Мои тетушки часто предостерегали меня против того, чтобы слепо идти туда же, куда идут другие. «Найди свой собственный путь, – говорили они мне, – и не сходи с него. Не позволяй другим совратить тебя с него, даже если тебе придется идти одной». «Делай то, что в данной ситуации кажется тебе наилучшим», – любили повторять они. Наилучшим. Мне такой совет по душе, потому что он оставляет место и для того, что не очень-то хорошо. Иногда без этого не обойтись.

Но в этой обозленной орде нет вообще ничего хорошего. Неужели никому из них не приходит в голову, что они могут ошибаться, что перевозимый через их город арестант невиновен? Ведь он еще не представал перед открытым судом. Мой взгляд падает на крохотную девочку, на вид ей не более трех-четырех лет. Она наблюдает молча, округлив глаза, засунув большой палец в рот и держась за руку своего отца. Он не смотрит на нее, все его внимание сосредоточено на зрелище, разворачивающемся перед его глазами. Вокруг слышатся пронзительный зловещий смех, шиканье, насмешки. Девочка явно напугана. Но через несколько лет, скорее всего, и она станет швырять в арестантов грязь вместе с остальными.

Как и все в толпе, я знаю, кто этот арестант, но мне трудно в это поверить.

Официальное заявление королевского дворца гласило, что принц Аласт был убит местным кузнецом, Кэледоном Холтом. Где именно это произошло, не сообщалось. Одни говорили, что принц стал жертвой разбойного нападения. Другие утверждали, что все произошло после игры с крупными ставками, проходившей в таверне в каком-то захолустье, и эта игра вроде бы привела к ссоре, а может, на принца напали из засады. Было известно, что кузнеца везут в Дирсию, где он будет ожидать суда, который, несомненно, приговорит его к казни.

Но я знаю правду.

Кэледон не предатель, а герой.

Ему надо воздавать почести, а не везти в тюрьму в цепях.

Почему королева это сделала? Почему?

Это моя вина. Возможно, если бы я не оказалась в аббатстве Баэр, ему бы не пришлось меня спасать и убивать принца.

Повозка подъезжает все ближе. Теперь я жалею о том, что купила этот горшок для цветов. Нести его неудобно, и он не поместится в холщовую сумку, перекинутую через мое плечо, – к тому же она и без того тяжела, поскольку в ней лежат склянки с мазями, которые я должна продавать. Я вижу девушку, стоящую рядом, держащую в руке корзину с караваем хлеба и фруктами.

– Послушай, – говорю я.

Она пугается.

– Я заплатила за них, – говорит она. – Спроси у него.

И она показывает на торговца фруктами.

Я протягиваю ей горшок.

– Нет, нет, дело в том, что я должна доставить его твоей матушке. Ты не могла бы отнести его ей вместо меня?

– Ах, вот оно что. Да, конечно, – отвечает она. Я отдаю горшок ей, и она кладет его в свою корзину.

– На здоровье, – бросаю я, отходя. И, надвинув капюшон на лицо, скрываюсь в толпе, пытаясь подойти ближе к дороге. Встав на цыпочки, я могу разглядеть Кэледона в задней части повозки. Он сидит с прямой спиной, и в его позе чувствуется вызов. Я смотрю туда, куда устремлен его пронзительный взгляд – на балкон дворца, где стоит королева. Его лицо совершенно бесстрастно, до нее же отсюда слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть лицо, даже если бы оно не было закрыто вуалью, но видно, что она стоит, сцепив руки перед грудью, одетая в длинное белое платье. Она неподвижна, как изваяние.

Интересно, боится ли Кэледон. Я бы боялась. Дирсия – ужасное место. Чаще всего тех, кого привозят туда, уже никто никогда больше не видит – они не доживают даже до суда. Мало кто хочет работать в этой тюрьме – даже работа там считается наказанием, – и поэтому у королевских чиновников в обычае отправлять на работу в крепость Дирсию тех своих подчиненных, у кого не все в порядке с дисциплиной. И грозить им назначением туда. Родители тоже стращают своих сыновей: «Веди себя хорошо, не то попадешь в Дирсию».

