– Меня этому учили, Бесс. Однако имейте в виду, что для суда все рассказанное вам Майклом является просто показаниями с чужих слов. Таковые дозволены в случае, если речь идет о покойнике, но не обладают статусом показаний непосредственного свидетеля событий. И адвокат мастера Хоббея может задавать вам вопросы по этому поводу.

– Понимаю, – сказала моя посетительница уверенным тоном. – А сам Николас Хоббей приедет?

– Этого я не знаю.

– Я готова встретиться с ними обоими лицом к лицу.

– Мы побеседовали с викарием Бротоном, оказавшим нам помощь. Он будет присутствовать на слушании в понедельник. Однако священник может подтвердить только то, что они с Майклом пытались не допустить этой опеки. Но может быть, я что-либо забыл или упустил? Или вы способны еще кое-что рассказать о детях?

Бесс печально качнула головой:

– Только разные мелкие и незначительные детали.

– Надо думать, брат с сестрой находились дома под присмотром матери до тех пор, пока не пришла пора учиться?

– Да. Джон и Рут Кертис слишком затянули с началом обучения своих детей. Майкл считал, что родители слишком любили сына и дочь и не хотели их разделять.

– А вы сами встречались с Хью и Эммой?

– Да. Однажды Майкл привел их ко мне в гости, а я сама много раз посещала сына в доме Кертисов и неоднократно видела обоих. Мастер и миссис Кертис обращались со мной самым вежливым образом, как если бы я была благородной леди. Помню, как Хью и Эмма пришли в комнату Майкла, чтобы повидаться со мной. Они смеялись, потому что Хью где-то подхватил гнид и его подстригли наголо. Девочка потешалась над бритой макушкой брата и называла его маленьким старичком. Я еще пыталась урезонить Эмму и объяснила, что она ведет себя некрасиво. Однако Хью не обиделся. Он лишь рассмеялся и сказал, что у него хватит сил отшлепать нахальную сестрицу. А потом оба с визгом гонялись друг за другом по комнате – ох и кутерьма тогда поднялась!

Пожилая дама сделала паузу и покачала головой:

– Как сейчас вижу их… волосы бедной девочки развеваются за спиной, а мы с Майклом радуемся их веселью.

– Миссис Кафхилл, – осторожно спросил я, – а как вы думаете, почему ваш сын в конце концов ушел из дома?

– Думаю, потому, что… – Ее губы неловко шевельнулись. – Одним словом, из-за меня, чтобы не огорчать мать. – Опустив голову, Бесс тихо проговорила: – Кроме Майкла, у меня никого в целом свете не было. Его отец умер, когда ребенку едва исполнилось три года, и я воспитывала его сама. Мы жили в доме лорда и леди Латимер на Чартерхаус-сквер. Получилось так, что леди Латимер очень заинтересовалась моим сыном, который любил учиться так же, как и она сама, и потому поощряла его. Ей прекрасно известно, какой это был мягкосердечный мальчик. Слишком уж добрый, наверное…

– Ну хорошо, – ответил я, – посмотрим, удостоится ли его доброта награды на предстоящем в понедельник слушании.

Мы с Бараком переглянулись, прекрасно понимая, что если дело не будет закрыто, то лишь благодаря проявленному к нему интересу королевы, а отнюдь не качеству свидетельских показаний.

Чуть погодя я вновь оказался на Миддл-Темпл-лейн с ранцем за плечами. Я свернул налево к церкви Тамплиеров. Палата Дирика располагалась как раз напротив – в древнем здании из тяжелого камня. Клерк поведал мне, что кабинет барристера находится на третьем этаже, и я усталым шагом побрел вверх по широкой лестнице из дубовых досок. Шею дергало, поэтому на середине подъема мне пришлось передохнуть. Путь я продолжил, уже держась за перила. На лестничной площадке третьего этажа возле двери была прикреплена дощечка с именем Дирика, выведенным элегантным почерком. Постучав, я вошел.

Все конторы барристеров одинаковы. Столы, стеллажи, бумаги, клерки… У Дирика на столах повсюду громоздились связки бумаг, что свидетельствовало об обширной практике. Помощникам отводилось два стола, однако занят был только один, за которым пристроился невысокий молодой человек в коротком балахоне клерка. Узкая голова его сидела на длинной шее, из которой выступало крупное адамово яблоко, а сквозь падающие на лоб спутанные волосы поблескивали голубые глаза. В обращенном ко мне взгляде читались надменность и неодобрение.

