Так вот, какие могут быть развлечения у кота, чьи хозяева надолго ушли из дома. Поесть, конечно, это первым делом. Поспать. Погонять Мишин мячик. Подрать диван. Хотя, когда дома никого нет, это не так интересно. Когда при хозяевах дерёшь – закричат, руками замашут, погонятся. Не догонят, куда им, зато весело. Ещё можно посидеть на подоконнике. В старой квартире на первом этаже Яша сиживал. Из окон той квартиры мало было видно, потому что деревья. Зимой видно лучше. Но всё равно ветки многое заслоняли. А в новой квартире Яша сначала боялся огромного пространства, а потом привык, конечно. Даже забавно ему казалось, что земля так далеко внизу. Зато можно в дальние дали смотреть. То есть поначалу можно было смотреть. А потом перед их домом настроили ещё домов, и дальние дали стали очень узкие между этими домами. Толком и не разглядишь, что там мелькает. Раньше можно было долго за одной машиной следить, как она по дороге едет, а теперь машины стали проскакивать только в узких просветах между домами. Яша и к этому привык. Нет, одному скучно. Хорошо, что у них есть Тюпа. Кот подолгу сидел вместе с домовым то на одном подоконнике, то на другом, с видами на разные дома и просветы между ними. Ещё вниз можно было смотреть, там ползали и бегали маленькие смешные люди. Качались на качелях, бегали за мячиком внутри ограждения. Вдоль стоящих рядами машин пробирались другие машины, искали куда влезть, чтобы тоже стоять в ряду со всеми. Иногда сразу находили, иногда не сразу, по два круга по двору наворачивали. А то, не найдя места, уезжали.

Иногда за стеной ревело и рычало. Даже не столько за стеной, а как будто сразу со всех сторон. Когда ревело при хозяевах, то было не так страшно. Особенно, если с перерывами. А если сидишь один, а оно всё рычит, стену грызёт, того и гляди дом развалит – вот тут Яша страдал. Хорошо хоть, Тюпа в доме был, так что не совсем один. Тюпа этого рёва тоже не любил. А кому понравится. Хозяйка, та хоть пойти погулять могла. С детьми, конечно, куда без них. Но каждый раз не сбежишь. А ну как погода плохая, дождь за окном так и поливает. Или болеет кто из маленьких, а то и оба. Вон как Саша однажды разболелся. Нагрелся, лежал в маминой кровати, такой горячий, что Яша об него обжигался. Лежит Саша, болеет, а тут этот рёв то с одной стороны, то с другой. Хозяйка тогда приходила и с Сашей рядом сидела, гладила его по горячей голове. А маленький Миша один в детской комнате сидел. Вернее, не один, а с Тюпой. Играли во что-то, разговаривали по-своему.

Тюпа, он самостоятельный суседка был. Какие-то дела в кладовке делал, шуршал там чем-то. А ещё он научился через вентиляцию соседей подслушивать. Лазать не лазал. Неудобно. Правда, вентиляция была закрыта решёткой, но Тюпа её немного отогнул, чтобы протиснуться. А как заглянул внутрь, то и не полез, потому что стенка оказалась гладкая, не уцепишься. Опасно. Но соседские разговоры слушал, сидя на краю вентиляционного отверстия. Правда, он любил не всех соседей. Те, которые слышались из комнатной вентиляции, они мирные разговоры вели, и Тюпа их с удовольствием слушал, а потом ещё долго усмехался и был благостный. А другие, со стороны кухни, были опасные – они иногда ругались, да такими словами, что Тюпа прямо заболевал. Потом ходил мрачный, хмурился, ворчал что-то себе под нос. Одно расстройство.

Однажды соседи из кухонной вентиляции страшно поссорились. Кричали, тяжёлое бросали и посуду об кухонный пол били. Ребёнок их плакал и кричал: "Не надо, не надо, ну пожалуйста!" Без всякой вентиляции было слышно.

Тюпа посерел весь, осунулся, даже как будто старше сделался, залёг в кладовку на три дня. Вышел грустный и серьёзный. Соседи сверху больше так сильно не ссорились. Там вообще тихо стало. А потом стали слышаться голоса других людей. Эти не ругались, и Тюпа отмяк.

Самой странной из всех странностей в новом доме были пролетающие мимо окон длинные штуки. Они летели сами по себе то выше и выше в одну сторону, то ниже и ниже в другую.

