Но прапорщик уже словно забыл о нём, отмахнувшись «ща, ща!» от подскочившего покашливающего сержанта, стал быстро говорить в гарнитуру переговорного устройства, вероятно докладывая «наверх»:

– Задраим смежное помещение и врубим газофреонную противопожарку. В аппаратной и у машинно-котельного! Это осуществимо? По крайней мере, одну группу локализуем точно…

Набежали матросы из боцкоманды, в задачу которых, видимо, входило разгребать бардак после «работы» морпехов. В том числе и растаскивать трупы.

Думал, что припашут и его. Двинул было в кубрик, искать свои ботинки, но его остановил морпех-сержант, который споро что-то обсудил с прапорщиком.

– Эй, братэлло, ты же «огневик»^[71]?

– Ну.

– Ты ж тут все закутки знаешь… поможешь зачистить территорию? А то… – он болезненно откашлялся, пытаясь прощупать свою грудь, – мало ли какая падла в трюмах заныкалась.

– А-а, давай. Только я на ноги ща прикину, – кивнул на свои босые пятки и решил побравировать: – Пойдём, кстати, там в кубрике один валяется, и пукалка его куда-то отлетела. У тебя фонарь есть? Поищем.

Пока шнуровался, сержант отыскал пистолет-пулемёт, поцокал языком на согнутый ствол и улыбчивым прищуром на распластавшегося чужака:

– Железку, конечно, жаль. Чем ты его так?

– Огнетушителем. Баллоном наотмашь! Слышь, а они всё на английском орали… англы?

– Пиндосы, – хмыкнул сержант, продолжая крутить в руках пистолет-пулемёт, слегка пнул тело.

К удивлению, лежащий застонал, пошевелившись.

– Живучая падаль, – неожиданно зло переменившись, выцедил сержант и вдруг резким, словно вороватым движением опустил пистолет-пулемёт тому на голову.

Для этого сержанту пришлось нагнуться, и он снова стал характерно покашливать, поелозив свободной рукой по груди.

– Словил в бронежилет одну из такого, – пояснил, тряхнув оружием противника, – «машинка» наверняка удобная в тесных помещениях, но пульки слабенькие. А ты не ссы, тебя тоже экипируем. А на этого не смотри. Он всё одно не жилец был, возись только с ним. И так в амбулаторном народу полно. А эти не столько навоевали, сколько наломали и нагадили. Прибирайся после них! Боцман рвёт и мечет! Всё, короче – погнали! А то знаешь, ещё сколько по отсекам побегать придётся за «безбилетниками».

И побегали!

На него напялили бронник, каску, сунули в руки «калаш» с вполне серьёзным: «Это тебе на мало ли что, но с предохранителя не снимай. Потому что мы идём впереди, “компостируем билеты” и ловим “зайцев”, а ты лишь направляешь в своей кухне: где тупичок-выгородка, где трапик, где лаз, где обойти можно, где стрелять – лучше не стрелять, чтобы пуля-дура какой-нибудь трубопровод не повредила».

Морпехи двигались выученно по схеме: один – вперёд, другой – прикрывает, прислушиваясь, высматривая через мушки прицелов, перешагивая через комингсы, с яруса на ярус по трапам, методично заглядывая за выгородки, трубопроводы. Проверив, задраивали люки-двери в тупиковые помещения и отсеки, дисциплинированно фиксируя ручки кремальер одноразовыми пластиковыми стяжками (целостность этих хомутов говорила, что отсек «чист»).

Но пёрли активно. Привычные к тяжести экипировки, они словно не знали усталости. А он умаялся, потея под бронником, вскоре вообще закинув автомат за спину, и даже расслабился на предмет опасности. И словил новый адреналин, не заметив, как сержант уже, видимо, секунды назад вскинул предупреждающе кулак, и все замерли, кроме него.

Морпехи отрабатывали свою программу, кинув за дверь светошумовую гранату, с пальбой, криками и прочим. А он, неожиданно получив слегка по сетчатке и перепонкам, плюхнулся… но вскочил быстро. Отмаргиваясь, подметил, что эти чужаки попались какие-то не такие, не похожие по повадкам на спецвояк.

Парни легко уложили несколько человек на пол, бу́цкая ногами и автоматами, ворочая деморализованных словно телко́в, заводя руки за спину, сноровисто хомутая пластиковыми стяжками.

