– Перед самой своей смертью Кафхилл подал в Сиротский суд жалобу, в которой указывал, что с Хью Кертисом обращаются неподобающим образом: дескать, там творится чудовищная несправедливость. По словам его матери, Майкл недавно посещал Хэмпшир и встречался с Хью.

– Господи, помоги нам! – воскликнул Бротон. – И что же именно Майкл обнаружил?

– В поданном им иске это не сказано. Но слушание дела состоится уже в понедельник. Я намереваюсь представлять на нем интересы миссис Кафхилл, матери покойного. И мне нужны свидетели, знающие хоть что-то относительно предоставления этой опеки, сэр. Нужны срочно.

Собравшись с мыслями, викарий посмотрел мне прямо в глаза:

– Эта история всегда представлялась мне довольно сомнительной. Джон и Рут Кертис много лет были моими прихожанами. Когда началась церковная реформа, они поддержали меня в стремлении порвать с прежними обычаями. Оба были моими надежными последователями. Я видел, как рождались их дети, крестил их, радовался тому, что эта семья процветала. A затем разом похоронил Джона и Рут. – Лицо его исказили нахлынувшие воспоминания.

– У них были родственники? – поинтересовался я.

Бротон сложил руки на коленях:

– Они приехали в Лондон из Ланкастера. Подобно многим молодым людям, Джон явился сюда искать удачу. Со временем родители обоих умерли. А потом чума забрала Джона и его супругу, и, насколько мне известно, на севере оставалась в живых только старая тетушка Рут, о которой она иногда упоминала и с которой переписывалась. Когда Майкл явился ко мне, встревоженный тем, что Хоббей намерен стать опекуном детей, я предложил ему найти адрес этой женщины и написать ей. Сэр, – вдруг взволнованно проговорил викарий, – а как именно умер Майкл?

– В заключении коронера в качестве причины названо самоубийство. Похоже, некие обстоятельства, обнаруженные в Хэмпшире, вывели его разум из равновесия, – осторожно ответил я.

– Ох ты боже мой! – Священник приложил руки к голове.

– Мне очень жаль, сэр. Но прошу, расскажите мне все, что вы еще знаете. Вы начали говорить о тетушке…

– Да, Майкл вернулся с ее адресом. По его словам, в это самое время Николас Хоббей уже забирал из дома Кертисов бумаги и конторские книги. Кафхилл попытался было возражать, однако Хоббей только отмахнулся от него как от лица, не имеющего никаких официальных полномочий.

– Похоже, что вы достаточно хорошо знали Майкла.

Бротон вздохнул и покачал головой:

– Майкл вместе с семьей Кертис каждое воскресенье приходил в церковь. Впрочем, нет, мне никогда не казалось, что я по-настоящему знаю этого человека. И вряд ли молодой учитель полностью доверял мне. Я, признаться, даже подумывал, уж не тайный ли он папист, хотя это вряд ли. Впрочем, его явно что-то тревожило. Но этих двоих детей он искренне любил и делал все возможное, чтобы помочь им. – Священник улыбнулся и добавил: – Ради этого мы с ним устроили настоящий заговор.

– Мать Майкла говорила мне, что Хью и Эмма Кертис были очень дружны между собой.

– Да. Серьезные, добродетельные дети. – Викарий качнул головой, и его длинная борода дрогнула. – Я написал письмо их родственнице, оплатил быстрого гонца. Дело было уже через три недели после смерти Джона и Рут. Мы с Майклом подозревали, что Хоббей добивается контроля над землями сирот, но не ожидали, что решение об опеке будет принято настолько быстро.

– Обычно такие дела движутся неторопливо.

– Я каждый день ожидал ответа с севера, однако вам известно, как долго идут вести из этих диких мест. Миновало две недели, затем три… Майкл снова побывал у меня и сказал, что Хоббей постоянно присутствует в доме Кертисов. Как и его адвокат.

– Винсент Дирик.

