– М-да… Я-то, наоборот, думал, что вы… – он замялся. – Неважно.

Я так и вспыхнула. Он посчитал, что я была сражена его красотой! Вот негодяй. Между прочим, это мужчины обычно передо мной теряют дар речи. Да и я покрасивее, чем он, мужчин встречала. Взять хотя бы моего парня Женьку. То есть бывшего парня. Эх, как бы мне с ним помириться… Вот найду ожерелье и вернусь к нему с повинной, наплевав на греховную гордыню!

Холодный, рассудительный голос ворвался в мой мозг:

– Вы извините меня за такое эффектное появление, я никак на это не рассчитывал. Понимаете, холодные конечности у меня от рождения, это из-за вегето-сосудистой дистонии. В глазных яблоках, очевидно, полопались сосуды, у меня это часто проявляется после очередных провалов в памяти. И почему я валялся в земле, в связи с вышесказанным фактом я ответить, простите, не смогу.

– Провалов в памяти? – переспросила я. – И что, часто это с вами бывает?

Хвала небесам, зомби оказался человеком, и страх к нему сразу же улетучился. Азаза просто дура и не полусумасшедшая, а реально сумасшедшая.

– Да, – подтвердил он, оборачиваясь на меня, так как раньше смотрел на хозяйку дома через отражение в зеркале. – Еще в детстве мне поставили диагноз сомнамбулизм. Я мог проснуться стоящим на крыше дома в другом городе и не вспомнить, как я там очутился. – Было приятно, что этот загадочный мужчина наконец-то открылся и доверяет мне личные сведения, потому я внимательно, с замиранием сердца слушала. – У родителей столько мороки со мной было. Потом эти ночные кошмары перенеслись и в дневную жизнь. Бывает, что я на пару суток теряю память и не могу выяснить, что я делал в течение этого времени. К сожалению, это неизлечимо, врачи только руками разводят. Вот сейчас, к примеру, пару часов назад я очнулся аж на кладбище! Оттуда, видать, и земля. Что я делал до этого, я не помню. Поэтому спросил про число. Мне чудилось, что сегодня еще двадцать восьмое, но, придя в себя, я сумел достать из памяти только то, что у меня назначена встреча и что я должен прийти сюда. Однако я, получается, пришел не раньше, а вовремя, как и договаривались, тридцать первого. Так где отец?

– Вышел. По делу, будет поздно. – Без перехода сказала: – У вас кровь.

Он потрогал нужное место.

– Странно. Она уже засохла. Возможно, это даже не моя.

– Снимите рубашку и сможете это проверить, – ответила я и, чтобы он не подумал, будто я говорю это, дабы иметь возможность пронаблюдать его топлесс, поспешно ретировалась из ванной в кухню.

Дурдом какой-то! И какие дела у моего отца могут с ним быть? Я механически перебирала на столе чашки, ложки, тарелки, только чтобы дать работу рукам, иначе, чувствую, они бы дрожали. Мне отчего-то жутко не нравилось нахождение гостя в этом доме. Я тут же одернула себя: отчего-то? Ха! Оттого что он походит на персонажа фильма ужасов. Он точно сошел со страниц готических рассказов о сверхъестественном. Но сейчас мне ничего не остается, как ждать возращения отца, и уж у последнего требовать объяснений. Зомбоидный Депп не выказывает пока никаких агрессивных настроений, кажется, он добивается только мира, стало быть, придется его как-то здесь терпеть. Вот если бы он вел себя непристойно, угрожал, ругался или еще чего, можно было бы… что? Вызвать по мобильнику полицию? А в какое отделение звонить, я же сейчас фиг знает где, в каком-то Валищево? Попытаться выставить его? Не знаю, сумею ли я справиться со спятившим трупом. Так что оставалось признать, что покладистость готической личности мне только на руку. Пока во всяком случае. С другой стороны, если бы его вообще не было, тогда все шло бы проще, но это уже из серии «если да кабы», от меня тут ничего не зависело. Да и находиться с ним наедине мне случится лишь до утра – и в то в самом крайнем случае. После пусть папаша с ним возится.

– Есть готовишь? – индифферентно сказал он, словно это его совсем не касалось.

