…Они были друзьями, такие разные, такие полярные, что можно только диву даваться, что дружба их продолжалась уже много лет. Федор Алексеев и Коля Астахов – куда ни шло, бывшие коллеги, а Савелий Зотов сюда каким боком, спросите вы? Савелий трудился главным редактором отдела дамской литературы в местном издательстве «Арт нуво», как уже упоминалось, и по роду службы читал много «бабских» книжек, отчего мыслил и выражался так нестандартно, что капитан Астахов не сразу врубался насчет смысла. На помощь приходил философ Федор Алексеев и толковал Савелия, как древнегреческий жрец толковал пифию из Дельфийского оракула. Коля делился с друзьями криминальными новостями и всякими тупиковыми ситуациями, Федор и Савелий высказывали свою нестандартную точку зрения. Коля сердился и кричал, что они его достали своими дурацкими озарениями. Но потом оказывалось, что кое в чем Федор и Савелий были правы. Федор подходил к преступлениям как философ, его не интересовали такие мелочи, как отпечатки пальцев или утерянные преступником трамвайные билеты, он осмысливал событие в целом, как знаток человеческой натуры и любитель решать запутанные задачи. Тем более правило номер один в детективной деятельности «ищи кому выгодно» никто не отменял. Оторванный от жизни Савелий со своими «бабскими» книжками тоже встревал, добавляя пару грошей. Федор, на лету схватывая, что он хочет сказать, творчески развивал мысль друга, доводя ее до абсурда. В результате капитан Астахов хватался за голову и рычал, что все, достали и с него хватит! И призывал на помощь бармена Митрича, он же хозяин бара «Тутси», излюбленного заведения всей троицы, с коньяком и фирменными бутербродами с маринованным огурчиком. Хитрые Федор и Савелий ждали, когда Коля отмякнет после коньяка, и начинали поиски мотива и кому выгодно по второму заходу.

…– А помнишь, как он сбежал, когда мы расследовали дело об убийствах чиновника из мэрии и таксиста?^[1] – напомнил Савелий.

Коля только хмыкнул, услышав «мы».

– Тогда ведь он тоже влюбился! И мы еще думали, что в убийцу…

Капитан насторожился.

– Ты думаешь, Федор связался с убийцей? Опять? Ты что-то знаешь?

– Не знаю, Коля, с кем он связался, – печально сказал Савелий. – Но то, что он сбежал, факт. Я за него беспокоюсь. Просто так в хижину дяди Алика не сбегают.

– Глупости! Федор хоть и философ, но не дурак! Мент не бывает бывшим, Савелий, не бойся. Отобьется в случае чего.

Савелий вздохнул и ничего не сказал. В его вздохе была укоризна.

– Что ты от меня хочешь, Савелий? – взвился Коля. – Мало мне своего горя?

Глава 5
Перекресток

…Ночь упала на землю, как мягкое невесомое покрывало, затканное звездами. Горел, потрескивая, костер; выкатилась неправдоподобная луна – висела радостной дыней, с любопытством смотрела вниз и довольно улыбалась. Это была не городская луна, которую замечаешь, случайно подняв голову, это была Луна с большой буквы, по-хозяйски раскинувшаяся в небе, главный ночной фонарь, заливший оловянным светом мир. Федор, накинув свитер, сидел на обрубке дерева, кружка с кофе стояла рядом на песке. Он пристально смотрел на оранжевые пляшущие жгуты пламени. Не столько смотрел, сколько созерцал. Те, кто созерцает, любят раздумывать о смыслах…

Ушедший в вечность день был замечательный; не изнуряюще знойный и влажный, а жаркий и сухой, настоящий августовский день. Шевелился камыш на слабом ветру, раскачивались коричневые бархатные его верхушки; сверкало озеро, превратившееся в гигантскую линзу – каждая песчинка на светлом дне виделась размером с горошину; мелкая незаметная рыбешка казалась толстой китайской золотой рыбиной, а тонкие веточки водорослей – непроходимыми джунглями. Покачивались на поверхности радостные желтые кувшинки, звонко шлепали по воде круглые лакированные их листья…

Федор лежал на воде лицом вниз, рассматривал дно. Вода в озере была шелковистой и мягкой, солнце приятно грело спину. Он поворачивал голову и набирал в легкие воздух… воздух был сладкий. Потом он лежал на траве, разбросав руки; спал; потом снова плавал…

