3. Тейлор

Он не серьезно. Я знаю, что не серьезно. Такое предложение после нашего маленького представления – это просто попытка Конора поднять мне настроение после фиговой ситуации. Еще одно доказательство, что под светлыми волосами длиной до подбородка, стальными серыми глазами и накачанным телом у него доброе сердце. Чем не еще одна причина убраться к черту отсюда, пока во мне не проснулись чувства к нему. Потому что Конор Эдвардс – из тех парней, в которых влюбляешься прежде, чем осознаешь, что таким как ты, с ними ничего не светит.

– Прости, но мы договорились: никаких приставаний, – твердо говорю я.

Его губы трогает ухмылка, от которой у меня екает сердце.

– Попробовать все же стоило.

– Слушай, мы с тобой славно провели время, – говорю я ему, слезая с кровати, – но мне надо…

– Стой. – Конор берет меня за руку. По руке тут же бегут мурашки, а в затылке так и щекочет от волнения. – Ты сказала, что ты моя должница, так?

– Да, – осторожно говорю я.

– Что ж, я требую возврата долга. Мы пробыли тут всего пять минут. Нельзя, чтобы внизу все подумали, будто я не знаю, как развлечь даму. – Он поднимает бровь. – Останься ненадолго. Спаси мою репутацию.

– Для защиты твоего эго я тебе не нужна. Не переживай, они подумают, что я тебе наскучила.

– Мне легко наскучить, – соглашается он, – но тебе повезло, Ти. Скука – это последнее, что я сейчас чувствую. Я сто лет не разговаривал с таким интересным человеком.

– Видимо, ты нечасто с людьми общаешься, – выдавливаю я.

– Ну же, – уговаривает он, – не вынуждай меня спускаться. Там все слишком голодные. Все телки ведут себя так, словно я последний стейк на мясном рынке.

– Женщины требуют твоего внимания? Бедняга. – И хоть я и стараюсь не думать о нем как о куске мяса, я не могу отрицать, что он великолепный экземпляр. Без сомнений, самый красивый парень, которого я только встречала. Не говоря уже о том, что он самый сексуальный. Он все еще сжимает мою ладонь. На его рельефной, сильной руке соблазнительно проступают мышцы. – Ну же, останься и поговори со мной.

– А как же твои друзья? – напоминаю я ему.

– Я вижу их каждый день на тренировке. – Большим пальцем он нежно вырисовывает круг на моем запястье, и я понимаю, что это конец. – Тейлор. Пожалуйста, останься.

Это ужасная идея. Именно этот момент я и буду вспоминать через год, после того как сменю имя, покрашу волосы и начну отзываться на «Ольга» в кафе в Скенектади. Но его молящие глаза, его нежные касания – они меня не отпускают.

– Ладно. – У меня не было никаких шансов против Конора Эдвардса. – Но чур только разговор и ничего больше.

Мы снова устраиваемся на кровати, разделенные плюшевой стеной, повалившейся от прыжков и ерзаний. Спрятаться от очарования Конора негде. Он берет плюшевую черепаху, отскочившую в конец кровати, и кладет ее на тумбочку. Я вдруг осознаю, что, кажется, никогда здесь не была. Комната Рейчел – это… что-то с чем-то. Как будто VSCO-девушку и мамашу-блогера стошнило на диснеевскую принцессу.

– Помоги мне узнать тебя получше. – Конор скрещивает свои сексуальные руки на груди. – Это же не твоя комната, да?

– Нет, сначала ты, – настаиваю я. Если я собираюсь ему потакать, то должна получить что-то в ответ. – Мне кажется, в нашем разговоре я и так все одеяло на себя перетянула. Помоги мне узнать тебя получше.

– Что ты хочешь знать?

– Все что угодно. Все. – Как ты выглядишь голым… Но нет, мне нельзя это спрашивать. Может, я и лежу в кровати с самым горячим парнем на кампусе, но мы по-прежнему одеты. Особенно я.

– Эм, ну… – Скинув с себя ботинки, он сталкивает их с кровати. Я хочу сказать ему, что мы не так долго тут будем оставаться, но он продолжает: – Я играю в хоккей, но, наверное, ты это уже поняла.

Я киваю в ответ.

– Я перевелся сюда из Лос-Анджелеса в прошлом семестре.