– Да, именно так его и звали. Майкл говорил мне, что дети испуганы. Он умолял меня отправиться к Хоббею и поговорить с ним. Так я и поступил, сходил в его дом на Шу-лейн. – Бротон нахмурился. – Этот наглый тип принял меня в гостиной… он смотрел на меня с надменностью человека, который поклоняется мамоне, а не Богу. Я сказал ему, что написал письмо родственнице детей. Однако мастер Николас лишь прохладным тоном поинтересовался, каким образом сия старая женщина преодолеет две сотни миль ради того, чтобы воспитывать двоих подростков. И добавил, что, являясь лучшим другом семейства Кертис и их соседом в Хэмпшире, он приглядит за тем, чтобы с Хью и Эммой обращались по справедливости. И тут вдруг появилась его супруга Абигайль Хоббей. – На лице нашего собеседника проступил настоящий гнев.

– Да, миссис Кафхилл упоминала про нее. По словам матери, Майкл считал эту женщину чуть ли не полоумной, – вставил я.

– И неудивительно. Она примчалась вся в слезах и сразу принялась визжать. Ворвалась в гостиную, где у нас шел разговор с мастером Николасом, и давай вопить: я-де болтун и смутьян, явившийся без всяких на то оснований обвинять ее мужа, который всего-то лишь желает помочь двоим осиротевшим детям.

– Но разве вы в чем-то обвиняли его?

– Нет, но когда эта женщина начала кричать на меня… Да, именно тогда я начал подлинно опасаться за обоих детей.

– А как отреагировал на выходку жены сам Николас Хоббей? – спросил я с любопытством.

– С досадой. Поднял руку, сказал: «Утихомирься, моя дорогая» – или нечто в этом роде. Абигайль замолкла, но осталась стоять на месте, обратив на меня яростный взор. Тут Хоббей предложил мне отправляться восвояси, объяснив это тем, что я, мол, расстроил его супругу. Ну и дамочка, между нами говоря, на редкость неприятное создание! И еще Николас едко добавил, что просит меня известить его в том случае, если я получу ответ от родственницы детей, хотя сам он уже отправил прошение в Сиротский суд.

– И что, тетушка покойной Рут вам ответила?

– По прошествии двух недель я получил из Ланкастера письмо от ее викария, который извещал меня, что она умерла год назад.

– Полагаю, что мастеру Хоббею уже было известно об этом.

– Ничего больше сделать я не мог. – Бротон широко развел руками. – Я поговорил с Майклом. Он честно сказал, что Николас, надо отдать ему должное, неплохо присматривает за детьми: они накормлены, ухожены и ни в чем не нуждаются. Однако Кафхилл добавил, что Хью и Эмма не получают от Хоббея и его жены любви и ласки.

– Ну, подобное нередко в случае опеки…

– Дело было не только в этом. Майкл опасался того, что Николас Хоббей задумал выдать Эмму за своего сына, чтобы таким образом соединить их земли в Хэмпшире.

– То есть за Дэвида Хоббея?

– Да. Покидая в тот день их дом, я видел этого мальчишку. Он торчал в коридоре снаружи, однако ничуть не сомневаюсь, что перед этим подслушивал у двери. Дэвид смотрел на меня с дерзостью, странной для ребенка, – в ней было нечто торжествующее.

– Сколько тогда ему было… лет двенадцать?

– Да. И, откровенно говоря, такого уродливого мальчишки я еще не видел: страшный как смертный грех. Кривоногий, щекастый, темноволосый, как и его отец, уже в ту пору с кустиком волос на верхней губе. – Викарий умолк и воздел кверху руки. – Простите, мне не следовало этого говорить. Тогда Дэвид был совсем еще ребенком…

– Сейчас он уже почти мужчина, – заметил Барак.

– К сожалению, у мастера Хоббея имелись все права в качестве опекуна устроить подобный брак, – заметил я.

Бротон в негодовании тряхнул головой:

– Это ужасно. Таинство брака превращается в сделку. И кстати, Майкл рассказывал мне, что Дэвид обнимал Эмму совсем даже не по-дружески. Хью даже подрался с ним из-за этого.

