– Когда мозг, уходя в сон, удерживает одну нужную вам мысль, то все подсознание вынуждено работать над практическим претворением этой мысли… – говорил Александр без выражения. Видимо, он говорил об этом так часто, что ему надоело.

«Что за чушь? – подумала я. Разум медленно возвращался в мою бедную голову. – Как подсознание может претворять… мысль? Во что претворять?»

Александр между тем попрощался, желая «полуночникам» спокойной ночи.

На другом канале шел старый «трофейный» фильм, как называла их бабушка – черно-белый, «Серенада Солнечной долины». Первый раз я увидела «Серенаду» в третьем классе и была потрясена. С тех пор я смотрела фильм раз пятнадцать или больше. Историю беленькой, тоненькой девушки-беженки из Скандинавии и руководителя джаз-банда, красивого американского парня, я знала наизусть. В главных ролях – Соня Хэни, олимпийская чемпионка по фигурному катанию тридцать шестого года, и кумир довоенного Голливуда Джон Пейн, красавчик, которому, доживи он до наших дней, исполнилось бы уже сто пять. Господи, как несправедливо!

С удивительной легкостью хрупкая Соня добивалась своего мужчины среди сверкающих на солнце заснеженных вершин, радостной беззаботности горнолыжного курорта, ритмов джаза и скрежета вспоротого коньками льда. И песня… «When you smile at me…» «Когда ты улыбаешься мне… декабрь кажется маем и расцветают фиалки… знаю я и знаешь ты…» И так далее. Сладкая, как кленовый сироп, картинка, оставляющая после себя чувство светлого суррогатного счастья…

Уснула я сразу, как провалилась. Подсознание мое молчало, и мне ничего не снилось.

Утром, однако, мысль о предстоящей встрече с доктором испортила мне настроение, и кофий я пила, как чеховский персонаж – чиновничья вдова Мерчуткина, – без всякого удовольствия. И досада появилась на Стеллу, и искушение позвонить и отказаться от авантюры.

Легка на помине, Стелла позвонила сама.

– Ну, ты как? – спросила она. Ни здрасьте, ни до свидания. В смысле, как ты настроена, каков дух.

– Отвратительно, – ответила я брюзгливо. – Чувствую себя просто по-дурацки…

– Вот и хорошо, – ответила Стелла, не слушая. – Не забудь сразу же позвонить! Жду!

Без десяти восемь я уже стояла в засаде, ругая себя за опрометчиво данное обещание. Мне пришло в голову, что знаю я доктора Лапина только по описанию Стеллы и могу промахнуться. Невысокий лысеющий блондин, небритый, в мятых брюках. Да оглянитесь вокруг, люди добрые! Сколько их, этих небритых, мятых и невыразительных блондинов, шагает по улице ежеминутно? Десятки. Плюс те, что в шляпах и кепках, прикрывающих плешь. «Может, это и к лучшему, – подумала я. – Скажу, не смогла идентифицировать по данному описанию. Вот если бы фотография…»

Тем не менее доктора Лапина я узнала сразу. Не иначе как сработало подсознание. Он вышел из распахнутых ворот станции «Скорой помощи», остановился, достал пачку сигарет. Утро было такое тихое, что я явственно услышала щелчок зажигалки. Он закурил и с наслаждением выпустил облако дыма. Постоял, рассматривая что-то под ногами, и зашагал не спеша к центру города.

Был доктор Лапин невысокого роста, крепко сбит, и тонзура плеши уже светилась на макушке в негустых бесцветных коротко стриженных волосах.

Лицо его показалось мне невыразительным – возможно, из-за светлых волос и бровей. Все остальное было в масть: рот, нос, подбородок – не за что зацепиться взглядом.

Он был одет, разумеется, в мятые белые брюки и рубаху цвета хаки с короткими рукавами. Причем пуговицы на рубахе оказались застегнуты неправильно и уголок воротничка торчал над левым ухом доктора.

Я шла за ним, чувствуя нарастающий протест против навязанной мне роли посредника. Или сводни. Что я ему скажу? Мне пришло в голову, что только взбалмошная моя приятельница смогла отказаться от породистого Александра и запасть на этого замухрышку. Доктор Лапин! Хрестоматийное имя для типичного неудачника.

Ускорив шаг, я догнала его и произнесла: «Простите, можно вас на минуточку?», надеясь, что мой голос звучит уверенно. Он прозвучал не только уверенно, но и зло.

