Какова стратегия планирования тиражей? Если книга выходит одновременно с фильмом, значит, уже заведомо бóльший должен быть тираж? Или нет?

Наша стратегия в основном основывается на допечатках. Если книга себя показала до фильма, то с большой вероятностью продажи будут увеличены с выходом фильма.

Больше тридцати лет в издательстве «АСТ». Это целая история… Николай Андреевич, какими издательскими проектами вы особенно гордитесь?

Сейчас я вас удивлю. Предмет моей гордости – старейшая на книжном рынке серия, которая живет с 1993 года и по сей день. Это переводная серия исторических любовных романов «Шарм». Это чтиво: он привлекателен, она чертовски привлекательна, и так далее… Серия дожила до наших дней и продолжает жить. Ее читают от десяти и до восьмидесяти лет. И по количеству положительных эмоций, радостных переживаний с ней вряд ли что-то можно сравнить. Я горжусь тем, что издал нехудожественные произведения Лема. Мы перевели и выпустили «Фантастику и футурологию», «Философию случая». Это серьезный труд, можно сказать, что подвиг. Эти книги менее популярны и известны, чем тот же «Солярис», но гораздо интереснее и глубже.

Светлана Зорина и Николай Науменко, февраль 2016 года

Можно, наверное, гордиться и тем, что я купил права на «Марсианина» еще до выхода книги в Америке^[4] (печатного издания; в Сети автор выложил текст раньше). Как только появилась информация об этой книге, она мне показалась интересной… Что привлекло? Де-факто это гибрид «Таинственного острова» и «Робинзона Крузо», практически ремейк Жюля Верна. Мне это показалось настолько необычным, что я решил обязательно попробовать. Прорывы как раз происходят там, где создается что-то непохожее. Таким же прорывом в свое время был «Код да Винчи».

Вы тоже его открыли для российского читателя?

Да. Но еще до «Кода да Винчи» я купил права на «Ангелов и демонов».

Всего три, если я не ошибаюсь, редактора – в Италии, Англии и в России – открыли этого автора и начали покупать права еще до мировой славы Брауна. Сегодня суммарный тираж «Кода да Винчи» в России – 2 млн экземпляров. У нас есть выражение «пиратка гадит…» Если бы не было такого количества нелегальных скачиваний, то бумажные продажи в России были бы гораздо выше.

Что издавать? Магическая формула редактора

Николай Андреевич, вы – первооткрыватель серьезных, знаковых для книгоиздания имен. Какие качества нужны редактору, чтобы делать такие открытия?

Конечно, хочется сказать: «Да, я вот такой гений…» Но все не так. По известному определению гений – это 1 % таланта и 99 % пота. Я живу в этой атмосфере очень долго и в ежедневном режиме отслеживаю, где и что не просто издается, а появляется еще на стадии продажи прав. Такой-то автор написал то-то и то-то. Появилась такая-то книжка. Отслеживать это в ежедневном режиме – одна сторона. Вторая – необходимо иметь серьезный читательский бэкграунд. Я перечитал очень много книг… Именно перечитал. А читать для оценки и выбора, по-моему, вредно. Но я издаю не для себя, а для других. Если я начну оценивать, нравится мне этот роман или нет, то не смогу принять решение.

Как выбирать книги для издания? Здесь нет какого-то единого рецепта. Это некая магическая формула – сочетание читательского опыта и работы в этой среде. Прибавьте к этому мою альма-матер: учеба на физтехе сформировала мозги, чутье на необычное, странное.

Николай Андреевич, а как идет сам процесс отбора книг? Расскажите, пожалуйста, подробнее.

Как правило, первая информация появляется тогда, когда читать еще нечего. Есть только заявка, в лучшем случае несколько страничек, на основании которых зарубежный редактор делает покупку. Бывает и полная рукопись, но не часто. Жизнь показала, что тянуть до выхода книжки не стоит. Нужно принимать решение на основании неполной информации. В других издательствах тоже сидят профессионалы – помедлишь немножко, и книжка уплывет…

И все же сейчас конкуренция за авторов на российском рынке стала ниже?

