– Послушай, давай просто сделаем передышку и поработаем где-нибудь еще. В ЛА сейчас слишком жарко, так что сейчас работать здесь, так или иначе, мы не сможем. Не повредит поискать новые охотничьи угодья, хотя бы на несколько месяцев.

Лахлэн щелкает мизинцем. Я вздрагиваю и морщусь:

– На несколько месяцев?

Я думаю о том, как рак снова растягивает свои крадущиеся щупальца по телу моей матери. Представляю, как она лежит одна-одинешенька на больничной кровати, а к ее вене тянется трубочка капельницы, и тихо жужжат приборы. Мне хочется сказать что-то наподобие «Я на это не подписывалась», но это неправда. Именно на это я и подписалась, именно в это я поверила – я поверила, что Лахлэн знает, что делает, и что нас никогда не поймают. Мы работали осторожно. Никогда не брали слишком много даже тогда, когда могли. Правила – они должны были работать нашими телохранителями.

Лахлэн холодно смотрит на меня:

– Или мы можем разойтись. Тебе решать. Но я из города уезжаю.

Я просто потрясена холодным расчетом, веющим от его слов. Неужели я для него только деловое предложение, от которого очень легко отказаться, как только я стала неудобна? Я даже спиртное допить не могу.

– Я думала…

Я не знаю, как закончить фразу. Что я думала? Что мы будем вместе навсегда? Останемся вдвоем, купим домик на окраине, родим ребенка, а то и двоих? Нет, таких планов не было никогда. Тогда почему мне так больно? «Потому что у меня больше никого нет», – осознаю я.

– О, перестань, Нина, дорогая. И не смотри на меня так. – Лахлэн протягивает руку через столик, сплетает свои пальцы с моими. – Все будет хорошо. Послушай, поехали со мной. Обещаю, я что-нибудь придумаю. Мы переберемся куда-нибудь не слишком далеко, чтобы ты время от времени могла возвращаться сюда и навещать мать. Куда-то, чтобы можно было добраться на машине… в Северную Калифорнию или Неваду. Но нужно уйти немного в сторону от хоженой тропы, чтобы мы с тобой могли залечь. Может быть, на каком-то курорте типа Монтерея или Напа. – Он сжимает мою руку. – Или… послушай, а как насчет озера Тахо? Там все миллиардеры из Кремниевой долины проводят выходные, верно? Ты в тех краях никого не выследила?

А я думаю о том, что должно будет случиться, если я уеду из города: придется нанять сиделку, чтобы она ухаживала за мамой, когда она будет слаба после лечения, а еще водителя, который будет возить маму на консультации и обратно. Я думаю об умопомрачительных счетах, которые нужно будет оплачивать. Это если у меня будут деньги, чтобы оплачивать эти счета. Жизнь моей матери на грани: если на нашем банковском счете будет недостаточно денег, никакую экспериментальную радиоиммунотерапию не начнут. У меня и в самом деле нет выбора.

Нам нужна работа быстрая, с большим доходом. Мои мысли цепляются за то, что только что произнес Лахлэн: озеро Тахо.

Возле стойки возникает потасовка. Я оборачиваюсь и вижу, как одного из футбольных болельщиков тошнит на пол. Его дружки гогочут, будто это очень смешно. Барменша, девушка-блондинка с руками, татуированными до запястья, встречается со мной убийственным взглядом. Я прекрасно знаю, что убирать за этими мужланами придется ей. Женщинам всегда достается такая работа.

Я поворачиваюсь к Лахлэну:

– На самом деле, есть у меня кое-кто на примете. Про Ванессу Либлинг слышал?

Ванесса Либлинг. Имя и лицо, за которыми я следила двенадцать лет, хотя в социальных сетях эта женщина материализовалась только четыре года назад. Наследница клана Либлингов с Западного побережья, одного из семейств с так называемыми «старыми» деньгами. У таких людей пальцы увязли во множестве пирогов – от недвижимости до казино. Но Ванесса, вместо того чтобы войти в семейный бизнес, сделала карьеру «инфлюенсера моды Инстаграма». Скажу проще: она путешествует по миру и фотографируется в платьях, которые стоят больше годового дохода мастеров, сшивших их. Результат этой сомнительной профессиональной деятельности (наряжаться в платья от «Балмейн» в Бахрейне, от «Прада» – в Праге, от «Селин» – в Копенгагене) таков: у Ванессы полмиллиона последовательниц. А свой канал в Инстаграме она назвала «V–Life» – «Победная жизнь».

