Соседние комнаты занимали две сестры – Маддалена и Лаура, уроженки Арны, одной из северных областей Ветерии. Молодые, смешливые девушки работали на кухне и приходили поздно, почти за полночь, а вставали рано, чуть свет, когда небо в узком окошке едва заметно серело на востоке. Правда, я поднималась еще раньше. Одевалась при свете магической лампы, натягивала темное платье и фартук, заправляла волосы под белую косынку и спешила выскользнуть из комнаты, чтобы успеть до начала работы пройтись по двору и понаблюдать за окнами верхних этажей. Все, что было внизу, я успела рассмотреть в те короткие мгновения, в которые бывала свободна, но в герцогские покои мне пока ходу не было. Правда, я изо всех сил старалась придумать, как туда попасть. Доступ в комнаты Абьери имели только несколько человек – горничная, личный слуга и майресса. А меня ньора Альда определила в судомойки. Должность эта была нелегкой, учитывая количество живущих в доме работников и слуг, но платили хорошо, да и кормили щедро. Я даже смогла вспомнить, каково это – есть досыта. «Слишком уж ты худосочная, – глядя на меня, неодобрительно ворчала кухарка. – И ешь мало, как благородная. Давай добавки положу, чего зря ложкой по пустой тарелке елозишь?» И никакие мои возражения не действовали. Добрая женщина была уверена, что если как следует меня откормить, то я стану настоящей красавицей. «На личико-то ты просто загляденье, а если в грудях и бедрах раздашься, так и вовсе цены тебе не будет». После этих слов кухонные работницы одобрительно кивали и принимались громко выражать согласие, с интересом наблюдая за тем, как я подношу ко рту очередную ложку. Правда, рано или поздно перерыв заканчивался и мы снова торопились вернуться к работе. Кто вставал к плите, кто – к огромному разделочному столу, а я с пятью другими служанками возвращалась в судомойню – узкую комнату, примыкающую к кухне. Вдоль одной из ее стен шел длинный ряд каменных раковин, в которых никогда не переводились горы грязной посуды, кастрюль и сковород. В воздухе стояла влажность и отвратительно пахло черным мылом, но работающие со мной женщины давно не обращали внимания ни на неудобства, ни на тяжелый, выматывающий труд, ни на скудное освещение.

Я наблюдала, как они смеются и перекидываются шуточками, видела потные лица, распаренные руки, ловко оттирающие жир с посуды и копоть с огромных кастрюль, ловила любопытные взгляды и слушала откровенные истории чужих любовных утех, но сама не торопилась делиться с «товарками» историей своей жизни, отговариваясь незнанием языка.

Нет, за последний год я научилась отлично понимать чужую речь, вот только говорила неважно. Никак не могла избавиться от чудовищного акцента.

– Куда ты мылом елозишь, бедовая? – посмотрела на меня Козима – крупная жилистая ньора с приметливыми черными глазами. – Разве не знаешь, что медь нужно содой с лимонным соком оттирать? Вот, смотри.

Она выхватила у меня из рук большой ковш, зачерпнула из плошки нужную смесь и несколькими быстрыми движениями отчистила закопченное дно.

– Видишь?

– Да.

– Держи. Всему тебя учить надо, чарита, – переделав на простонародный манер слово чужестранка, усмехнулась Козима.

Я только улыбнулась в ответ и взялась за очередную кастрюлю, алеющую потеками томатного соуса.

– Дочка-то твоя поправилась? – спросила Бьянка, тихая пожилая женщина с худощавым телом ребенка и лицом Мадонны.

– Да. Она лучше.

Моя девочка была еще слаба, но я больше не боялась, что болезнь вернется. Доктор сказал, что те, кто победил лихорадку, никогда не болеют ею вновь.

– Мой Джунито в детстве часто болел, – поделилась Бьянка. – А теперь вон какой красавец вырос.

– Ну да, красавец, ни одной девки в округе не пропустит, – хмыкнула Козима. – И как его ньор герцог терпит?

– Ньор герцог ценит Джунито, – вспыхнула Бьянка, а до меня дошло, что слуга герцога Джунио – ее сын. – Мой мальчик никакой работы не боится.

На милом лице проступила упрямая решимость защитить своего ребенка от злых языков.

– Да ладно тебе, чего ты разошлась? Ну, чисто тигрица! Тихая-тихая, а за своего тигренка убить готова, – усмехнулась Козима и повернулась ко мне. – Значит, прошла лихоманка? Это хорошо, не каждому удается выжить. Кормить твою девочку нужно получше, чтобы сил набралась.