– Ну чего, чего? Смотри за коридором! – грызанул ему сержант, занятый своим.

Огляделся – коридор пустой, тусклый от всего-то пары плафонов: один непрактично утоплен за навесными ящиками рубильников, второй светил в конце у провала трапа на следующий ярус вниз.

«Спокойно вроде! Какого только хрена люк настежь?» Но «калаш» потянул. Путаясь с ремнём, отвлёкся, краем глаза отмечая, как блымнуло освещение. И вдруг понял, что кто-то метнулся мимо лампы, на секунду закрыв свет. Снова вскинул голову и встретился с перепуганными бельмами негра. Чёрная фигура замерла на миг и тут же рванула к трапу.

«Чёрт! А там подбашенные отделения и погреба боезапаса!» Бросился вслед, уже на ходу справляясь с зацепившимся ременным карабином. Ствол вперёд, а чужак уже сиганул вниз. Два прыжка к люку, но увидел только сверкнувший бритый затылок – негритос вполне себе по-моряцки съехал на одних руках по полированным поручням и тут же рванул дальше. «Ну, точно “заяц”, чёрный, мля!»

Сам, чертыхаясь – автомат мешал, всё же снова его за спину и также аврально скользнул вниз. Рисковал, но какой-то автоматической цепкостью подмечая, что противник в руках ничего явно стреляющего не держал, самоуверился: «Справлюсь». Не исключая, конечно, возможности нарваться на пистолет или нож.

А внизу была картина «Приплыли!», точнее для америкоса – «приплыл». Он остервенело дёргал ручку кремальеры, которая имела лишь короткий ход, но дальше не поддавалась. По идее, она не должна была иметь люфт, но видимо, кто-то зафиксировал или подпёр чем-то задраенную дверь изнутри.

Казалось, что лицо негра даже побледнело, когда тот медленно обернулся, выкатив свои глаза на дуло автомата. Что-то забормотал, шевеля шлёпками губ, даже не просящее, а скорей безнадежное: «Ам сэйлр, нот дельта»^[72]. Но тут в динамике внутрикорабельной связи зашуршало, потом басовито с лёгкой хрипотцой помехи офигевающе зазвучало:

– Граждане бандиты! С вами говорит командир корабля «Пётр Великий» капитан первого ранга Николай Терентьев!..

…и далее на английском…

И судя по тому, как погодя расслабился афроамерикос, практически плюхнувшись на задницу с выставленными вперёд руками, предлагали сдаваться, с гарантиями жизни, естественно.

* * *

– Они отвернули!

Терентьев кивнул, черкая в блокноте обращение-ультиматум к «окопавшимся» на корабле чужакам. В голове крутилась всякая хрень типа жегловского «я сказал, Горбатый». А ведь и надо было сказать веско, чтоб прониклись и поняли – иного варианта, кроме сдачи, не существует.

– Кто отвернул?

Штурман видел, что командир путается в своих бумажках, едва ли расслышав последний доклад радиометристов.

– Судя по параметрам (скорость, высота, отражённый сигнал), это скорей всего вертолёты. Точнее, группа вертолётов. Жирная блямба, а значит, идут кучно.

– Что ещё?

– Докладываю по важности! Экспресс-допрос первых пленных (а среди них есть просто моряки, и те особо не упрямились в ответах) говорит о том, что янки оперируют с аргентинской базы при поддержке своего вертолётоносца. Это согласуется с данными по допросу наших прикомандированных аргентинцев.

– Кстати, что они говорят?

– Особист не выудил у них ничего значимого.

– Особист? Оклемался наконец? – недовольно буркнул Терентьев. – И что аргентинцы?

– Они упоминали разговоры-слухи по своему штабу. Всё о том же вертолётоносце в перуанских во́дах, но с конкретикой – «Тарава».

– Тэ-экс! – Терентьев склонился над оперативной картой, вышагивая по ней циркуль-измерителем.

Глядя на его манипуляции, штурман высказал свою версию:

– Думаю, что не получив подтверждения о захвате или повреждении крейсера, группа поддержки, а это вероятней всего морские пехотинцы с «Таравы», получила приказ возвращаться.