– А, ясно. Это многое объясняет.

– Неужели? – Он притворяется обиженным.

– В хорошем смысле. Ты же красавчик, точно с обложки Playboy! Но это тебе идет.

– Буду считать это комплиментом, – говорит он и тычет меня в ребра локтем.

Я стараюсь не обращать внимания на возбужденную дрожь в груди. Слишком уж соблазнительны его заигрывания.

– Как парня с западного побережья занесло в хоккей?

– На западном побережье играют в хоккей, – сухо говорит он. – Не только на восточном. В средней школе я играл еще и в футбол, но хоккей был интереснее и давался мне лучше.

– И из-за чего ты захотел переехать на восток? – Зимы в Новой Англии на любителя. На первом курсе у нас была сестра, которая выдержала всего шесть дней среди снегов по колено и улетела обратно в Тампу. Нам пришлось отправлять ее вещи по почте.

Лицо Конора мрачнеет. На мгновение взгляд его серых глаз становится невидящим. Если бы я знала его лучше, то подумала, что задела за живое. Когда он отвечает, в его голосе нет былой игривости.

– Мне просто нужно было сменить обстановку. Появилась возможность перевестись в Брайар, и я ей воспользовался. Я жил дома, понимаешь, и мне там становилось тесно.

– Из-за сестер с братьями?

– Нет, я уже давно живу вдвоем с мамой. Папа бросил нас, когда мне было шесть.

Сочувствие смягчает мою интонацию.

– Это ужасно. Мне жаль.

– Нечего жалеть. Я почти его не помню. Моя мама вышла за другого, Макса, лет шесть назад.

– И что, вы не ужились вместе?

Он вздыхает и сильнее вжимается в подушки, уставившись в потолок. На его лбу проступает горестная морщина. Мне хочется пойти на попятную, сказать, что он не обязан об этом рассказывать и я не хотела совать свой нос в его дела. Я вижу, что эта тема его тревожит, но он продолжает:

– Он ничего. Мы с мамой снимали дерьмовый домишко, когда они встретились. Она работала парикмахером шестьдесят часов в неделю, чтобы нас прокормить. И тут появляется этот прилизанный богатенький бизнесмен и вытаскивает нас из бедности прямо на Хантингтон-Бич. Там даже воздух совсем другой, словами не описать. Это первое, что я заметил. – Он пожимает плечами с самоуничижительной улыбкой. – Я сменил государственную школу на частную. Мама сократила часы работы, а потом вообще уволилась. Наша жизнь полностью изменилась. – Молчание. – Он хорошо к ней относится. Она – весь его мир. Но мы с ним общий язык не нашли. Она была желанным призом, а я – ненужным балластом.

– Никакой ты не балласт, – говорю я ему. Сердце сжимается от мысли, что на свете есть дети, которые с малых лет считают себя обузой, и я задумываюсь, уж не потому ли Конор старается казаться таким спокойным и расслабленным, что это ему помогает оправиться от былых травм и не чувствовать себя брошенным. – Некоторые люди просто не ладят с детьми, понимаешь?

– Да. – Он кивает с лицом, исказившимся гримасой боли. Мы оба понимаем, что эту рану не залечить моими примитивными банальностями.

– Я тоже росла без отца, – говорю я, меняя тему, чтобы не портить Конору и без того нерадужное настроение. – Я плод страстного перепихона на одну ночь.

– Так. – Глаза Конора загораются. Он поворачивается ко мне и подкладывает под голову ладонь. – А вот это уже интересно, продолжай.

– О да, Айрис Марш была занудой на работе и оторвой в кровати.

Его хриплый смех вызывает новую волну жара. Хватит уже так… реагировать на него. Как будто мое тело настроилось на его частоту и теперь отзывается на каждое его движение, каждый звук.

– Она профессор ядерной физики и инженерии в Массачусетском технологическом институте, и двадцать два года назад она встретила крутого российского ученого на конференции в Нью-Йорке. У них вспыхнул короткий романчик, и потом он вернулся в Россию, а мама – в Кембридж. И шесть месяцев спустя она прочитала в «Таймс», что он погиб в автокатастрофе.

– Ни хрена себе. – Он вскидывает голову. – Думаешь, твой папа был, типа, убит российским правительством?