Я вдруг поймала себя на том, что поставила на разогрев сковороду с жареной картошкой.

– Да. Вы, наверно, голодны?

– Нет, – сухо ответил он и вышел.

Вот так странность! Чего же тогда спрашивал, скажите на милость? Нет, определенно меня эта деревенька доконает. Попадались мне уже необычные села с еще менее обычными людьми, но такого набора чудес, как здесь, я, пожалуй, еще не встречала.

– Чудеса, – повторила я вслед за своими мыслями и выключила картошку: даже тень аппетита в свете данных событий не могла и думать, чтобы посетить меня.

Поднявшись к себе, я легла на кровать поверх покрывала и принялась размышлять. Когда долго общаешься с каким-то человеком, независимо от твоей воли он накладывает отпечаток на твое поведение. Вот и сейчас мнительная настороженность, более присущая моей закадычной подружке Юльке, завладела моим рассудком всецело и отдала приказ не спускаться в ванную комнату. Конечно, как любой уважающий себя человек, я обязательно принимаю душ перед сном. Вот, казалось бы, кто нюхать меня ночью будет? Ладно раньше Женька нюхал, а теперь… Эх. Но упрямый организм, привыкший к роскоши, уюту и чистоте, гнал меня под душ. А разум твердил обратное: как можно самовольно становиться уязвимой (а нагие, да еще и с ограниченными в силу льющейся прямо на голову воды слухом и зрением, мы всегда уязвимы, с этим согласятся все), когда в доме посторонний, и не просто посторонний, а очень подозрительный посторонний, а задвижка на двери держится на добром слове?!

Произошел раскол личности. Физическое тело мечтало помыться, а ментальное твердило, что этого делать не стоит. Астральное в голосовании участия не принимало. Наконец разум выдал идейку о том, что, если гость окажется примитивным маньяком (конечно, определение «примитивный» к этому человеку применить нельзя, даже обладая здоровой потребностью претендовать на оригинальность, тогда скажем так: «если гость окажется необычным маньяком, но с вполне обыденными маньячными потребностями – избить, изнасиловать или убить, или и то и другое и третье»), то пострадает-то в первую очередь именно физическая оболочка, способность мыслить отпадет лишь со смертью. Тут уж и душа подключилась, заявив, что быть изнасилованной таким чудищем не от мира сего – это глубинная душевная травма («Нет, а быть изнасилованной не чудищем – это что, не травма все равно?» – примечание разума) на всю оставшуюся жизнь, и тело под этим тяжелым гнетом вынуждено было отступить. В итоге я переоделась в ночную сорочку (спать голышом опять-таки отговорил авторитетный интеллект, тело в этот раз и пискнуть не посмело) и улеглась в постель.

Целых полчаса ничего не происходило. Я мирно лежала в постели с потушенным светом и желала себе побыстрей отойти ко сну, и снизу сперва все было тихо, но вот, где-то с полуночи, стали происходить странные вещи. С первого этажа начал доноситься непонятный шум. Страшно было не то, что доносится шум (не спится гостю), а то, что шум именно непонятный. Но я стала усиленно убеждать себя, что он, допустим, просто пошел поесть (потому что звуки, если у меня все в порядке со звукоориентацией, распространялись именно из кухни; правда, нет-нет да и перемещались кратковременно в зал), в то же время начала ворочаться интенсивнее, окончательно лишившись всякой надежды на сегодняшний сон.

«Уж не ожерелье ли он ищет?» – заговорил ехидный разум, я так и подскочила на ноги. Постояла, постояла и снова легла.

Убью Юльку, когда вернусь. Ее вечная борьба с нематериальным внутренним голосом, отличающимся наивреднейшим нравом, всегда вызывала во мне скептическую ухмылку, а то и издевательский смех. А теперь получается, я и сама стала с ним общаться, приблизив себя тем самым на один шаг к пациенту с веселым диагнозом шизофрения. Даже если гость ищет ожерелье – пусть. Не слепые же мы с отцом, чтобы пропустить то, что сможет найти случайный человек?

Случайный ли?

Хм, не знаю. В любом случае, вряд ли новый постоялец прибыл именно за этим. Даже если он является тем субъектом, которому отец должен денег, то разумнее с его стороны просто сидеть и ждать, когда вернется дебитор и отдаст требуемое, а не искать это самостоятельно.