Изучите ее канал в Инстаграме, как я, внимательно – и вы увидите, что самые ранние публикации в ее аккаунте выглядят совершенно стандартно для девицы-богачки: милые (правда, довольно расплывчатые) фотографии новой сумочки от Валентино, селфи крупным планом, где она обнимает свою собачку породы мальтипу^[25] по кличке мистер Багглз, случайный снимок горизонта в Нью-Йорке из окна лофта в районе Трибека^[26]. А потом, примерно пятьдесят постов спустя, явно осознав способность изменить карьеру, став знаменитостью Инстаграма, Ванесса вдруг резко изменяет качество своих снимков. Внезапно это уже не селфи. Фотографии явно делает кто-то другой, возможно, фотограф-ассистент, которому Ванесса платит за то, что тот документирует каждую смену ее нарядов и каждый глоток макиато^[27]. Вот Ванесса, шагающая по Сохо с мистером Багглзом и связкой шаров, накачанных гелием. А вот Ванесса в первом ряду на показе мод от Шанель. А вот она в красном шелковом платье, позирует рядом с кривозубым продавцом клейкого риса в Ханое. (Вьетнамцы такие яркие и настоящие! Платье от #gucci, сандалии от #valentino.)

Зачастую Ванесса отправляется в разные экзотические места в компании с другими дорого одевающимися женщинами. Эту сеть своих последовательниц-инфлюенсеров она назвала #stylesquad – «модотрядом». Сотни – и даже тысячи! – женщин в Инстаграме занимаются тем же самым. А Ванесса, не будучи ни самой знаменитой, ни самой ослепительной, свою публику все же нашла. И ее доходы начинают расти, как только она начинает в постах спонсоров рекламировать линейки ювелирных украшений и зеленые соки в бутылках.

Появляется красавчик бойфренд, чаще всего на снимках они страстно обнимаются, словно бы для того, чтобы последователи образа жизни Ванессы видели, как сильно ее избранник ее обожает. У песика появляется собственный хэштег. Ванесса тем временем становится все стройнее и стройнее, ее загар – все темнее, а волосы – все светлее. Со временем на безымянном пальце Ванессы возникает колечко с бриллиантом, и она, позируя перед камерой, кокетливо разглядывает свои пальцы. «Ребята, пишет она, – у меня есть новость!» Затем фотографии интерьера эксклюзивного салона для новобрачных, Ванесса разглядывает флердоранж для фаты. Подпись: «Думаю, выберу пионы».

А потом, в феврале прошлого года, тональность ее аккаунта резко меняется. Снимок крупным планом: старческая мужская рука с возрастными «печеночными» пятнами на краю больничной кровати. Подпись: «Мой бедный папочка, покойся с миром». Затем на протяжении нескольких недель ничего, кроме одной-единственной краткой публикации: «Ребята, простите, семейные дела, скоро вернусь». Когда Ванесса возвращается, ее снимки в разных нарядах (в основном в черных) снабжены обтекаемыми оптимистичными штампами: «Жизнь такая невозможная, но в ней возможна я! Вы должны стараться стать лучше единственного человека – того, каким вы были вчера. Счастье – это не что-то готовое, вы его создаете сами».

Кольцо с левой руки Ванессы исчезает.

И вот, наконец, появляются снимки интерьера ее лофта на Манхэттене. Никакой мебели, горы коробок на полу. «Ребята, настала пора новых приключений. Я переезжаю в старинный загородный дом моей семьи на озере Тахо. Я намерена отремонтировать этот дом. Поживу для себя на лоне Матери-Природы! Ждите моих новых приключений!»

