Я уселся на диван. Лерка повторила свой вопрос:

– Так чё с бумагой?

– Это… Я там внизу Агату встретил, ну, помнишь, блондинка такая, всё с вопросами разными лезла?

– Помню, и чё?

– Ну, вот они там с Ларисой спрашивали, придём мы сегодня ужинать или нет.

– Не охота, если честно, – лениво ответила Лерка.

– Лер, они говорят, там два парня из Самары приехали.

Лерка задумалась. Побарабанила пальцами по подлокотникам.

– Сань, ну приехали и приехали. Нам-то чё?

– Так это… типа земляки.

– Да какие они земляки? Про что мы с ними говорить-то будем? Про институт, про наш? Или про чё? У нас ведь нет никаких общих знакомых, там же даже улицы по-другому называются. Не-е… – махнула она рукой.

Я попытался осмыслить её слова и найти хоть какие-то аргументы против, но по всему выходило, что права Лерка, никакие они не земляки. Так… и тоже мысленно махнул рукой.

– Лер, я вот что подумал, – начал я. – Нам ведь, наверное, нужно сказать им, что мы теперь не дворяне. Это же важно в этом мире. Как думаешь?

– Надо, конечно, только они и так скоро узнают.

– Лер, давай лучше мы сами скажем, а то будет как с Горбуновым.

– В порутчики разжалуют? – усмехнулась сестра.

– Нет, я не об этом. Вот мы, сколько ни спрашивали, нам всё время разное рассказывают, то дуэль какая-то, по версии Татьяны вообще из-за женщины, а то он шпиона поймал, то князя казнил, то графа на куски изрубил, то генерала, то ещё что-то, а за что разжаловали не понятно.

– Шен приедет, спросим, – сказала Лерка, и сказала-то так, словно ей вообще пофиг.

– Лер, да я не про то. Просто если сами не расскажем, то и о нас будут всякие небылицы сочинять. Тебе это надо?

Лерка вздохнула, с понтом устала очень:

– Сань, да они хоть так хоть так сочинять будут. А вообще… ты, наверное, прав: так хотя бы меньше.

– Что мы им скажем? – Спросил я, чуть помолчав.

Вместо ответа Лерка просто пожала плечами.

– Сань, а с бумагой-то чё? – спросила она после пяти минут молчания.

– Аннушка сказала, что узнает у Мозеля.

– Капец! – воскликнула Лерка. – Даже с бумагой проблемы!

Она покачала головой в знак своего искреннего разочарования. И снова наступила тишина.

– Слушай, Лер, а может у них тут её ещё не изобрели? – обрадовался я возможности что-нибудь «открыть».

– Ты чё? С дуба рухнул? Я же вчера в этом… – Она пощёлкала пальцами. – В ателье. Я там, на бумаге рисовала!

Блин! Точно! Плохо. Одной надеждой меньше.

– А ты чё? Хотел типа изобрести что ли? – усмехаясь, осведомилась напарница по приключениям.

– Ну, была мыслишка. – Не стал запираться я.

– А ты типа бумагу делать умеешь?

– Нет. Так только общую идею знаю.

– Так ведь этого, братец, всё равно не хватило бы! Хха! Идею! Тут, знаешь ли, весь процесс знать надо. И уметь. – Тоном нотации увещевала она.

– А ты типа умеешь?! – обиделся я.

Лерка подобралась и серьёзным тоном сообщила:

– Ты можешь мне не поверить, но я-то как раз умею. – Она посмотрела мне в глаза, ожидая реакции.

В моём взгляде, наверное, отразилось полнейшее недоумение, потому что, не дождавшись от меня ни слова, она сама всё объяснила:

– Когда училась рисованию, нас учили делать бумагу.

– За каким? – сейчас я поминал не намного больше.

– Да, ни зачем особо-то.

– Ну, если ты и вправду умеешь делать бумагу, то давай прикинем, может, это на бизнес потянет.

– Да нет… – Сморщилась Лерка. – Нас же бумагу-то учили делать из макулатуры, так что на бизнес никак не потянет. Да и качество там было соответствующее, как ты понимаешь. – И тяжело вздохнув, развела руками.

Ладно. Нет, так нет.

– Лер, а этим что говорить будем?

– Дак, а что мы им скажем…

Она не договорила, потому что в дверь постучали. Я встал и пошёл открывать. На пороге стояла Татьяна. В руках она держала несколько листов сероватой бумаги, примерно формата А2.