– Я пришел, чтобы повидаться с братом Дириком, – отрывисто проговорил я. – Сержант Шардлейк, к вашим услугам.

Распахнулась внутренняя дверь, и на пороге показался Винсент Дирик, торопившийся мне навстречу с протянутой рукой. Высокий и стройный, атлетически сложенный и к тому же полный энергии, он показался мне почти ровесником. Его бледное лицо венчала медная, до плеч, шевелюра. Не будучи красивым, этот человек тем не менее производил впечатление. Улыбка его открывала полный набор зубов, однако зеленовато-карие глаза смотрели жестко и внимательно.

– Доброе утро, сержант Шардлейк, – поприветствовал он меня. – Мы с вами как будто бы уже встречались в суде? И помнится, я два раза победил вас?

Я не забыл этот голос, глубокий, скрежещущий… голос образованного человека и тем не менее отдававший лондонской улицей. Очень подходящий для выступления в суде.

– Согласно моим воспоминаниям мы оба проиграли по одному делу, – возразил я.

– Вы в этом уверены?

– Вполне.

– Пройдемте в мой кабинет. Вы не будете возражать, если при нашем разговоре будет присутствовать мастер Фиверйир, мой клерк? – Он указал рукой в сторону молодого человека.

– Вовсе нет.

Моя стратегия заключалась в том, чтобы говорить, насколько это возможно, мало, позволяя Дирику выложить то, что он знает.

– Входи, Сэм.

Мой коллега распахнул настежь дверь в свой кабинет и пропустил Фиверйира вперед. Я последовал за ними.

– Прошу вас, садитесь. – Винсент указал на табурет, поставленный перед его широким дубовым столом, а сам опустился в кресло и посадил помощника рядом с собой на другой табурет.

Клерк взял в руки лежавшее на столе и уже заточенное перо и обмакнул его в чернильницу. Копии прошения Майкла Кафхилла и ответа Дирика лежали перед ним на столе. Расправив их обеими руками, Винсент посмотрел на меня. Улыбка покинула его лицо.

– Брат Шардлейк, горестно видеть адвоката вашего ранга вовлеченным в подобное дело. Я назвал бы эти обвинения пустыми и досадными, если бы человек, подавший сей лживый иск, не был явным безумцем. Самоубийцей, да простит его Господь. Мало того что прошение сие непременно отвергнут, так это еще повлечет за собой значительные издержки. – Он наклонился вперед. – И кто оплатит их? Найдутся ли у матери Майкла Кафхилла подобные средства? Я слышал, что она всего лишь старая служанка.

Итак, Дирик провел собственное расследование. И возможно, заплатил за информацию в Сиротском суде – вероятно, самому Миллингу.

– Любые издержки будут оплачены согласно закону, – повторил я то же самое, что уже вынужден был сказать Ричарду Ричу. Надо будет не забыть написать Уорнеру о том, что ему придется найти внушительный источник, способный возместить расходы миссис Кафхилл. – В том случае, если мы проиграем, конечно.

– Ну разумеется, проиграете! – Дирик расхохотался, бросив косой взгляд на Фиверйира.

Тот поднял глаза от бумаг и тоже улыбнулся.

Я открыл свой ранец:

– Вам придется просмотреть это, брат. Здесь показания, данные миссис Кафхилл и викарием из лондонского прихода семьи Кертисов.

Я передал Винсенту бумаги, и мой коллега прочитал их, время от времени морща нос.

После чего, пожав плечами, он передал показания помощнику.

– И это все, чем вы располагаете, сэр? – Он выразительно развел руками. – Никаких фактов, одни лишь пустые сплетни? Этот ваш Кафхилл, прежде чем повеситься, выдвинул серьезные обвинения против моего клиента. Хотя ни его собственное заявление, ни эти, с позволения сказать, показания… – чтобы подчеркнуть значение своих слов, юрист наклонился вперед над столом, – не позволяют понять, в чем же, собственно говоря, состоят его претензии к Николасу Хоббею.

Он был совершенно прав: именно в этом заключалась наша слабость.