Я смеюсь.

– Чего?

– Слушай, а вдруг твой папа занимался какой-то шпионской мутью? И КГБ узнал, что он агент ЦРУ, и его замочили?

– Замочили? Мне кажется, ты путаешь эвфемизмы. Людей мочат банды. И я не уверена, что КГБ еще существует.

– Конечно, они хотят, чтобы ты так и думала. – У него расширяются глаза. – Ого, а вдруг ты русский «крот»?

У него живое воображение, этого не отнять. Но, по крайней мере, у него улучшилось настроение.

– Ну, – задумчиво говорю я, – на мой взгляд, это бы означало одно из двух: либо из-за того, что меня раскусили, я скоро буду приговорена к смерти…

– Твою ж мать. – С впечатляющим проворством Конор вскакивает с кровати и комично выглядывает в окно, а потом закрывает жалюзи и выключает свет.

Теперь нас двоих освещает только черепаховый ночник Рейчел и свечение уличных фонарей, пробивающееся между планками жалюзи.

Со смехом он забирается обратно на кровать.

– Не переживай, детка, я обо всем позаботился.

Я натягиваю улыбку.

– Или второе – мне придется убить тебя за то, что ты раскрыл мой секрет.

– Или, или, слушай: ты берешь меня – такого красивого и мускулистого – в напарники, и мы отправляемся в путь-дорогу как наемники.

– Хм-м. – Я изображаю задумчивость. – Заманчивое предложение, товарищ.

– Но сначала нам надо раздеть друг друга, «жучки» поискать. Сама понимаешь, чтобы установить доверительные отношения.

Он очарователен – точь-в-точь игривый щенок.

– Ага, щас.

– С тобой неинтересно.

Я не могу понять этого парня. Он милый, обаятельный, смешной – словом, обладает всеми теми качествами, с помощью которых коварные мужчины убеждают нас в том, что мы можем сделать из них приличных людей. Но в то же время он дерзкий, грубый и совсем непретенциозный – такой, каких в колледжах почти не встретишь. Обычно мы занимаемся мучительным самопознанием, строя из себя храбрецов. И как же это соотносится с легендарным Конором Эдвардсом? Человеком, у которого больше зарубок на клюшке, чем снежинок в январе? Кто такой настоящий Конор Эдвардс?

Какая мне разница?

– Эм, какая у тебя специальность? – спрашиваю я, чувствуя себя банальной.

Он запрокидывает голову и выдыхает.

– Финансы, наверное.

Так, не то, что я ожидала.

– Наверное?

– В смысле, мне не очень это нравится. Это была не моя идея.

– А чья?

– Отчима. Он вбил себе в голову, что я буду после выпуска работать на него. Научусь управлять его компанией.

– Похоже, ты не особо от этого тащишься, – говорю я, добавив для него немного жаргона с западного побережья и заслужив этим хмыканье в ответ.

– Нет, не тащусь, – соглашается он. – Пусть меня лучше подвесят за яйца, чем заставят надеть костюм и таращиться весь день в таблицы.

– На какую специальность тебе хочется пойти?

– В том-то и дело. Я понятия не имею. Наверное, я в итоге согласился на финансы, потому что ничего лучше придумать не смог. Не смог притвориться, что у меня есть другие прекрасные интересы, поэтому…

– Ничего? – переспрашиваю я.

Сама я разрывалась между кучей возможностей. Правда, некоторые из них были остатками детских фантазий о том, чтобы стать археологом или космонавтом, но все же. Когда пришло время решить, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь, дефицита вариантов у меня не было.

– У меня с детства нет прав на завышенные ожидания, – резко говорит он. – Я думал, что скорее буду работать за минимальную плату, нося бейджик, или окажусь в тюрьме, чем поступлю в колледж. Поэтому я никогда особо об этом не размышлял.

Представить не могу, каково это. Глядеть в свое будущее и не возлагать на него никаких надежд. Это напомнило мне о том, насколько мне повезло, что мне с детства говорили, что я могу быть кем захочу, и я знала, что деньги и отсутствие препятствий мне в этом помогут.

– В тюрьме? – Я пытаюсь хоть немного улучшить ему настроение. – Не надо себя недооценивать, дружище. С такими лицом и телом ты бы разбогател в порно.