– Только четыре листа нашлось. – Сказала она, как бы даже извиняясь. – Больше нет. Только если послезавтра в городе купить.

– Да нам хватит. – Успокоила её Лерка, вставая навстречу.

– По две копейки. – Сообщила посетительница.

– По две так по две, – легко согласилась Лерка. – Саша, заплати, пожалуйста.

Я кивнул и полез за деньгами, параллельно размышляя о какой-то странности ситуации, которую почувствовал, но никак не мог осознать.

Приняв от меня гривенник, Татьяна промолвила что-то вроде: «Я сейчас», и удалилась. А я, глядя ей в след, про себя отметил, что все эти заботы настолько выбили меня из колеи, что я даже о девушках думать перестал.

– Не грусти! – донеслось из-за спины. – Щас вернётся твоя зазноба. Со сдачей. Поворкуете. Стихи ей почитаешь. А я к себе.

С этими словами она и вправду удалилась, оставив вопрос об ужине в обществе будущих сокурсников нерешённым.

Я посмотрел на бумагу. Такое качество в нашем мире имела только упаковочная бумага: серая, грубая, шероховатая, ни в один принтер не пошла бы точно. Я проверил её на предмет пропорций сторон, то есть взял и сложил пополам длинную сторону, слегка придавил, чтоб посмотреть какой размер получится у листа А3. Получалось, что если большой лист, ну, тот который принесли, разрезать надвое, то половинки будут казаться вытянутыми. Ага! Значит, у большого листа нестандартные пропорции. Я задумался. А что мне это, собственно даёт? Нестандартные и нестандартные, и чё? Кстати, совершенно не обязательно, что те листы, которые нам принесла Татьяна, стандартные по местным меркам, могли быть уже кем-то подрезаны до нас. Да и до Мозеля тоже.

Интересно, а Лерка сможет делать такую бумагу? Хотя, две копейки за лист… так миллионов не наживёшь. И тут я понял, что меня смутило в самом начале. Стоп-стоп-стоп! Это по меркам нашего мира две копейки – это копейки и есть, а тут на две копейки мы с Леркой два дня с полным пансионом можем номер в отеле господина Мозеля снимать. Так что тут это отнять не мелочь! Пятьдесят листов – это рубль, а пятьсот – золотой! Круто! Круто? Я задумался. А по сколько листов в день мы сможем делать? Если по пятьдесят, то и начинать не стоит. Но с другой стороны, рубль в день – это триста шестьдесят пять рублей в год, то есть тридцать шесть с половиной золотых. Как раз на оплату за обучение одного из нас.

Ну что ж, всё не так уж и безнадёжно, надо будет с Леркой ещё разок поговорить про бумагу. Я уже начал мысленно развивать производство, нанимать работников, изобретать станки, когда в дверь постучали. На пороге стояла Татьяна. Вручив мне сдачу, она не стала сразу убегать, а мельком оглядев комнату, спросила:

– Александр Константинович, а правда что сестрица Ваша Трошку-драчуна до смерти побила?

Да… земля слухом полнится!

– Нет! – говорю. – В смысле не до смерти, но зато три раза.

На лице у Татьяны удивление сменяется восхищением, потом ещё чем-то. Она снова спрашивает:

– И стрельцов тоже всех побила?

– Нет, только Шемякина. Да и его не сильно, так упал и всё.

– А его-то за что? – изумлённо вопрошает Татьяна.

– Татьяна Андреевна, Вы может, присядете?

– Нет-нет-нет, Александр Константинович, дел у меня много. Побегу я. – И разворачивается.

– Татьяна Андревна, Вы давеча про Шемякина спрашивать изволили…

Как ни странно, но моя попытка остановить её таким образом, увенчалась успехом, причём сразу же. Татьяна развернулась ко мне, и в глазах у неё пылало любопытство. Я помедлил секунд пять, собираясь с мыслями, и начал рассказ:

– Понимаете, Горбунов со своими не успел к поединку Валерии с Трошкой и поэтому… – Я подумал, что, в общем-то, не обязательно именно это было причиной их пари, и добавил: – Или ещё почему, но только он предложил ей померяться силами с Шемякиным.

У Татьяны даже глаза расширились.

– Вот. – Продолжал я. – Даже восемь золотых на него поставил.