Если такая штука поднималась и поворачивалась, показывая Яше брюхо, то он видел, что у штуки по бокам торчат странные отростки.

Если бы это были крылья, тогда штука бы ими махала, рассуждал Яша. Как же лететь, не размахивая крыльями? Иногда он об этом думал, но что это такое, догадаться не мог.

Тюпа тоже ничего не знал про летающие штуки. Только знал, что они бывают. Иногда над его Опалёво высоко-высоко пролетали похожие штуки, но они были маленькие, гораздо меньше этих. Бывало, за ними тянулся белый след. Спросить, что это такое, Тюпе было не у кого. Оставалось догадываться и строить разные предположения. Несомненно, это было что-то человеческое. Что-то такое, что люди придумали, сделали и по небу запустили.

С Тюпой было хорошо и поговорить, и пошалить, и просто посидеть, даже молча. Уютный он, Тюпа. Странно уже и представить, как без него жили.

Семья, где завёлся Тюпа

Говорили о разном. О детях говорили, про то, какой Миша хулиганистый, а Саша рассудительный. Но неторопливый.

– Я, – говорит, – знаю, разных детей повидал, разбираюсь. Вот Миша – ему лишь бы побыстрее сделать и дальше побежать. А Саша будет долго отвлекаться и тратить время, пока к делу приступит. Хоть весь день просидит. В деревне так нельзя.

– Каких это детей ты раньше видел?

– А всё там же, в нашем Опалёво, под Архангельском. Когда у своих жил, ещё тогда. Сначала семья была большая, а там кто куда делся – кто помер, кто уехал, кто на войне погиб. Дом закрыли. Не заколотили навсегда, а прикрыли, как ненадолго ушли, а меня с собой не забрали. А сами не вернулись. Я навроде как в спячку впал. Сколько времени прошло, пока я спал, не знаю. Только потом новая семья въехала, я к ним долго присматривался. Ругались они много. Кричали. Дом в грязи держали. Детей у них не было. Я тихо жил, не вредил им. Не хотелось. А потом они засобирались уезжать. А я – нет бы опять в спячку завалиться, так потянуло ж за людьми, и зачем только мне это понадобилось, спрашивается. Истосковался я один в доме, вот и влип в историю, потерялся. Зато ведь нет худа без добра, видишь – новую семью нашёл, тебя, новый дом. Странный, конечно, у вас дом, кому рассказать. В таком домовой сам не заведётся.

– А как же ты завёлся?

– Я ж не у вас завёлся, к вам я прибился, а потом прижился. Так-то кто его знает, как домовые заводятся, – улыбнулся Тюпа, – новую избу хозяева выстроят, в ней только и может завестись домовой. Так то в избе, что семья своими руками строит. А тут? Какие уж домовые в этаких домищах. Домовые заводятся, только если дом с душой строили и если в семье хорошо, дружно живут. Не ругаются плохими словами. Раньше-то избы всегда строили с душой. А как же. Строишь и знаешь – на долгие годы строишь. И дети, и внуки твои потом в этой избе жить будут и тебя вспоминать.

Так и я завёлся в нашей избе. Её только-только поставили и первым делом за печку мне блюдечко с молоком отнесли. Я попил, а они и рады, что домовой отозвался. Кот у них жил, а как же. Только его не кормили, как тебя, сам промышлял. Мышей ловил. Иногда в лес уходил, потом возвращался.

А семья большая была. Дед Матвей, бабка Тоня, сыновья – Николай и Иван, дочки. Николай старший был, жена Матрёна. У них были дочки. Ну да что девчонки – побегали да выросли. Как шестнадцать годов сровнялось – замуж. Так и повыходили одна за другой. Правда, недалеко, в соседние сёла. В гости редко, но прибегали. Потом перестали, домашние дела не отпускали. Такая крестьянская доля – не до гостей, когда забот полон дом.

Потом бабка Тоня померла. Дед Матвей с Николаем и Иваном тогда на заработках были. Зимой деревенские всегда уходили, кто в город, кто куда. Железную дорогу строили. Летом в поле пашут, зимой на заработках. А бабы с детьми дома оставались.

Пошла как-то бабка Тоня корову доить, подоила, принесла подойник, поставила и прилегла отдохнуть на печку. Да так и померла с улыбкой на лице.

Ох, я плакал, горевал по ней, такая была бабка славная. Никогда меня покормить не забывала, и избе у неё всегда чисто, и добрая она была.