Что же он тогда делает там?..

Я продолжала вслушиваться. Осторожные шаги… Скрипнула дверь кухни… Шаги… Звон стекла или еще чего-то, возможно, хрусталя… Передвинули стул в гостиной… Снова шаги по коридору… И вот он опять: какой-то неясный пшик, а затем – тихий-претихий шелест. Что это?

Привыкнув к постороннему шуму, я улеглась поудобнее и уже начала проваливаться в сон, как тут произошло нечто из ряда вон выходящее, заставившее меня не только забыть о сне, но и повторно вскочить с постели, замерев в ужасе посреди комнаты.

Вернувшись в гостиную, человек со странностями подошел к лестнице и… стал подниматься по ступенькам, достаточно громко, то есть совершенно не скрывая своих намерений! Ужас состоял именно в намерениях: что ему нужно? Зачем он поднимается? На втором этаже, не считая предбанника, только моя спальня. Что ему может здесь понадобиться?!

Так, спокойно. Он решил спросить у хозяйки, где… хм… скажем, вилки. Или тарелки. Или чашки. Поесть захотел-таки. Или, может, ему вздумалось проверить, что находится на втором этаже дома. Однако, на первый десяток взглядов, мужчина не показался любопытным. Скорее он производил впечатление человека, у которого в крови отсутствует даже намек на любопытство, оно полностью вычеркнуто из его ДНК. Вывод: подниматься на второй этаж гость может только с конкретной целью. И я не могла придумать с какой. В этом и был весь ужас.

Шаги приближались. Скрипнула последняя ступенька (я знала, что это была именно последняя, верхняя, ступенька, потому что только она одна и скрипела), дальше мужчина пошел к двери моей комнаты по гладкому паркету.

Что же делать, Господи?! Что делать?!

В растерянности я забилась под кровать, чувствуя себя пугливым ребенком, которого беззаботная мама оставила одного в комнате с выключенным светом и которому в связи с разыгравшимся здоровым детским воображением почудился кто-то страшный и злой в шкафу. Оставалось только крикнуть во все горло: «Ма-ма-а!!», но на то, чтобы этого не делать, у меня мозгов, слава этому миру, хватило.

В тусклом лунном свете, льющемся из окна, расположенного напротив входа в комнату, было видно, как дверь медленно, но в то же время без каких-либо колебаний открылась во мрак предбанника. Я различила слабые очертания высокой темной фигуры в дверном проеме. Боясь подать хоть какой-то звук, я перестала дышать.

Тень замерла на пороге. Затем послышался спокойный, прохладный голос:

– Девушка, где вы?

По моему дрожащему телу прошелся холодный сквозняк. Или это я все-таки рискнула выдохнуть?

– А вам-то что? – не замедлила я показать свой характер из-под кровати, уговорив себя не трястись со страху. Если бы гость хотел причинить мне вред, он не стал бы говорить: «Девушка, где вы?»

В воздухе завибрировало удивлением. Фигура шевельнулась, вроде бы наклоняясь.

– Вы там, что ли?

– Там – это где? – продолжила я ворчать, лежа на полу.

– Под кроватью. Что вы там делаете?

– А вам-то что? – возмутилась я, повторившись, и выбралась из укрытия: оставаться там было глупо, укрытия на то и нужны, чтобы прятаться, а ежели мое местопребывание уже обнаружили, какой смысл там оставаться? «Не обнаружили, – поправилась я. – Ты сама выдала его с потрохами». Ну ладно, включив свет, он бы без особых проблем отыскал меня самостоятельно.

– Вы что, там прятались? – спросил гость недоверчиво.

– Нет, конечно, – фыркнула я высокомерно. – От кого мне прятаться-то? Я никого не боюсь. Вот, ночнушку потеряла.

Гость помолчал, видимо, разглядывая меня в лунном свете. Наконец констатировал:

– Она на вас.

– Ну да, нашла и надела. – Он все еще меня разглядывал. – Вы что хотели-то? – не выдержала я.

– Пойдемте, – вздохнул бывший зомби, разворачиваясь к выходу.

– Куда?! – обалдела я.