Конкуренция есть, она просто приняла более спокойные формы: из войны перешла в спортивное соревнование. Я по-прежнему конкурирую с Леонидом Шкуровичем, генеральным директором «Азбуки – Аттикус», Сергеем Макаренковым, генеральным директором «РИПОЛ классик», и др.

Какие плюсы появились после объединения с «ЭКСМО»?

Самый главный плюс в том, что мы стали выпускать меньше книг. Раньше какой был принцип? «Выстрелил и забыл». Издавали по принципу «эту издадим, и эту, и эту, авось один росточек взойдет». И, как результат, рынок засорялся большим количеством названий. Читатель, приходя в магазин, видел множество незнакомых имен и зачастую не выбирал ничего. Главный плюс – мы перестали гнаться за количеством и стараемся сделать акцент на качестве.

А что хорошего осталось от «старого» «АСТ»: школа, традиции?

Остались традиции, коллектив переводчиков, редакторов, корректоров. Корректор – это специфическая профессия. Точно так же, как и редакторская, она требует энциклопедических знаний.

Сколько сейчас корректур проходит текст?

Сейчас две корректуры и сверка – максимум. Уровень внештатных редакторов очень сильно упал. Редактором невозможно прийти и стать, будь у тебя хоть десять дипломов! Редактором становятся в процессе работы. Мне повезло пообщаться с Ириной Гавриловной Гуровой, мы много вместе работали. Это одна из последних великих переводчиц советской эпохи. Она много рассказывала о работе редактора.

Почему говорят «великая советская школа перевода»? Не было школы перевода, существовала система работы. У каждой переводной книги был штатный редактор. Он после перевода отдавал ее внештатному редактору и переводчику, которые обсуждали работу редактора и консенсусом правили текст под контролем редактора штатного. От такого взаимодействия рождался отличный перевод. Получалось Произведение. И чтобы стать редактором, нужно было сначала, как Ванька Жуков, посидеть рядом, посмотреть, как это делается. Потом тебе позволят прочитать, посмотреть верстку, что-то подчеркнуть, в следующий раз разрешат прочитать после редактора. Постепенно в этом учении рождался производственный профиль, осваивались и производственные, и культурные навыки: как делать, что делать, каким должен быть текст, что убирать. Эти нюансы ни в каких учебниках не написаны, они вырабатываются только в контексте: из опыта, знаний, которые можно получить только из общения. Как создается аромат времени в книге? Ирина Гавриловна рассказывала мне, как переводила «Чувство и чувствительность» Джейн Остен. «Я, когда перевела, взяла словарь языка Пушкина и каждое слово проверяла, есть оно там или нет. Если слово более позднее, искала его синоним из предыдущего периода. Выбирала более раннюю лексику». Эти вещи нигде не написаны, конкретных примеров, как это делать и что делать, неоткуда взять. Только так рождаются редакторы. За время моей работы выросло уже три поколения редакторов. Причем даже те, кто пришел уже состоявшимися профессионалами, говорят, что работа с книгами здорово на них повлияла и позволила вырасти.

Николай Андреевич, вы осуществляете контроль над рукописью, над версткой? Насколько вы вмешиваетесь в процесс?

Я – нет. Иногда могу пройтись, послушать, подсказать что-то. Вмешиваюсь в оформление, в обсуждение тиража. Оформление книги – это тоже загадка великая! Иной раз кажется: сделали замечательно, вырви глаз, такая обложка. Не идет! А сделали что-то такое серенькое, а оно работает. Почему? Кто его знает… Вопрос гораздо глубже. Здесь дело не в маркетинге, а в психологии восприятия, в социологии чтения (которой у нас нет). В основном работаешь по принципу «нравится / не нравится / а я так вижу».

Вы несколько раз в разговоре подчеркнули, что российский книжный рынок находится еще в детском состоянии. Почему?