Потом Иван женился, привёл в дом Ульяну. Сынок у них родился, Сашка. Ох, и голосистый! Спать мне ночами не давал. Так я, как Ульяна окончательно умается, его колыбельку качал. Зыбка называется, к потолку привешена. Я на балку заберусь и качаю. Он и угомонится.

А ещё бы Ульянушке не умаяться. Они ж в деревне жили не так, как у вас тут устроено. Всё у вас само. Вода в дом идёт сама, дом греется сам, бельё стирается само. Посуда моется сама, только расставь по посудомойке. Благодать, Яша.

А у них – дрова наколи, избу протопи, чугунки руками помой, обед-ужин в печке приготовь, хлеб испеки, воду в вёдрах наноси. Вёдра тяжёлые. Пелёнки младенцевы руками застирай. Корову подои. Птицу на ночь загони, всех покорми. Да всего и не упомнишь.

И вышла у деда Матвея с Ульяною какая-то ссора тяжёлая. Я, когда в доме ссорятся, весь болею, Яша. И не слушаю я их, а всё равно слышно. Я плачу и болею. Цепенею весь. И тогда оцепенел. А как очнулся – глядь – нет Ульяны. То ли дед выгнал, то ли сама убежала. И маленького забрала. А Ивана тогда не было, он на войну уходил. У них тогда война была, у людей. Не в нашей деревне, врать не буду, где-то далеко была война, не у нас. А мужики многие на неё ушли. Есть у людей такой закон – если где начинается война, на неё мужики уходят, надолго. Некоторые не возвращаются. Не слыхал о таком?

– Нет. У нас такого не было. Хозяин всегда домой возвращается, каждый день.

– Это хорошо. Так вот, сначала Иван ушёл, потом Ульяна с Сашкой, а я загрустил. Кормить меня забывали, пришлось пошалить. Веник им развязывал, молоко квасил. Перестали забывать. Матрёна, вернее, перестала забывать. Потом Иван вернулся, а в соседней избе, я слышал, плакали, потому что их хозяин не пришёл домой с войны. Иван ходил за Ульяной, хотел её вернуть к нам, да, видно, сильно она тогда на деда обиделась, не пришла.

Так и жили в разных сёлах. А потом Иван всё-таки забрал к себе Сашу, когда он немного подрос.

Вот Саша наш был парень серьёзный, толковый. В школу, веришь, через тёмный лес ходил, далеко, в соседнее село. Уроки вечерами учил, книжки из школы приносил, читал, а Матрёна ругалась, что он свечку зря жжёт, а свечка денег стоит. Велела при лучине читать. А лучина она, знаешь, коптит и быстро гаснет. Умудрялся как-то Саша читать. А ещё до школы Сашу учил читать дядя Николай. Матрёна ворчала, зачем мальчишке голову забивать, на что, мол, крестьянину эти премудрости. А дядя Николай с ней не соглашался, говорил, что всякое учение когда-нибудь сгодится.

Потом школа кончилась, а Саша дальше учиться захотел. А учиться у нас было негде. Саша хотел выучиться на учителя, всё книжки читал. Только я из разговоров понял, что крестьянскому сыну трудно выучиться на учителя. На роду ему написано жить у себя на селе да землю пахать. Какая уж тут учёба, когда коровы не доены и кони не поены. Правда, коровы больше по бабьей части. Ну, да не о том речь.

И вот у них случилось что-то такое, отчего ему вдруг стало можно учиться. Случилось далеко. Не у нас в деревне, даже не в Архангельске. Сложное слово, но я запомнил – революция называется. Вроде, как там победили те, кто за крестьян заступались. Потом оказалось, что не за всех, а только за бедных. Нам-то ничего, мы были семья небогатая, одна корова да земли ровно столько, чтобы самим прокормиться, да налог уплатить. Землю ведь только на мужиков и мальчиков давали, а у нас сплошные девочки.

А вот у соседей был коров десяток, да земли больше всех, потому что у них в семье мужиков народилось много. И работали они от зари до зари. Вот их всех однажды ночью из дома повыгоняли и куда-то увезли, далеко. Ох хозяйки и плакали. Не вернулись они никогда.

А в Опалёво устроили колхоз. Это когда не сам на себя свою землю пашешь, а всё общее. Коллективное хозяйство. Земля общая, коровы общие, кони общие. К этому времени деда Матвея уже не было, в избе жили Николай с Матрёной, да Иван с Варюшкой, новой женой. И Саша.