Я бьюсь, цепляюсь в руку убийцы, ломаю ногти, расцарапывая ему кожу, но он только сильнее сдавливает мне горло.

Ни криков, ни угроз, только мое бестолковое трепыхание. Я понимаю, что проиграла. Он выпустит из рук только мой труп.

Папа… Папочка… Ты не успел.

– Кай, отпусти ее. Сейчас же.

Сквозь звон в ушах я слышу голос Тени. Так это не он душит меня?

– Она сдохнет, – рычит незнакомый голос рядом с моим ухом.

– Но не сейчас, – холодно отрицает Тень. – Разожми пальцы. Ты убьешь ее потом. Обещаю.

Но уже поздно… Я бессильно обвисаю в руке убийцы.

Тень

Смотрю на напряженную спину Кая и боюсь не за принцессу. Боюсь, что у брата снова будет срыв. Сколько он продержался? Почти год. Психиатр предупреждал, что могут быть обострения и срывы. А я не хочу снова потерять брата и проходить круги ада, чтобы найти и вытащить его оттуда.

– Кай, отпусти её, – медленно и спокойно повторяю я раз за разом, пытаясь пробиться через завесу его ненависти и гнева.

Карина повисает на его руке. Не знаю, откачаю я ее или нет, но жалею, что план мести так бездарно провалился. Я не думал, что Кай вмешается. Вроде мы с ним все проговорили, и он согласился.

Губы принцессы синеют. Я хочу метнуться и оттащить брата от пленницы, но не могу! Кай сейчас не понимает, где друг, а где враг. Он готов уничтожить любого.

Ее папаша много лет ломал его психику, издевался и калечил. И теперь вместо брата со мной живет инвалид.

Кай красивый. Молодой, поджарый, яркий. Я бы охарактеризовал его огнем, в котором сгорают бабочки. Но он – холодный огонь, а в истерзанной душе Кай – сгусток оголенных нервных окончаний. Ни одной бабочке не пробиться к его сердцу живой.

Принцесса падает к его ногам безвольной куклой.

Я незаметно перевожу дыхание.

Сначала изолирую брата, потом попробую спасти Карину.

Черт! А начиналось все так хорошо!

Пошатываясь, Кай подходит ко мне. Смотрит в пол. Мне это не нравится. Если он закроется, то вывести его из этого состояния почти не реально.

– Ну чего ты, – неправдоподобно бодрым тоном начинаю я, кладу ему руку на плечо и вывожу из темницы. – Пойдем выпьем пивка. Хочешь, вечером поудим рыбу на озере?

Кай не отвечает.

Черт. Черт!

Больше я не говорю. Веду Кая до комнаты и тут же делаю знак своим.

– Врача брату. И вызовите Карлсона принцессе.

Кто-то хохочет, но мне достаточно одного взгляда из-под капюшона, чтобы смех заткнулся.

Я не знаю, как поступить. Оставить девушку в подвале или перевести на второй этаж к моей спальне. Я еще не готов открыть ей свое лицо. Наше тесное знакомство должно состояться в абсолютной темноте.

Теперь с поправкой: если она выживет.

Я спускаюсь в подвал, включаю свет. Мне не нравится, как выглядит принцесса. Она так и не приходит в себя, губы синие, шея отекает на глазах.

Может, поздно звать Карлсона, сразу – бригаду зачистки.

Я плююсь, чертыхаюсь и склоняюсь над ней, не зная, что делать.

Ярость доходит до кипения. Я приподнимаю ей голову, ощупываю шею. Взгляд останавливается на сломанных ногтях. Под ними запеклась кровь. Меня всего переворачивает. Я на грани разнести все в щепки!

Ведь мог же изолировать принцессу в другом доме. Зачем было тащить ее в свой? Нет, мне хотелось, чтобы она каждую чертову секунду была перед глазами и под рукой. Чего я добился?

Она неизвестно, выкарабкается ли, а брат снова впадет в свою адскую кому.

К чертям все!

Выебать ее и выбросить…

Но вместо этого я осторожно поднимаю ее и перекладываю на матрас. Пытаюсь натянуть остатки платья, чтобы прикрыть трусы. Уже не такие девственно-белоснежные, но все же притягивающие взгляд темнеющими под ними завитками.