В последние несколько лет я наблюдала за всем этим издалека и смотрела на Ванессу с неприязнью. Она была испорченным ребенком, отпрыском трастового фонда. Не слишком умная, не умеющая ничего, кроме самовозвеличивания, пробивающая себе путь ко всему, что она не заслужила, не заработала своим трудом. Умелица создать свой образ, а сердцем неглубокая, пустая. Своими привилегиями она пользовалась беззаботно и небрежно и была безнадежно далека от реального мира. Она любила пользоваться людьми рангом пониже как средством для создания собственной легендарности. Она была обманывающей себя элитарной штучкой, возомнившей себя настоящей популисткой. В ее жизни в это время явно наступил упадок, и она просто из кожи вон лезла, чтобы как-то себя осуществить, если судить по непрерывным цитатам-мотиваторам.

Но уделять ей более пристальное внимание я стала только тогда, когда она сообщила, что собирается перебраться на озеро Тахо. В последние шесть месяцев после ее переезда я стала наблюдать за Ванессой более пристально. У меня на глазах глянцевое, профессиональное качество ее фотоснимков исчезло, снова появились селфи. Фотографии с демонстрациями фирменной одежды пропали. Вместо них замелькали снимки кристально-чистого горного озера, окруженного величественными соснами. А я искала на этих фотографиях дом, который я так хорошо знала. Дом, который поселился в моих снах с тех пор, как я жила неподалеку и была девочкой-подростком.

Я искала Стоунхейвен.

Несколько месяцев назад я наконец его нашла. Ванесса запостила фотографию, на которой были запечатлены она и молодая пара во время горной прогулки. Все трое загорелые, пышущие здоровьем. Они стояли на вершине горы, озеро лежало внизу, а они смеялись, обхватив друг дружку руками. Подпись гласила: «Показываю моим новым лучшим друзьям лучшие виды Тахо! #прогулки #наотдыхе #красивый вид». Имена друзей были снабжены тегами. Я кликнула одно из этих имен и оказалась на Инстаграм-канале молодой француженки, документирующей свое путешествие по Соединенным Штатам. Одна фотография, две, три… и вот он. На снимке молодая пара на ступенях крыльца знакомого коттеджа. Вокруг крыльца росли папоротники. За открытой дверью позади молодых людей смутно проглядывал интерьер уютной гостиной. Диван, накрытый старомодным покрывалом. Мое сердце забилось чаще. Подпись по-французски: «Просто восхитительный Jet Set^[28]. Мы в восторге от нашей хозяйки, Ванессы».

Мой школьный французский слегка заржавел, но смысл я уловила: Ванесса начала сдавать коттедж гостям.

Собрать чемодан можно всего за час. Когда я говорю матери, что уезжаю из города, буду часто звонить и приезжать, когда смогу, она начинает быстро-быстро моргать, и я боюсь, что она расплачется. Но она не плачет.

– Умница, – говорит она. – Просто умница.

– Я позвоню той сиделке, которую мы приглашали в прошлом году. Договорюсь, чтобы она приходила к тебе каждый день, как только начнется облучение. Она и прибирать в доме будет, и делать покупки. О’кей?

– Ради бога, Нина! Я сама в состоянии себя обслужить. Я же не инвалид.

«И тем не менее», – думаю я.

– Мама, насчет счетов. Тебе придется оплачивать их вместо меня. У тебя уже есть доступ к моему счету. Я пополню его, как только появятся деньги.

Мне не хочется думать, что станет с мамой, если деньги не появятся.

– Не переживай за меня. Мне не привыкать.

Я целую маму в лоб. Только тогда, когда я знаю, что она меня не видит, я позволяю себе расплакаться.

Мы с Лахлэном останавливаемся в бюджетной гостинице в Санта-Барбаре. Ясное дело, отель стоит не близко к берегу, здесь не слышен плеск волн. Бетонный корпус, пустой бассейн с гнилыми листьями на дне и серой коркой на кафельных плитках. Санузел совмещенный, на потолке протечка. Вместо маленьких бутылочек с мылом и шампунем одна большая с надписью: «Моющее средство».

Мы лежим рядом на кровати, пьем вино из пластиковых чашек. Мой поисковик открыт на сайте JetSet.com. Я ввожу в строку поиска слова «Озеро Тахо» и принимаюсь листать страницы. Наконец одна привлекает мое внимание. Я поворачиваю лэптоп к Лахлэну и показываю ему страницу.

– Вот он, – говорю я.

– Этот?