Терентьев задумчиво кивнул, соглашаясь:

– Вопрос – использовали они аргентинский Рио-Гранде как аэродром подскока или действуют непосредственно с корабля? Какова дальность их десантных транспортников?

– По-моему, шестьсот, семьсот максимум, не больше.

– Верно. А им, если что, ещё надо вернуться… Значит, «Тарава» вполне может крутиться на трёхстах, трёхстах пятидесяти километров в удалении от нас. С эскортом и наверняка ПЛ, а то и с двумя!

«А подлодка американцев должна подобраться ближе. Согласно непреложной тактической логике. Авантюра с захватом не выгорела. Вопрос – решатся ли они на удар?»

– Радиометристы ловят кодированные переговоры с западных пеленгов. Интенсивность возросла, – согласился штурман.

– Значит?

– Да развернуться и уходить на ост…

Терентьев слегка поколебался – слишком просто, но дал согласие:

– Командуй! – Сам вернулся к своему блокноту.

«Так или иначе, надо поторопиться с чисткой на корабле от чужаков, а по общекорабельной обязательно упомянуть, что бравые пиндосские морпехи с “Таравы” им уже не помогут. Помощи ждать неоткуда».

Терентьев, наскоро поправив текст, взял гарнитуру внутрикорабельной связи.

Почему-то не оставляло желание начать с перла из «Места встречи…». И вдруг он понял, что так и надо! Что если где-нибудь в машинном сидят забаррикадировавшиеся парни, не знающие, что происходит на корабле, и куда добрался противник, а по «громкой» станет звучать английская речь… могут подумать всякое, вплоть до захваченного ГКП…

Поэтому и начал, невольно подражая голосу актёра-певца, внутренне удовлетворяясь на вытянувшуюся от услышанного рожу штурмана:

– Граждане бандиты! С вами…

* * *

Что удивительно, первыми начали сдаваться именно «дельтовцы». А может, как раз вполне логично. Потому что именно они наиболее трезво оценили и осмыслили такие факторы, как свои потери при абордаже, не выполненные задачи и лимиты времени. Лимиты времени, которые уже истекли, а нужный сигнал не отправлен, обрывая дальнейшее плановое развитие операции. Да и в логике им не откажешь – если всё пошло наперекосяк, никто очертя голову не кинется на боеспособный крейсер, с гарантией получить зенитную ракету или ещё какой пушечный трассер в брюхо десантного вертолёта. А то, что корабль русских начинён огрызающейся ствольно-ракетной машинерией, им было известно, практически досконально доведено и изучено.

Не все, конечно, вскинули лапки кверху. Что ни говори о целесообразности англосакской породы, в профессию убивать не всегда идут самые адекватные личности. И пусть холодный газофреонный душ поумерил у некоторых пыл, нашлись упёртые, ради которых пришлось разменять жизнь на жизнь.

* * *

Стемнело окончательно. По серому, сливающемуся с ночью силуэту корабля загуляли десятки светлячков. Помимо зачистки в недрах крейсера, парные группы матросов производили досмотр снаружи, в том числе и на предмет повреждений после абордажа, высвечивая фонариками все закоулки на палубе и надстройках. Сильный ветер и обледенение создавали серьёзные трудности для перемещений, особенно по верхотуре. Там неторопливо, но с цепкостью мух ползали по мостикам и скоб-трапам фок-мачты эртэсники, посланные осмотреть повреждённую обстрелом антенну РЛС «Подкат».

Мощно пыхнул широкий луч, осветивший вертолётную площадку, но всего минуты на три – боцман, решив, что на корме слишком много чего произошло и под светом ручных фонарей всего не разглядишь, приказал врубить прожектор. И многим поплохело от увиденного.

– Найдите тела наших ребят, – распорядился боцман, сам невольно сглатывая тягучую слюну внезапного приступа изжоги, – и нахрен всё смыть брандспойтами.

И сетовал, глядя на покорёженное палубное покрытие, искромсанные осколками ящики с электровыключателями на срезе у ПУ «кинжала», даже дебелые тумбы кнехтов торчали, словно покусанные.

– Аккуратней нельзя было, что ли? По настильной, впритирочку!!!

Однако, придирчиво осмотрев крышки пусковых модулей, отметил, что досталось лишь крайнему люку, деформировав крепления и сдвинув его слегка в сторону.