Скриплю зубами, думая об одеяле. Но в подвал влетает Карлсон. Такой же быстрый, низкий и круглый. Рассекает на голубом крузе. Не бесплатный, но надежный, как швейцарский банковский сейф.

– Прострел? Ножевое? – по-деловому коротко спрашивает Карлсон, а я хватаю дурацкий подол и прикрываю бедра принцессы.

– Удушение.

– Хреново, – констатирует доктор, только бросив взгляд на Карину, но никаких вопросов не задает.

Вот по этой причине получает заоблачные гонорары за свою помощь.

Я не вмешиваюсь, пока он ощупывает принцессу, пыхтит, измеряет давление, пульс и еще что-то.

– Позвонки целы, гортань не сломана. Плохо, что отек распространяется. Поставлю воротник. Два раза в день – капельницы и мази. Пусть лежит, не встает. Ходит в судно. Питание только жидкое.

Только после этого оглядывает подвал и замечает:

– Условия бы постерильнее, но дело твое.

Я киваю. Действительно мое. Здесь я сменю замок и заберу все ключи, чтобы Кай не добрался до нее снова. А наверху ее никто не спасет.

Вряд ли шейка принцессы выдержит второй раз.

Провожаю доктора, рассчитываюсь. Отправляю парней за лекарством и вызываю слесаря.

Проходит часа три. Принцесса под надзором нанятой сиделки с медобразованием. Она не местная, из какого-то колхоза. Привезли с мешком на голове, увезут так же. Ничего, кроме подвала, она здесь не увидит.

Ключи от нового замка у меня. Это злит. Теперь я намертво привязан к режиму принцессы.

Но самое неприятное впереди. Вышел врач от Кая. Молча мотает головой. Протягивает рецепт.

– Все плохо? – спрашиваю, непроизвольно сминая чертов листок.

– На грани, – признается врач. – У него давно не было приступов, поэтому каждый случай может стать последним. Тут небольшие дозы, поддерживающая терапия. Но нужно принимать месяц по времени.

И это самое трудное. Кай ненавидит лекарства и лечение. Его драконит любое напоминание о психбольнице. Даже белые, голубые и зеленые халаты и стены.

Врач уходит, и я второй раз отправляю парней в аптеку.

Что за на хрен? А ведь по плану я должен был просто проводить весело время с перевернутой вверх ногами принцесской.

Твою же мать!

Я возвращаюсь в подвал, выгоняю сиделку. Пусть сделает личные дела, перерыв и ей нужен. Сам присаживаюсь на корточки перед Кариной.

Она пришла в себя. Видит меня и сразу подбирается, подтягивает к себе колени, натягивает одеяло к самому ошейнику.

– Ты принадлежишь мне, – весомо произношу я, – перед богом и людьми. Отец тебе ничем не поможет. Хочешь жить – слушайся.

Она на миг замирает, потом неуверенно кивает. Мне не нравится ее колебание, но сейчас я ничего не могу сделать. Она слишком хрупкая и слабая, чтобы показать мою власть.

Но впереди у нас много времени.

Глава 4. Консуммация брака

Каролина

Я запомнила того ублюдка. Он нереально белый с льдистыми глазами. Нет, не холодными, а именно бесцветными, словно куски льда вместо глаз. Волосы, брови абсолютно белые, но ресницы черные.

Разве у альбиносов так бывает?

Я не могу говорить, только хриплю. Воротник полностью сковывает мне шею и плечи, я не могу повернуться, приходится вертеться всем телом.

Женщина, которую Тень прислал мне, кормит меня из трубочки. Я послушно пью, хотя не чувствую ни вкуса, ни запаха. Она же не дает мне сходить в туалет. Я терплю, мне унизительно мочиться в судно.

Не могу спросить ее, сколько еще буду прикована к постели. Хотя какая это постель?

Усмехаюсь и тут же жмурюсь от боли.

Когда входит Тень, мне становится страшно. Я не знаю, кто был тот белый убийца, но оставил он меня только по приказу Тени.

Хоть в подвале и горит тусклая лампочка, лица Тени снова не разглядеть. На нем всегда капюшон и маска. Зачем он носит их в своем же доме? Чтобы я потом его не узнала? Значит, собирается выпустить меня?

Не убьет?

– Ты принадлежишь мне, – хрипло говорит он. – Хочешь жить – слушайся.

У него хриплый скребущий голос. Мне не нравится. Мне все в нем не нравится, но я соглашаюсь. Мне просто надо дотянуть, пока отец разыщет меня.