– Восемь золотых! Да это же… – Она не договорила, прикрыв рот рукой.

– Что? Очень много? – не понял я значения такой реакции на мои слова.

– Это половина его годового жалования, – произнесла моя собеседница.

Оба на! Ничёсе! Полугодовая зарплата за пятисекундное шоу! Охренеть!

– Шемякин тоже не верил, что она его свалит, – тут я счёл необходимым прокомментировать: – Они же спорили, что Лерка его с ног сбить не сможет. Во-о-от… А она его в два удара свалила. Тот даже дёрнуться не успел.

– Не верил? – повторила Татьяна. – Я бы тоже не верила. Да никто бы не поверил, наверное… – И она о чём-то задумалась.

– Ну, так вот, Шемякин не поверил на столько, что тоже два золотых поставил.

– И проиграл??? – всплеснула руками Татьяна.

– Ну да, – я не понял, чего это она.

А она закрыла рот уже обеими руками, и сокрушённо покачала головой с выражением лица сильно напоминавшим ужас. Я понял, что чего-то не понимаю, и решил расставить все чёрточки над Ё:

– Да что случилось-то?

Татьяна ещё немного «посокрушалась», а потом всё-таки рассказала о причине такой своей реакции:

– Так ведь и он тоже половину годового жалования… – и она безнадёжно махнула рукой.

– И-и-и?

– Так ведь семья у него.

– А у Горбунова, что нет? – на всякий случай спросил я.

– Нет. У него нет. Да и из поместий ему присылают. Он не обеднеет, а вот Шемякины теперь как? – и снова она покачала головой.

Мне сразу как-то неловко стало, типа малых деток обездолил. Хотя, кого я там обездолил?! Ну, во-первых, не я. Во-вторых, он сам предложил. А в-третьих… в-третьих… А вот нехрен тогда падать было, раз так в себе уверен, что…

– Татьяна Андреевна, я думаю, он не последние деньги поставил. Я бы, во всяком случае, на последние деньги спорить не стал бы. Думаю, и он знал, что делает. – Этими словами я сам себя успокоил окончательно.

Татьяна в задумчивости покивала и нехотя проговорила:

– Наверное, Вы правы, не последние…

– Ерёмин, тот тоже от имени остальных три золотых поставил на Шемякина. Вот привёз сегодня.

– Пишка?! Он-то куда?! – казалось, что это известие удивило её сильнее всего. – Надо же! Ерёмин! Пойду Глашке скажу. – Она быстро развернулась и удалилась быстрыми шагами.

Так. И вот что это было? Пишка? Глашка? Что у них тут вообще происходит? Дурдом на гастролях!

Я пошёл к Лерке. Постучал и, дождавшись приглашающего «Да-а-а…», открыл дверь.

– Ну, как? Почитал стихи предмету вожделения? – осведомилась сидевшая на стуле у окна Лерка.

Я не ждал такого вопроса и ответа на него не заготовил. Постояв немного, я решил на эти подколки пока не реагировать, а рассказать о новостях более насущных:

– Прикинь, а дядя Коля с Шемякиным тебе вчера по половине годовой зарплаты проспорили!

– Да ладно! – похоже, моё сообщение поставило её в тупик.

С полминуты мы просто смотрели друг на друга. Хотя, нет, не просто. Мы тупо смотрели друг на друга. «Тупо» – это очень правильное в нашем случае слово.

– Чё делать будем? – спросила меня сестра.

Я и сам не знал, но одна мысль у меня всё-таки имелась:

– Ну, я думаю, деньги возвращать им точно не стоит. Знали, на что шли.

Лерка согласно покивала.

– И это… – Мысль рвалась наружу, но ещё не оформилась. – А наш майор-то, он оказывается помещик.

– О-о-о. – Протянула Лерка, старательно делая вид, что ей не пофиг.

– Неженатый помещик, – постарался сказать я как можно более многозначительно. Хотя, на кой мне это?

– И-и-и? – предложила мне Лерка продолжить мысль.

– Ну, и вот! – сказал я в значении, сама, мол, думай, чё там И-и-и…

Мы снова поиграли в гляделки.

– Ладно. Чё? Чем займёмся? – спросила сестра.

Я пожал плечами.

– Ты бумагу просила? Принесли.

– И-и-и?

– Чё «И-и»? Просила? Принесли. Чё дальше? Для чего бумага-то?