А когда настала ночь, сидел у костра и смотрел на огонь. Город и городская жизнь отодвинулись, весь мир сосредоточился вокруг посверкивающего в свете луны озера, шуршащих камышей и костра. Мир был первозданен: где-то бродили большие ящеры – подрагивала земля под их тяжелыми лапами, – смотрели издали на костер и человека, и глаза их светились красным; паслись мамонты, извергались вулканы, а города еще не были построены. Человек жил в пещере и иногда сидел всю ночь у костра, думал. Он сидел у костра – лицу было жарко, а спине холодно; звезды смотрели с черного неба, Луна была низкой и красной, и время от времени на Землю падали, прочертив сверкающий пунктир, метеориты, особенно под конец лета – спустя тысячи лет это время назовут августом. Интересно, о чем думал человек, живущий в пещере, глядя на огонь? О еде? О большой рыбе, которая сорвалась с остроги? О людях, которые живут на Луне? О любви?

Любовь… а что есть любовь? Игра гормонов или химическая реакция? Потребность души или тела?

В чем дело, спрашивал себя Федор. Что случилось? Почему мой мир опрокинулся, почему я сбежал, почему нарушился равномерный ход событий и что теперь делать? Он смотрел в огонь и вспоминал…

Можно ли войти дважды в одну и ту же реку? Философ Гераклит считал, что нет. А как считает философ Федор? Можно, конечно, можно, но вода уже будет другая. Да и берега будут другие… ты будешь стоять в реке, полный ожидания, готовый чувствовать, как когда-то, и снова переживать, но, увы, это уже не та вода, не тот песок, не те берега, а вместо прежних остроты и сладости будут недужность и тлен. Да и обида никуда не делась, оказывается, чего уж там, все мы человеки, и ничто человеческое… и так далее.

Река – время, подумал Федор. Течет в одну сторону. Никогда не повернет вспять. Так зачем барахтаться? Все равно течение стащит вниз…

Он уснул у костра и проспал благополучно до рассвета. Проснулся от холода. Новорожденный мир сверкал в лучах белого стылого еще солнца; искрилась роса на седой траве; плескала мелкая рыбешка в безмятежном озере – а может, это была ондатра или водяная крыса, так как рыбы в Магистерском озере не водилось, что общеизвестно, – правда, Федор подозревал, что легенду об отсутствии рыбы выдумали рыбаки, отпугивая соперников, так как кое-какая рыбная живность в озере все-таки водилась, он сам вчера видел; расправляли влажные крылья жучки и пчелы; пробовали голоса ранние птицы. Костер давно догорел и погас, из центра его поднималась тонкая крученая сизая струйка.

Федор с разбега бросился в озеро, в его теплые и мягкие, не остывшие за ночь воды, и поплыл на противоположный берег. Ему показалось, он понял… Он понял! Он понял одну нехитрую вещь: не отказывайся ни от чего, а когда придет время платить… что ж, тогда заплатишь. Только и всего. Он даже рассмеялся оттого, что эта простая мысль не приходила ему в голову раньше. Философ!

* * *

…Володя выпил лишнего, безбожно хвастался, хватал Тюрина за руку, обещал, что они еще намутят такого, что чертям тошно станет! Положись на меня, я в этих делах волоку, кричал Володя. Вы тут в провинции закисли, но ничего, мы с тобой еще наворочаем дел! Тюрин неопределенно молчал, вежливо улыбался. Раз или два зевнул украдкой. Лина накачивалась шампанским, иронически хмыкала, подмигивала Ние – во дает мужик! Ния отвечала вымученной улыбкой, мол, все в порядке, ну, перебрал малость, с кем не бывает. Ей было неловко за мужа – после слов Лины, сказанных на кухне, она отчетливо поняла: не будет общего бизнеса, не будет ничего. Непонятно, зачем Тюрины ходят к ним… Хотя Лина всегда повторяет, что не любит сидеть дома, что Слава ей осточертел, а тут цирк с записным клоуном – вон как распинается, обещает золотые горы. Морда красная, руками машет… да и Нию приложить не грех, эту импортную высокомерную штучку, смотрит на тебя и морщится, ах, красивое платье, ах, твой Слава такой джентльмен, ах, у вас тут не то что у нас в Вене или в Нью-Йорке! Провинция. Лина смотрит на Нию, они улыбаются друг дружке. Лина поднимает бокал – за тебя, подруга! Ния кивает. Она не пьет, сказалась нездоровой. Не будет она пить с этой… Она перехватывает взгляд Славы, он смотрит на нее серьезно, и она вдруг понимает, что он здесь ради нее. Ния отводит глаза и натыкается на ненавидящий взгляд Лины. Она поспешно поднимается и говорит:

– Кофе?