Тень уходит, и я вздыхаю спокойнее.

На три дня о нас как будто забыли. Все.

Я радуюсь, что могу вставать и сама ходить в ведро. Что пусть шепотом, но говорю. Женщина отказывается помочь мне. Ее никакими деньгами не перекупить. Она боится. Пусть не говорит, я вижу это по глазам.

Каждый день она ставит мне капельницу. Когда я пытаюсь отказаться, предупреждает, что позовет Тень и все равно проведет процедуру.

Лучше капельница, чем Тень.

Но больше всего меня беспокоит, что отец так и не объявился. Я жду его каждую минуту, когда не сплю. Сколько ему нужно времени, чтобы вычислить и убить Тень?

Больше, чем есть у меня.

На четвертый день Тень возвращается. Кивком головы в капюшоне прогоняет сиделку. Присаживается на корточки рядом со мной. Я молчу. Снова вздрагиваю.

– Завтра приедет врач, – говорит он. – Переоденься.

Только теперь я замечаю в его руке пакет.

Я все еще в испорченном свадебном платье. Точнее, в корсете от него. Пока мне было плохо, я не замечала. Меня больше волнует грязь и запах. Я мечтаю о душе и о своей постели.

Но попросить об этом похитителя не решаюсь.

Я беру протянутый пакет и не двигаюсь. Он тоже сидит. Ждет.

Чего?

– Он снимет тебе ошейник и проверит шею.

– Хорошо, – шепчу я.

Тень подается вперед, и теперь я вижу, что он в маске. Зря старается. Я узнаю его по глазам. Из тысячи человек – его глаза я узнаю сразу!

– Теперь переодевайся, Карина.

И только тут я понимаю, что он останется смотреть. Я беспомощно оглядываюсь. Что если потушить свет? Пусть он тусклый, но даже его слишком много, когда за мной собирается подглядывать чужой и неприятный мне тип.

– Я могу потом?.. – шепчу, прижимая пакет к груди.

– Нет, – ожидаемо хрипит он в ответ.

– Тогда я останусь в своем, – отшвыриваю принесенную им одежду.

– Нет.

– Я не могу раздеваться при тебе, – в последней попытке отговориться объясняю ему.

– Я твой муж, – насмешливо отвечает он, – хочу видеть.

– Ненадолго, – вспыхиваю я, хотя обещала сама себе не вступать с ним в разговоры.

– Разве? Я буду связан с тобой на веки вечные, дорогуша, как в сказке про принцесс. Папа читал тебе на ночь такие?

– Папа найдет меня и расторгнет брак, – плюю я ему в скрываемое лицо.

А в следующую секунду он рывком поднимает меня с матраса и придавливает к холодной бетонной стене. Не глядя разбивает единственную лампу, и мы тонем в кромешной темноте.

Вот тогда я чувствую его злое дыхание. Тень снял маску, но я все равно не вижу его лица, зато слышу злорадный шепот.

– Расторгнет? На каком же основании, если ты сама дала согласие выйти за меня?

Я молчу. Знаю, что своими словами сделаю только хуже.

– Я тут подумал, – продолжает Тень, – что и с медовым месяцем откладывать не стоит.

До меня доходит, что он собирается сделать. Я упираюсь ему ладонями в грудь и кричу:

– Не-е-ет…

Голос тут же срывается, а сопротивление мерзавец даже не замечает.

Он срывает с меня корсет и подкидывает за бедра выше. Я захлебываюсь в беззвучных рыданиях, шепча одними губами «нет-нет-нет».

Он не целует, не пытается как-то смягчить насилие. А я и не жду. Он с самой первой минуты приговорил меня к этой участи. Или с ним, или со всеми его наемниками.

Только я надеялась, что папа успеет… Что заберет меня раньше, чем…

Тень резко опускает меня, и я реву, бьюсь в его руках, раздираю сломанными ногтями плечи, впиваюсь в лицо.

Это больно, это неприятно.

Тень перехватывает мои руки и поднимает над головой, удерживая их свой ручищей. Он рычит и ругается. Но мне плевать. Я чувствую себя беспомощной, распятой, поруганной. Теперь на мне грязь, которую не смыть.

Папа опоздал.

Мой жених не захочет взять меня в жены…

Но я ничего не знала о боли.