– То же самое говорила мне и матушка Майкла. Однако Эмма потом умерла.

– Упокой Господи бедное дитя! К тому времени опека над Кертисами была разрешена, и Майкл вместе с детьми перебрался в дом Хоббеев, оставив наш приход. С той поры я видел его только один раз, когда он явился ко мне, чтобы известить о смерти Эммы. – Бротон покачал головой. – Он сказал, что Абигайль Хоббей не обнаружила никакой печали на похоронах воспитанницы и холодным взглядом следила за происходящим. Мне показалось, что в этот момент я заметил на лице Кафхилла отчаяние. И судя по вашим словам, получается, что я не ошибся. – Священник посмотрел мне в глаза. – Может ли это помочь вам, сэр?

Я задумался:

– Боюсь, что очень мало. Быть может, среди вашей паствы найдутся люди, хорошо знавшие семейство Кертис?

Мой собеседник покачал головой:

– Едва ли. Лишь я один интересовался обстоятельствами опеки. Люди не любят вмешиваться в подобного рода дела. Однако мне удалось открыть одно обстоятельство. Поговаривали, что мастер Хоббей на тот момент был по уши в долгах.

– Тогда как он мог позволить себе купить опеку? И, кроме того, он ведь приобрел здание монастыря и перестроил его!

Тут в разговор вмешался Джек:

– Если Хоббей надеялся заполучить принадлежавшую Эмме долю земель Кертисов, выдав ее за своего сына, то он явно просчитался.

Бротон встревожился:

– А ведь опекун по-прежнему обладает правом устроить женитьбу Хью по собственному усмотрению. Что, если он приглядел для него совершенно неподходящую особу? И Майкл обнаружил именно это?

Я задумчиво кивнул:

– Вполне возможно. Сэр, я буду благодарен вам, если в понедельник вы придете на слушание. Во всяком случае, вы сможете заявить, что положение дел вас не устраивало.

Мне нужен был каждый клочок сведений. Однако ничего такого, чего не мог бы без труда опровергнуть хороший адвокат другой стороны, мне сегодня услышать не удалось. Я встал, скривившись из-за боли в спине. Поднялся и викарий.

– Сэр, – проговорил он, – вы позаботитесь о том, чтобы правосудие совершилось? Исправите все зло, причиненное Хью?

– Я попытаюсь это сделать. Однако будет нелегко. Завтра я пришлю к вам Барака, чтобы подготовить ваши показания. Их следует представить в Сиротский суд до начала слушания.

– Бог не потерпит несправедливости по отношению к детям! – с внезапным пылом произнес Бротон. – Как сказал наш Спаситель: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного»^[14].

Он цитировал Писание яростным голосом, однако я заметил, что старый священник плачет: слезы текли по его морщинистому лицу.

– Простите меня, сэр, – сказал он. – Я подумал о Майкле. Будучи самоубийцей, он обречен попасть в ад. Как это… горько. Однако Бог решил, что именно там должны находиться те, кто наложил на себя руки, а кто мы такие, чтобы оспаривать волю Господню? – Вера и отчаяние смешались на его лице.

– Милосердие способно смягчить справедливый приговор, – заметил я. – Это важный принцип – во всяком случае, в земном законодательстве.

Викарий кивнул, однако не произнес ни слова, пока провожал нас наружу.

– В котором часу я должен прийти в понедельник? – спросил он, когда мы прощались у двери церкви.

– Слушание назначено на десять часов в Сиротском суде, в Вестминстере. Если вы сможете прийти так рано…

Кивнув, священник исчез в сумрачных недрах храма. Барак повернулся ко мне.

– Правосудие? В Сиротском суде его не дождешься, – усмехнулся он с горечью. – Там вершат суд жестокий, подобный тому, каким, по словам викария, судит Бог.

– Если Майкл Кафхилл заслужил пребывание в аду, тогда, наверное, Сиротский суд выносит более справедливые приговоры, чем сам Господь. Но давай лучше сменим тему. Ни к чему обсуждать подобные вещи на улице, а то нас еще обвинят в ереси.