Кэледону там будет угрожать особенно ощутимая опасность. Его обвиняют в том, что он убил особу королевской крови. Те, кто любил принца Аласта, наверняка будут стараться ему отомстить, и очень вероятно, что такие есть и среди тех, кто работает в тюрьме. Кроме того, хотя Кэледона считают простым кузнецом, несомненно, есть люди, особенно в Дирсии, которым известно, кто он на самом деле. У него также, безусловно, немало врагов в преступном мире Реновии, и надо полагать, этим малым тоже захочется его убить.

Тюремщик замечает, что Кэледон смотрит на королеву, и дергает его за цепь, которой он скован. Толпа одобрительно гудит.

– Ах ты наглый ублюдок, – рычит тюремщик. – Смотри на свои грязные ноги.

Королева Лилиана скрывается за белыми занавесками, служанка закрывает за ней балконную дверь и задергивает портьеры.

Как будто ей невмоготу смотреть на то, что она натворила.

Во мне вспыхивает гнев. Я не понимаю, как он может это терпеть. Как может не огрызаться на этого тюремщика, на этих горожан. Я бы не смогла вести себя так стоически. Во мне клокочет ярость уже от одного того, что я на это смотрю.

Кэледон спас мне жизнь, не раздумывая о том, как это отразится на нем самом, и за это я вечно буду у него в долгу. А сейчас ему отчаянно нужен хоть какой-то друг.

В моей голове забрезжила смутная мысль. Быть может, если мне удастся ему помочь, если я докажу ему, что я достойна, он согласится учить меня сам. Если он научит меня тому, что умеет, я смогу обойтись без вступления в Гильдию Очага. Мои мать и тетушки будут сердиться, по крайней мере, сперва, но, когда они увидят, как хорошо у меня получается, они станут гордиться мной.

Повозка подъезжает все ближе. Сейчас она окажется прямо напротив меня – и я решаюсь.

Я протискиваюсь вперед, расталкивая зевак. Какая-то женщина пихает меня локтем и ругается, но я просто подбегаю к повозке и хватаюсь за прут решетки. Кэледон смотрит на меня, но быстро отводит взгляд, вероятно, думая, что я хочу плюнуть в него, как это делают остальные.

Мне надо быстро соображать. Жаль, что у меня не было времени написать ему записку. Я сую руку в свою суму, шарю в ней, но не нахожу ничего подходящего. Банка мази не подойдет – ему будет просто некуда ее положить.

На дне моей сумки лежит носовой платок, в который завернуты сухие цветы. Матушка подарила мне его, когда мне исполнилось четырнадцать лет, и он подойдет. Я вытряхиваю цветы на дно сумки и сую платок между прутьями решетки.

– Возьми его.

Кэледон смотрит на него, поворачивается ко мне спиной, берет его в руки, связанные сзади, и засовывает в рукав.

– Ты не одинок, – говорю я и отпускаю прут решетки прежде, чем тюремщик повернется и посмотрит на меня.

Я еще не знаю, что я сделаю и как, но я должна помочь Кэледону.

Я проталкиваюсь назад, закрывая лицо капюшоном, затем прохожу несколько ярдов по дороге, останавливаюсь на крыльце «Латунного краба» и смотрю, как повозка едет мимо. Кэледон пристально смотрит на меня, недоуменно сдвинув брови. Не знаю, понял ли он, что я та девушка, которую он спас.

Его взгляд пригвождает меня к месту, и весь мир исчезает – остается только дорога, уходящая вдаль, и он. Мы продолжаем смотреть друг на друга долго-долго, пока повозка наконец не скрывается за холмом.

Глава 7
Кэледон

Путь в Дирсию долог и тяжел. Ветхая повозка подпрыгивает на ухабах дорог, изрезанных глубокими колеями, проезжая по холмам, предшествующим приграничным горам. Они не проехали еще даже половину пути, а у Кэла уже ноют плечи от того, что его руки так долго остаются за спиной, а запястья кровоточат от впившихся в них грубых веревок.

Ему хочется драться или бежать. Хотя освободиться от пут и одолеть тюремщика и возницу было бы нетрудно (веревки затянуты туго, но развязать такие ненадежные узлы было бы проще простого), он не станет этого делать. Ведь у него есть секретное задание, и он должен выполнить его.