– Ты давай дочке козье молоко, смешанное с отваром каристянки, любая хворь отступит, – посоветовала Кончита. – Когда мой Джованни болотную сыпь подхватил, так я только этим его и выходила. Уж сколько динаров потратила, не счесть, каждый день святой Лючии молилась. Выздоровел мой мальчик – и месяца не прошло.

Она принялась в подробностях рассказывать о болезни сына, а я оттирала со дна большой сковороды пригоревший жир и наблюдала за женщинами. Крепкие, среднего роста, темноволосые и кареглазые, они были настоящими ветерийками. Просторные синие юбки не скрывали крутых бедер, серые полотняные блузки выставляли напоказ богатство груди, а черные косы прятались под белыми косынками, но только на время работы. В праздники и в выходные жительницы Навере делали затейливые прически, укладывая волосы вокруг головы высокой короной, и крепили на затылке кружевные покрывала, красиво оттеняющие смуглую оливковую кожу и яркие белки глаз. Помню, когда впервые попала в столицу герцогства, меня поразило, как достойно выглядят простолюдинки. Белоснежные рубахи, разноцветные шерстяные юбки с обязательным ярким фартуком, плотные корсажи, подчеркивающие фигуру, тонкие головные покрывала. Правда, потом я поняла, что это была праздничная одежда, а в будни женщины одевались гораздо скромнее, но все равно обязательно подчеркивали свои роскошные формы.

– Козима, а ты не слышала, ньор герцог в Адую поедет?

Вопрос Кончиты заставил меня отвлечься от размышлений и прислушаться.

– Витто говорил, ньор герцог в этом году отложил поездку. Якобы из-за непогоды, которую придворный маг предсказал.

– Да много они понимают, эти предсказатели, – презрительно хмыкнула Кончита, но ее голос утонул в грохоте упавшей на пол сковороды.

– О, Мадонна! – выкрикнула стоящая у соседней раковины Бьянка и отскочила в сторону. – Дрина, ты нас без ног оставить хочешь?

– Дьявольская сковорода, выскользнула из рук, словно живая! – проворчала Дрина и наклонилась, поднимая упавшую посуду.

Женщины загалдели, обсуждая неловкость подруги, а я отставила в сторону чистую кастрюлю и взялась за следующую. А потом еще за одну, и так до тех пор, пока в судомойне окончательно не стемнело.

* * *

Утро оказалось таким же сырым, как и минувшая ночь. На кухне было темно, работницы вяло переговаривались, перебирая привезенные крестьянами овощи, из приоткрытой двери тянуло холодом. Кухарка Сильвия с грохотом переставляла на плите огромные чаны с похлебкой и сковороды с париттой. На длинном столе громоздились стопки грязных плошек. Казалось бы, день едва начался, а уже столько грязной посуды. И откуда она берется?

Я прихватила одну из стопок, обогнула корзины с капустой и нырнула в судомойню.

– Ты гляди, какая Сильвия сегодня щедрая, – увидев меня, хохотнула Козима. – На посуду не скупится. С самого утра раздает.

– А она всегда щедрая, – усмехнулась Кончита, отряхнув руки от мыльной пены и утирая потный лоб. – Никогда работы для нас не жалеет.

– Это да, – кивнула Дрина, а Бьянка улыбнулась тихой скромной улыбкой и молча забрала у меня плошки.

– Сполна отсыпает, – громким басом подтвердила Фина, крепко сбитая ньора, похожая на тугой кочан капусты. Она громко откашлялась и с удвоенной силой принялась драить чугунную сковороду. Женщины дружно рассмеялись и стали наперебой сыпать шутками о «доброте» майрессы, а я покосилась на запотевшее окно и шагнула к своему месту, но не успела до него дойти, как услышала негромкий голос:

– Алессия, приведи себя в порядок и ступай наверх, ньор герцог хочет тебя видеть.

В судомойне, за минуту до этого наполненной разговорами, смехом и звяканьем тарелок, неожиданно стало тихо. Все работницы замерли, а я оглянулась и увидела застывшую у входа ньору Альду. Майресса походила на ворону – черную, недовольную и худую. И нос у нее был точь-в-точь как у птицы.

– Ты меня слышишь? – нахмурила ньора тонкие брови, отчего между ними образовалась некрасивая глубокая складка.

– Да, ньора Альда.

Я сняла длинный грубый фартук и пригладила выбившиеся из-под косынки волосы.

– Иди, – придирчиво оглядев меня, сказала майресса и добавила, посмотрев поочередно на каждую судомойку: – А вы чего бездельничаете? Возвращайтесь к работе. Чаны сами себя не отмоют.