Экономическая и политическая система всей страны еще болеет детскими болезнями, а книгоиздание – ее часть. Как говорили классики: «Невозможно жить в обществе и быть свободным от общества». Чудодейственных рецептов здесь нет. Можно ускорить рост дерева двумя путями: тянуть за макушку или поливать и удобрять. Первый метод дает гораздо более быстрые результаты, но они недолговечны.

Чем лучше удобрять?

Уменьшать количество выпускаемых книг, как это ни грустно… Издавать то, на что есть внутренний запрос у аудитории. Он может быть необъективирован, но он есть. Пытаться его угадать. Стараться не опускаться ниже определенного уровня по качеству подготовки книг: редакторской, корректорской, оформительской. Это то же самое, как детей растить: питать правильно, культуру развивать, на хороших примерах воспитывать, слушать хорошую музыку, читать книжки, смотреть фильмы…

О свободном времени и мгновениях счастья

Николай Андреевич, какие у вас увлечения? Как отдыхаете?

Смешно: я на отдыхе читаю. Как правило, последнее время – классический английский детектив. Это именно для отдыха. Здесь и сейчас я не могу читать. Нужно мозги освободить, чтобы читать, а не оценивать текст. А в отпуске можно отключиться… И читать для себя…

Хобби, какие-нибудь увлечения есть?

Когда-то чтение было моим хобби. Потом это хобби стало не просто профессией, а всей жизнью. В этом смысле я проклинаю книги, потому что они лишили меня такого замечательного хобби.

Какую музыку слушаете?

Как правило, моя фоновая музыка – это «Ретро FM», но это именно фоновая. А для души… Люблю классику… Бах, Бетховен, Чайковский, Рахманинов. Это музыка ставит мозги на место… Такое впечатление, что Бах мог гармонизировать все на свете. В этом смысле Рахманинов ему очень родственен. Он композитор уже XX века, века дисгармоничной музыки, но сумевший ее гармонизировать. Что поражает в его концертах, симфониях? То, что диссонансы и дисгармония XX века загнаны в классические рамки.

Есть любимые режиссеры или фильмы?

Есть один любимый фильм – «Полночь в Париже» Вуди Аллена. Может быть, отчасти потому, что этот фильм очень тесно связан с тем, чем я занимаюсь профессионально. Литература, литературный процесс волшебно переданы минимальными изобразительными средствами, встречей двух эпох.

А в живописи?

Здесь я замшелый классик, остановившийся на рубеже XX века. Я могу смотреть и постимпрессионистов, и кубистов, даже про это произносить какие-то слова… Но взглядов придерживаюсь классических. Когда оказываюсь за границей, с удовольствием хожу в музеи, галереи.

Вы можете сказать: это мой художник, мой стиль?..

Мне очень нравятся наброски Рубенса к его большим картинам. Когда видишь, как он на маленьком холсте несколькими штрихами набросал будущую картину три на четыре метра с десятками персонажей, которую дальше раскрашивали десять подмастерьев… И вот в этих нескольких штрихах – весь гений.

Практически то, чем вы занимаетесь?

Не совсем. Это не эскиз. Здесь правильнее сказать, что я занимаюсь открытием новых направлений или хорошо забытых старых. Организую то, что уже было, но в новой форме, нахожу новые сочетания.

Вы считаете себя счастливым человеком?

Не всегда. Иногда бывает. Вся жизнь связана с работой, и поэтому мгновения, когда что-то получается, и получается успешно, – они бесценны… Тогда испытываешь счастье.

Счастье для меня – это быть в гармонии с собой и с миром…

Если заглянуть немного вперед, какие задачи вы ставите перед собой?

Задача № 0 – воспитать себе смену. Я все-таки не совсем уже молод, и хочется, чтобы редакция в ближайшем будущем сохранила все наши традиции, достижения, которые есть сейчас.

Вы чувствуете, что может быть какой-то интересный тренд в ближайшее время?