильно. Но сейчас…

Словно тихий шум прибоя. Или гул крови в большой морской раковине, которую прижимаешь к уху.

Никакой тревоги звук не вызывал, да и не был он звуком, я точно знал.

Я начал слышать Гнездо!

Да что же случилось? Мне не кололи никакой мутаген, Дарина всего лишь сказала, что я «призван». И этого хватило?

Я вошел в Гнездо, пытаясь хотя бы разозлиться, чтобы высказать всё жнице прямо в лицо. Получалось плохо. Вибрация Гнезда поневоле успокаивала и расслабляла.

В фойе кое-что изменилось. Исчез едва уловимый запах крови. Поискав взглядом тела, я их не нашел, да и ковры в тех местах пропали.

– Дарина! – крикнул я.

Звук тонул в мягкости, как бывает в камере для звукозаписи.

– Жница! Хранитель! Дарина!

Тишина.

Я нервно прошелся взад-вперед. Шум Гнезда больше не успокаивал. А что, если враги вернулись? Что им стоило убить одну-единственную жницу, если они положили две сотни мутантов?

– Дарина!

Я начал подниматься по лестнице на второй этаж. Миновал пролет – и тут навстречу выбежала Дарина.

Вначале мне показалось, что она изменилась. Ну, раз назвалась хранителем – могла же начать мутировать дальше?

Но она просто была в халате. Самом обычном банном халате, длинном, до пят. Волосы и лицо были мокрые.

– Тебе сюда нельзя… – Она заколебалась. – Ладно. Пошли. Ты под дождь попал, да?

Вслед за Дариной я вошел в ближайшую дверь. Комната, когда-то бывшая рабочим кабинетом, тоже была вся устлана коврами и завалена подушками. Любят же они мягонькое… Окна снаружи затягивала паутина, лампы не горели, в комнате было сумрачно.

От ног Дарины оставались мокрые следы.

– Я отмывалась, – пояснила она, усевшись прямо на пол, на подушки. – Всю ночь не спала.

– Убирала? – Я не стал уточнять, что именно. Сбросил ветровку, расстелил ее на подушке, чтобы впитала влагу.

– Да. У нас есть большая холодильная камера в кафе внизу.

– Хранитель большого Гнезда предложила забрать тела, – сообщил я.

– Нет, это слишком ценный ресурс.

Лицо у меня невольно перекосилось.

Дарина вздохнула:

– Наши ткани и органы устойчивее человеческих и живут несколько часов после смерти тела. При сильном охлаждении – до нескольких месяцев. Всё, кроме мозга, к сожалению. Еще у нас нет взаимного иммунного отторжения. Тела погибших – идеальный материал для трансплантации. Особенно, если надо проводить ускоренные метаморфозы.

– А… – сказал я с облегчением.

– Ну а если их съесть, то это мощнейший стимулятор, – добавила Дарина. И неожиданно улыбнулась.

– Ты издеваешься? – спросил я.

– Не скажу. Что ты узнал?

Я коротко рассказал про разговор с хранителем.

Дарина выслушала, как мне показалось, без особого удивления.

– Я и сама поняла, что наши тут ни при чем, – сказала она. – Мы с Наськой отсутствовали меньше часа. Только большое Гнездо способно выставить достаточно бойцов, чтобы за этот срок сломить сопротивление и уничтожить всех. Но остались бы следы боя, были бы жертвы среди нападавших, тела, пятна биологических жидкостей. А тут всё произошло очень быстро, я полагаю, что за десять-пятнадцать минут.

– Кто это мог сделать?

Дарина вздохнула.

– Может быть – человеческий спецназ. Если очень хорошо подготовились, использовали какие-то газы… не знаю. Но может быть.

– А более вероятно? – не унимался я.

– Как сам думаешь?

Я помолчал.

Ну, конечно, мысль была только одна. И очень неприятная.

– Эти? – Я кивнул вверх.

– Инсеки могли, – согласилась Дарина.

– Тогда с концами.

Я не знал отношений между Гнездами и пришельцами. Какие-то были, конечно, и судя по разговору со стражей, не самые безоблачные.

– Вчера я переоценила себя, – сказала Дарина. – Была в ярости, мечтала отомстить…

Не похожа она была на человека в ярости, ну так она же и не человек.

– Если это и впрямь Инсеки… – Дарина помолчала. – Тогда я стану возрождать Гнездо. Пройду путь к хранителю. Наську придется вести ускоренным циклом к матери. Есть и еще хорошие новости, как ни странно… – Она осеклась. – Но о мести не может быть и речи. Обязанности с тебя я сниму. Не волнуйся.

– Да я и не волнуюсь.

– Я же чувствую… – просто ответила она. Потянулась, из-под халата высунулись голые ноги. Лодыжки были тоненькие, подошвы розовые, как у младенца.

– Ты без комбинезона, – удивился я.

– А ты в штанах и рубашке моешься?

– Нет, но… вы же всегда в своей чешуе, – я попытался улыбнуться. – Не думал, что увижу жницу без одежды.

– Ты еще и не видел, – сказала Дарина.

Повисла неловкая пауза.

– Дарина, извини, это прозвучало двусмысленно, – сказал я.

– Знаю. Я так и хотела.

Она смотрела куда-то мимо меня. Потом опустила взгляд.

– Я пока очень похожа на человека, – сказала Дарина. – Жницы недалеко уходят по пути изменений. Если я стану хранителем, всё будет иначе… Максим, я вызываю у тебя отвращение?

– Нет, – честно сказал я. В горле пересохло.

– Мне вчера показалось, когда ты меня обнимал…

– Тебе не показалось.

– Максим, это у меня первый и последний раз, наверное. Если… если я тебе не противна…

Я встал. Подошел к ней. Дарина тоже поднялась, глядя в пол. Ее пальцы теребили поясок халата.

– Может, меня кто-то посчитает… психом, – сказал я, – но ты мне нравишься.

Она повела плечами, и халат соскользнул к ногам.

Головы она так и не поднимала.

Я осторожно взял ее за подбородок и поцеловал. Она ответила, целуясь жадно, неумело и отчаянно, как бывает только в первый раз.

– Открой глаза, – попросил я.

Дарина замотала головой.

– Не бойся, – сказал я. – Я хочу их видеть.

Она посмотрела на меня – и я утонул в сиреневом сиянии. Тысячу раз я слышал «такая скука, мутантку бы трахнул» или что-то подобное. Десятки раз я слышал похвальбу «а я тут жницу поимел» – с обилием деталей, касающихся в основном скользкой кожи или нестандартного женского органа. Одна девушка всем рассказывала, что у нее был парень-страж, с «вот таким вот огромным и раздвоенным».

Я и раньше-то в эти истории не верил.

Теперь я знал на тысячу процентов, что это вранье.

Потому что никто этого рассказывать не станет.

А если все же станет, то будет говорить про глаза.

Светящиеся жадным сиреневым светом.

Нечеловеческие глаза на человеческом лице.