Женщины тут же склонились над раковинами, а я поправила складки на юбке и пошла следом за майрессой.

– Герцог сердится? – тихо спросила ньору, когда мы миновали шумную кухню и оказались в коридоре.

– С чего ты взяла?

– Он хочет меня видеть.

– А для этого обязательно сердиться? – усмехнулась майресса, и на ее лице мелькнул отблеск обычных человеческих эмоций, но она тут же снова закрылась и сухо добавила: – Ньор герцог сам тебе все скажет.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, подошли к знакомому мне кабинету, майресса коротко постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь:

– Милорд, я привела судомойку.

– Хорошо, можешь идти.

Герцог стоял у окна и смотрел на улицу, совсем как в тот раз, когда я впервые его увидела. Похоже, ему нравился вид на площадь. Дог привычно держался рядом с хозяином. Стоило мне войти, как пес внимательно оглядел меня злыми глазами, и в них снова мелькнули алые сполохи.

– Алессия, да? – повернувшись ко мне, спросил Абьери.

– Да, ньор герцог.

– И как тебе живется в моем доме, Алессия? Уже освоилась?

– Да, ньор герцог.

– А ты неразговорчива.

Я промолчала. Взгляд Абьери застыл на моем лице. Герцог смотрел пристально, не мигая, и только тьма, закрывающая половину его лица, едва заметно волновалась.

По спине пробежала дрожь. Странное дело, рядом с Абьери я испытывала одновременно и страх, и какой-то неправильный интерес, заставляющий всматриваться в черную дымку маски, тонуть в ее зловещем тумане, тянуться ближе.

– Альда тебя хвалит, говорит, ты старательная, – негромко сказал герцог, и хрипотца в его голосе стала более явственной. Я ощущала ее почти физически – мягкие вибрации отзывались в теле давно забытой магией прикосновений и будили то, что я так старательно прятала подальше.

– Ньора Альда очень добра, – стараясь избавиться от ненужных ощущений, ответила я.

– Ее похвалу сложно заслужить, – задумчиво сказал герцог и надолго замолчал.

Я тоже молчала, разглядывая его высокую крепкую фигуру, идеально сшитую верту, золотую булавку, сверкающую в кружевах воротника, сапоги из мягкой кожи натра, крупные руки, больше похожие на руки воина, чем аристократа, и сияющие кольца. Но мой взгляд как магнитом притягивало разделенное надвое лицо. Я не могла заставить себя отвести взгляд и, не отрываясь, смотрела в непривычно яркие синие глаза. Герцог неподвижно застыл напротив и глядел тяжело, с непонятной настойчивостью. И в этом было что-то неправильное. Что-то, чего не должно было случиться, но все же случилось. И меня помимо воли затягивало в воронку чужой души все глубже и глубже. «Алессия, – словно издалека прозвучал чей-то голос. – Алессия…» Сердце билось тяжело, воздух стал раскаленным и заискрил, а я смотрела в яркую синь и почти не дышала. Магия, не иначе.

Не знаю, сколько мы так стояли, объединенные нитями взглядов, но в какой-то момент Абьери разорвал их, отвернулся и подошел к окну, уставившись на площадь Варезе. Трудно сказать, что он там видел, но спина его выглядела напряженной.

– Почему ты выбрала мой дом? – разрезал тишину комнаты неожиданный вопрос.

Я вздрогнула, очнувшись от непонятного наваждения:

– Простите, ньор герцог?

– Ты могла выбрать любую другую площадь города, но появилась именно здесь, у моего дворца. Что заставило тебя прийти?

Герцог так и не повернулся, продолжая наблюдать за жизнью Варезе, а я лихорадочно придумывала ответ. Как назло, в голове не было ни одной подходящей мысли. За минувшую неделю я уже успела успокоиться и перестала опасаться подобных вопросов. Видимо, зря.

– Молчишь? – хрипотца в низком голосе приобрела угрожающий оттенок.

Дог поднялся с места и настороженно замер.

– Я не знаю, ньор герцог. Я пока не изучила город. Тут много улиц и много людей.

– Значит, просто случайность, – тихо, почти про себя, сказал Абьери и уже громче добавил: – Вот только я не верю в случайности. У судьбы не бывает ненужных героев. Каждый играет свою роль, даже самая маленькая пешка.

Он повернулся и окинул меня внимательным взглядом, проходясь по ногам, бедрам, талии, груди и останавливаясь на лице. А я почувствовала, как тяжело стало дышать, и едва устояла, придавленная этим настойчивым сканирующим взглядом. И зачем так смотреть? Зачем пытаться проникнуть в душу?