Доктор Лапин остановился и повернулся ко мне. Он не удивился, глаза смотрели выжидающе и, как мне показалось, довольно жестко. Веки красные, физиономия потертая. Видимо, не спал ночь. Что-то вроде сочувствия шевельнулось в душе, и я впервые подумала о докторе Лапине как о живом человеке, а не персонаже из рассказа влюбленной подруги.

Лапин, прищурившись, рассматривал меня. Взгляд его мне не понравился. Оценивающий взгляд циника, который лапает в укромных углах сестричек и пьет неразбавленный спирт.

– Мне нужно с вами поговорить, – начала я.

Он выжидающе смотрел. Выпустил дым в сторону, затянулся глубоко в последний раз и бросил недокуренную сигарету на землю. Наступил на окурок. В его молчании мне почудилась издевка. Любой на его месте ответил бы… Ну, что-нибудь вроде: да-да, конечно, весь внимание. Любой, но не доктор Лапин!

– У вас есть время? – спросила я, чувствуя себя по-дурацки.

Он продолжал рассматривать меня. Потом спросил:

– Сколько? – Голос у него был сиплый.

– Что «сколько»? – Я начала нервничать.

– Времени сколько? Сколько вам нужно минут, чтобы изложить свою проблему, – терпеливо, как умственно отсталой, объяснил он. Зеленоватые глаза издевательски щурились.

– Четыре минуты, – брякнула я.

– Валяйте! – любезно пригласил он.

– Я по просьбе моей подруги… – начала я.

– Стеллы? – перебил он меня. – Я должен был догадаться. И чего же вы хотите?

– Откуда вы знаете? – спросила я, чувствуя, что разговор заносит куда-то в сторону.

– Вы с ней одного поля ягоды, – ответил доктор Лапин и, видя недоумение на моем лице, пояснил: – Деловые женщины без комплексов, хочу – беру.

– Это плохо?

– Это никак. Как погода – бывает дождь, а бывает туман. Или ураган. Кому что нравится.

– И кто же мы, по-вашему?

– Вы? – он задумался. – Суховей.

– А вы? – Меня уже несло. Мы общались всего минуту, но доктор Лапин сумел завести меня не на шутку.

– Я? – Он снова задумался, пожал плечами. – Дождь… наверное.

– Дождь? Дождь?! – Я задохнулась. – Почему это вы дождь, а мы суховей?

– Да нипочему. Фигура речи. Хотите, будьте вы дождем. Или давайте я буду экологически грязным дождем, содержащим угарный газ и синильную кислоту. Лады? Ну, а теперь скажите, что вам от меня нужно.

– Ничего! – закричала я, чувствуя себя последней идиоткой. Диалог наш на глазах принимал иррациональный характер. – Ничего мне от вас не нужно!

Он протянул руку, сжал мое плечо и сразу же отпустил, сказав:

– Успокойтесь. Вы пришли по поручению вашей подруги Стеллы. Она звонит мне… часто в последнее время. Стелла очень красивая женщина… Вы тоже ничего, – он скользнул по мне оценивающим взглядом. – Но вряд ли у нас что-нибудь получится. Дело не в ней, дело во мне. Так что спасибо за доверие.

Он говорил небрежно, не желая хотя бы интонацией смягчить свои слова. Смотрел на меня вяло-зелеными глазами в красных веках, небритый, с уголком воротничка, торчащим над ухом.

– Да кто ты такой? – рвалось у меня с языка. – Ты… ты… посмотри на себя!

– Я пошел, – сказал он вдруг. – Устал, как бродячая собака. Подруге передайте, что она слишком хороша для меня. – В голосе его мне почудилась насмешка. Я вспыхнула – доктор Лапин, видимо, уловил мое настроение. – Как вас зовут? – спросил он.

– Ксения, – ответила я, чувствуя себя дурой набитой.

– Прощайте, Ксения, – сказал доктор Лапин, протягивая мне руку. – И будьте счастливы.

Я протянула свою ладонь. Лапин тряхнул ее, сунул руки в карманы и зашагал по улице, оставив меня стоять на тротуаре.

– Послушайте! – закричала я ему вслед. Он оглянулся. – У вас пуговицы застегнуты неправильно.

Он помедлил, соображая, потом провел рукой по груди, вытащил рубаху из брюк, принялся расстегиваться. Расстегнувшись, уравнял полы рубахи и начал застегивать пуговицы, причем снизу. Застегнувшись до пупа, кое-как запихнул рубаху обратно в брюки. Махнул мне рукой и ушел.