– Майкл Кафхилл сделал серьезное утверждение… – начал было я.

– Но там одни лишь общие слова, ничего конкретного, – перебил меня Винсент.

– На мой взгляд, – твердо продолжил я, – вполне достаточное для того, чтобы суд мог посчитать его необходимым основанием для проведения дополнительного расследования. Вспомните девиз Сиротского суда: «Помощник опекаемым, сиротам и вдовам».

Дирик поднял брови:

– И на чем, сэр, позвольте спросить, будет основываться это самое расследование? На свидетельских показаниях?

– Возможно.

– И кого же мы пошлем получать их? В такую даль, в Хэмпшир! И на какие деньги? Так можно разорить любого клиента, не только бывшую служанку. – Голос Винсента гневно возвысился. Он нахмурился, словно бы снова овладевая собой… или стараясь произвести подобное впечатление.

И тут меня осенило: все, что этот человек говорил и делал, было представлением, к которому он также привлек и своего помощника! Впрочем, представлением, разыгранным весьма искусно.

– На поездку уйдет всего несколько дней, – сказал я. – Платить придется вашему клиенту, если он проиграет. Но вы считаете, что этого не случится. A миссис Кафхилл, между прочим, имеет собственный дом.

– Должно быть, так она называет какую-нибудь лачугу на окраине?

– Не следует порочить чужого клиента, брат мой, – строгим тоном проговорил я. Дирик склонил голову, и я повторил: – Никогда не следует так поступать. – Мне было больно говорить, поскольку я перенапряг горло, так что я сделал паузу, а потом продолжил: – Однако я что-то не вижу никаких показаний вашего клиента. Мастер Хоббей сейчас находится в Лондоне?

– Нет, брат Шардлейк. Мастер Хоббей – сельский сквайр, и у него много дел в Хэмпшире. Кроме того, ему не о чем давать показания… не было выдвинуто никаких конкретных обвинений, достойных его ответа.

– Там, где речь идет о ребенке, проверки достойны любые подозрения.

«Итак, Хоббея сейчас в Лондоне нет, – подумал я. – И стало быть, он не мог приказать тем людям с перекрестка напасть на меня».

– О ребенке?! – воскликнул мой оппонент. – Да Хью Кертису уже восемнадцать лет! Сильный и крепкий парень: я видел его, когда посещал своего клиента по делам. И вполне здоровый, упитанный и ухоженный, смею вас заверить.

– Но по-прежнему несовершеннолетний. И всецело находящийся во власти и под контролем…

Болезненный спазм сдавил горло и заставил меня умолкнуть. Охнув, я прижал руки к шее.

– Вот видишь, Сэм, – обратился Дирик к Фиверйиру. – У брата Шардлейка слова застревают в горле.

Кляня себя за слабость, я ожег коллегу яростным взором. И внезапно заметил в его глазах гнев, даже ярость, под стать моей собственной. Итак, это не спектакль…

– Ясно, что ответить вам особо нечем, сержант Шардлейк, – продолжил Винсент. – Но благодарю за полученные показания, хотя они и представлены с опозданием, о чем я не премину упомянуть в понедельник…

– Насколько я понимаю, владение мастера Кертиса в основном занимают леса.

– Да, и с ними обращаются должным образом. Вы же видели бумаги.

– Но я не видел счетов.

– Они хранятся у феодария в Хэмпшире. Возможно, вы незнакомы с практикой Сиротского суда, брат Шардлейк, однако так уж здесь принято.

– А скажите, брат Дирик, не планируется ли брак Хью Кертиса? Возможно, опекун уже подобрал ему невесту?

– Нет. – Мой собеседник склонил голову и улыбнулся. – Расследовать здесь и вправду нечего, брат Шардлейк.

– Однако обвинение должно быть рассмотрено, и, думаю, суд согласится со мной. – Каждое мое слово сопровождалось хрипом и свистом.

Винсент встал:

– Надеюсь, ваше горло поправится к понедельнику.

– Непременно, брат.

Я поднялся и проследовал к выходу. Обращенный ко мне взгляд Дирика был холоден, словно камень. Потом я посмотрел в сторону Фиверйира. И впервые заметил, что тот улыбается, но только не мне, а своему мастеру, которым, похоже, искренне восхищается.