Тюремщик и возница не разговаривают с ним, да и друг с другом они говорят мало. В их разговорах нет ничего полезного – они просто хвастаются своим успехом у женщин и обсуждают азартные игры. Так что у Кэла есть масса времени для того, чтобы обдумать, что произошло с той незнакомой девушкой в городе. Кто она? Почему она дала ему что-то? Что именно она ему дала? Он достает эту штуку из рукава. Просто клочок ткани? Или же это послание от Гильдии Очага? Ему хочется выругаться, но он молчит. И засовывает ткань обратно в рукав.

Может, она заняла его место? Неужто Гильдия уже выбрала из своих рядов нового Королевского Ассасина? Его охватывает раздражение. Ему не приходило в голову, что кто-то мог так быстро занять его место. Впрочем, нет, его не так-то легко заменить. Куда вероятнее, что она просто передала ему послание. Он опять достает ткань из рукава и сжимает ее в кулаке. Нет, в ткань ничего не вшито.

Может, он видел ее где-то в городе прежде? Он напрягает память. Она показалась ему знакомой, но он не может припомнить, где именно она попалась ему на глаза. Не она ли на прошлой неделе продавала цветы напротив галантерейной лавки? Нет, у той девушки были более светлые волосы, более розовая кожа и ярко-желтая шаль. А эта была одета неброско, как и подобает торговке, в коричневое платье и бежевый полотняный плащ с капюшоном. И на грудь ей свисала толстая каштановая коса с вплетенной в нее сиреневой лентой. На лбу кудряшки, большие карие глаза, смуглая кожа.

Девушка в аббатстве. У нее тоже были темные волосы – хотя он точно не помнит, видел ли он их. Может, он запомнил не ее волосы, а накинутый на голову черный капюшон? В тот день он не рассмотрел ее лица. Она скрылась почти сразу же после того, как он спас ей жизнь. И вот куда это его привело.

Впереди из тумана выступает крепость Дирсия – когда-то она была замком первых государей династии Деллафиоре. Огромная, серая и такая же грозная, как окружающие ее горы, она стоит на самом высоком месте ближайшей округи, и с трех сторон от нее вниз уходят отвесные скалы. Кажется, что она естественным образом растет из скал, и так оно и было задумано – нижняя часть этого замка была высечена из скальной породы той самой горы, на которой он был возведен, так что он так же несокрушим, как окружающий его горный хребет. Деллафиоре желали, чтобы Дирсия напоминала их подданным о неколебимости их власти, которая должна была казаться им естественной, как сила природы, как творения Деи, и внушающей священный трепет. Только верхние этажи замка были сложены из отдельных камней, добытых в окрестных горах и либо привезенных по узкой дороге, либо поднятых на стены с помощью блоков. На возведение замка ушло много денег, много лет и много труда, не говоря уже о том, что оно стоило многих человеческих жизней. Почти в каждой семье Реновии родители рассказывают детям об их далеких предках, умерших на строительстве Дирсии.

Проникнуть в замок можно только по этой дороге. Как и покинуть его живым. У Кэледона падает сердце. В эту тюрьму заключают самых опасных узников. Как долго он просидит в ней? Когда королева вытащит его?

Кое-где дорога так узка, что повозка едва протискивается вперед. Желудок Кэла бунтует каждый раз, когда она подпрыгивает на очередном ухабе. Он решает закрыть глаза и не открывать их до самого конца.

Они останавливаются перед воротами, где их ожидает убого одетый малый, держащий в руке фонарь. На поясе у него висит большое железное кольцо со множеством ключей. Откинув задок повозки, стоящий здесь же тюремщик грубо стаскивает Кэла на землю.

– Вставай, – говорит он.

Кэл не говорит того, что ему хочется сказать. Надо держать язык за зубами.

– Я сказал вставай, – повторяет тюремщик.

Кэл пытается встать, но это нелегко: его ноги затекли от многочасового сидения и не слушаются его. Когда он начинает подниматься с земли, тюремщик пинает его сапогом и валит обратно.

– Попробуй еще раз, – говорит он.

«Почему нельзя было посвятить этого тюремщика в наш план?» – думает Кэл. Пребывание здесь наверняка покажется ему вечностью, даже если оно, как он надеется, продлится всего несколько дней.

Убого одетый привратник делает шаг вперед и обращается к тюремщику:

– Ладно, Эдмун, хватит. Времени для этого у тебя навалом. Еще успеется.

Они оба хохочут.