Я постояла, глядя ему вслед, и тоже пошла восвояси.

Глава 7
Всякая всячина

Шум из нашего предбанника, где сидели секретарша и молодняк, был слышен даже в коридоре. Я остановилась под дверью, пытаясь понять, что происходит. По коридору прошел незнакомый мужчина, подозрительно смерив меня взглядом. Видимо, решил, что я подслушиваю. Решительно нажав на ручку двери, я вошла. Шум стих, головы повернулись в мою сторону. «Ксения Валентиновна! – завизжала Оля. – Как хорошо, что вы пришли!» Как будто я не являлась на работу каждый день. Она рванулась ко мне и, прежде чем я успела уклониться, обняла. Человек, которому бросаются на шею ни с того ни с сего, ничего не объяснив, выглядит глупо. Особенно тот, кто не пришел в себя после встречи с доктором Лапиным и всю дорогу нудно с ним доругивался, приводя все новые и новые красивые аргументы, которые, как все красивые аргументы, приходят с большим опозданием.

– Ксения Валентиновна! – Оля наконец оторвалась от меня. – Я принесла шампанское! Я так рада, вы себе не представляете. Я вас ждала до девяти вечера, думала, вы придете, хотела рассказать про Густава. Он купил две квартиры, а сегодня купит склады€.

Она еще что-то говорила, а я смотрела на девушку и не узнавала ее. От прежней Ольги не осталось почти ничего. Ни краски на лице, ни встрепанной гривы, ни хамских ярких шмоток и бижутерии. Гладко причесанная, неожиданно круглая, воробьиная головка, белая блузка, узкая черная юбка, черные туфли на высоком каблуке.

– Стас! – крикнула она. – Открывай! Все в сборе!

Не было Романа, но вассал, еще вчера готовый выполнить любую прихоть сюзерена, уже поменял знамена и напрочь забыл о прежнем хозяине. А с другой стороны, Роман не появляется на работе раньше одиннадцати. Баба Броня уже доставала из серванта стаканы. Динка сидела мрачная, завидовала. Стас открыл шампанское по-гусарски – пробкой в потолок. Пробка, ударившись, рванулась вниз и в сторону и со смачным звуком залепила по лбу Кире, который как раз подгадал открыть дверь. Он шарахнулся в сторону, зацепился за край дорожки и рухнул на пол, нелепо взмахнув руками.

– Какой козел! – взревел он, лежа на полу. – Стас, ты?

– Пить будешь? – спросил Стас, протягивая другу стакан с шампанским.

– Пошел ты знаешь куда? – заорал Кира. – Козел! Давай!

Я смеялась, вытирая слезы, баба Броня хохотала басом, Динка тонко скулила, всхлипывая. Они пили шампанское, причем Кира – лежа на полу и подпирая свободной от стакана рукой голову. Я почувствовала, как рассеивается неприятный осадок от встречи с доктором Лапиным. «Оля, зайдите ко мне», – сказала я, направляясь в свой кабинет.

– Ксения Валентиновна, спасибо вам! – Взволнованная Ольга стояла перед моим столом. – Если бы не вы… Когда вы меня позвали вчера, я подумала – ну, все! Под ж… коленом. Динка еще сказала, теперь ее очередь. А я думаю, что же делать? Что? Снова в массажный кабинет? Туда возьмут, им всегда кадры нужны. И бабла зашибить можно, но, как вспомню, рыгать хочется! Всякое быдло изгаляется! Думает, купило. Я и проводником работала, от пьяни отбивалась, и уборщицей в аэропорту. Комендант, сука, никого не пропускал, еще и бабки плати за место. Иду к вам вчера и думаю: «Господи, помоги!» – Девушка слегка опьянела от шампанского и страшно возбуждена.

– Сядьте, Оля. Вы хорошо поработали.

В своем пьяноватом простодушии Оля открыла, как боятся меня и с каким чувством идут ко мне на ковер. Я представила себе ненависть этих девушек… Я не обольщалась насчет их чувств, но одно дело подозревать, и совсем другое, когда тебе говорят об этом в лицо.

– Когда придет… клиент?

– Густав? В девять. – Оля взглянула на часы. – Через пятнадцать минут. Вы знаете, он такой… – она запнулась. – Ну, как брат… внимательный, добрый. Спрашивает меня – вы голодны? И без всяких… Не то что наши мужики…

– Молодец, Оля. Не забудьте сказать спасибо бабе Броне.