– Я хочу домой! – твердо выговаривает Лина и, покачнувшись, встает. – Слава, мы уходим! Вызови такси!

Володя, прерванный на полуслове, начинает уговаривать ребят остаться, но Слава поднимается вслед за женой и благодарит за прекрасный вечер. Следующий раз у нас, говорит он. Лина молчит. Разочарованный Володя выходит проводить гостей, до приезда такси они стоят на крыльце. Ния осталась одна. Она испытывала гадкое чувство от последней сцены, ей казалось, ее окунули в грязь. Нужно поговорить с Володей, открыть ему глаза… Неужели он не понимает, что никогда им не стать партнерами! Лина откровенно насмехается… А Володя возразит: если бы Тюрин не был заинтересован, он бы не приходил, а ты – маленькая дурочка и ничего в мужских делах не понимаешь. Он притянет ее к себе на колени, полезет целоваться… от него пахнет водкой и копченой рыбой… Нию передернуло.

Хлопнула дверь. Вернулся муж.

– Проводил, – сказал Володя. – Хорошо посидели, Славка отличный мужик! Слишком осторожный, но я его дожму. Линка мне глазки строит, она, конечно, стерва, но умная баба. Вообще, меня бабы любят, у меня кураж! Славка чмо и трус… – Он упал на диван, схватил со стола бутылку виски, вылил остатки в стакан. – За тебя! Ох, и люблю я тебя, огонек ты мой ненаглядный! Куда этой простухе Линке до тебя! Ты у меня… европейский стандарт! Я видел, как Славка на тебя косяки кидал… Ох, смотри, Агния, не вздумай! Убью обоих! – Он сжал кулаки. – Иди ко мне!

– Сейчас! – Ния вскочила. – Я только посуду уберу. Кофе хочешь?

– Потом! Иди сюда, я сказал.

– Володя, может, ну их к черту, этих Тюриных? Линка просто мерзкая, а Слава ни да, ни нет, только улыбается…

– К черту, а что дальше? – неожиданно трезвым голосом произнес муж. – Начинать с нуля, сама знаешь как… а у Славки раскрученный бизнес, мы с ним сто лет знакомы… А больше и нет никого, друзья-товарищи разбежались как крысы. На жизнь нам хватит, бедствовать не будем, но я не привык лежать на печи, мне нужно дело, понимаешь? Линка вот меня понимает, говорит, Славка слабак…

Ния вздохнула. Муж все видит по-своему, и переубедить его невозможно. Лина открыто издевается, а Володя принимает ее словеса за чистую монету. Уже в который раз Ния подумала, что их так легко обвести вокруг пальца, даже самые жесткие, самые умные в чем-то всегда остаются беззащитными… Почему? Наверное, потому, что уверены – никто никогда не посмеет нанести им удар. Бьют слабых, а они сильные. Слабые готовы к удару, а сильные – нет. Слабый поднимется с земли, отряхнется, утрет разбитый нос и пойдет себе. А сильный… вот тут-то и случаются трагедии.

Володя уснул на диване. Пустой стакан упал на пол. Ния укрыла мужа пледом и, стараясь не шуметь, принялась убирать со стола.

…Она лежала в супружеской постели, перебирала в мыслях встречу с Федором, прислушиваясь к храпу внизу. Вспоминала лицо Федора, его взгляд, серьезный, внимательный, как будто он пытался понять… свое острое желание погладить его по щеке… у него седые виски, морщинки в уголках глаз… жесткий рот… мужественный подбородок… Не мальчик, но муж. Дура, перестань о нем думать, одернула она себя. Ничего не будет, а если и будет, то это тупик, неужели непонятно?

Господи, что же делать? Что делать? Должен быть выход… не может не быть. Нужно только нащупать дверь…

Она проворочалась до утра, встала с головной болью, в дурном настроении, злая. Накинула халат, спустилась в гостиную. Муж возился на кухне, жужжала кофемолка, пахло поджаренным хлебом.

Она стояла на пороге, наблюдала. Здоровый, широкоплечий, с крупной седой головой… каждое его движение было скупо и выверено, муж передвигался по кухне, будто танцевал… Хищник, подумала Ния. Не отпустит… Что же делать?

– Как ты спала, девочка? – Володя заметил ее, подошел, поцеловал в лоб. – А я уснул на диване! Хорошо посидели вчера, правда? Мы договорились с Тюриным обсудить кое-что сегодня. Лина сказала, что он почти готов.

Лина сказала… Ния раздула ноздри.