– Тоже мне немолодой! Сколько тебе? 45? Какие твои годы! Мужчина в самом расцвете сил, как Карлсон! И потом, даже молодые не начинают каждое утро с секса.

– С любви.

– Секса!

– С любви!

– Ладно. Уступлю. Я же женщина, мне положено уступать.

– То-то же. Не забывай об этом.

Загибает одну свою руку за голову, вторую небрежно кладёт на собственный живот, лежит так какое-то время, разглядывая меня с улыбкой, которая из мягкой как-то незаметно трансформируется в подозрительную.

– Мне не нравится, как он на тебя смотрит.

– Кто?

– Ты знаешь.

– Не знаю!

– Всё ты знаешь, и всё замечаешь. Думаешь, пройдёт у него это?

– Пройдёт.

– Если он полезет к тебе, я убью его.

– Что ты несёшь, Алекс?! Ну вот серьёзно? Как ты можешь такие вещи говорить о своём ребёнке?! О сыне своём!

– Мне плевать, кто он и кем мне приходится, если он пялится на мою жену.

Спустя время и со вздохом:

– И он моложе…

– О Боже, очередная дурь в твоей голове! И где мне брать силы, чтобы всё это терпеть? Ты со своей ревностью задолбал уже!

– Это от ущербности, ты же понимаешь. Чем старше я становлюсь, тем сильнее страх, что ты переключишься на молодого. Вот ты возишься с моим коленом каждый вечер, тратишь уйму времени чтобы приготовить все эти компрессы, потом наложить их, потом посидеть со мной, и очки ещё эти идиотские… На его фоне я чувствую себя… развалиной!

– Нет, ну ты совсем сдурел, честно. Ревновать к собственному сыну! У тебя, видать, сегодня вместе со спермой часть мозга вытекла.

– Фу!

– А про сына такие вещи жене говорить не фу?

– Определённо выглядит отвратительно, но от факта не уйдёшь – он от тебя глаз не отводит. Я вначале думал, позлить меня хочет, а теперь понял: нет, он просто залип так же, как и я. Ты представляешь, что его ждёт, если он такой же моногам! Я тебя не отдам! Сразу предупреждаю! Убью его!

Смотрю на своего мужа в отражении зеркала, ищу подвох, и, конечно же, нахожу: в улыбке, в расслабленной позе, в транслируемом спокойствии и полнейшем комфорте.

– Ты издеваешься да? Не пойму только, зачем разыгрываешь весь этот спектакль, Отелло!

Расплывается в широченной улыбке:

– Помочь тебе хочу!

– В чём?

– Душу облегчить! Ты же хочешь спросить, как всё прошло, как она выглядит, о чём мы говорили, и как вообще вышло, что Эштон мог родиться в то время, когда у нас с тобой такие страсти кипели. Давно хочешь! По глазам вижу, по жестам, в молчании твоём слышу все эти вопросы. Но ты ведь не спрашиваешь. Молчишь и мучаешься. А зачем? Просто спроси меня! И я отвечу на каждый твой вопрос.

Чёрт… Никогда не выходите замуж за слишком умных мужчин! У моего вот обнаружился восемнадцатилетний сын… И конечно, встреча с его матерью была неизбежной. Нет, я в нём уверена на все двести процентов, жизнь научила доверять и не оглядываться и всё такое, но… Но он ездил к ней сам, он был у неё дома, на её территории… И она ведь когда-то соблазнила же его… А если учесть пунктик по поводу предохранения, сам факт рождения Эштона уже очень о многом говорит.

– Как она выглядит? – тихонько спрашиваю.

– Иди ко мне!

– Ты сказал, ответишь…

– Конечно, отвечу, но сначала обнять хочу и прижать к себе!

Послушно иду к нему, лезу в нашу постель.

– Вечно ты торопишься одеться, никогда не даёшь налюбоваться на тебя! А потом ругаешься, что у меня прелюдии слишком медленные и ты на работу опаздываешь… А как иначе? Мне же насмотреться нужно! – улыбается и целует моё лицо.

– Так что там с нашей… темой?

– Ужасно она выглядит. Жизнь её измотала и жутко осознавать, что частично по моей вине.

– Почему о сыне не сказала тебе?

– Банально не знала как. Я уехал, не оставив ей никаких данных о себе.

– А Марк?

– А Марк тоже, хоть и позже. Так неудачно вышло всё это… Для неё. Они виделись в общей компании незадолго до его отъезда, но она ничего не спросила у него, потому что ждала, что я сам ей позвоню. А потом, через месяц, когда узнала, что беременна, уже и спрашивать было не у кого – и Марк уехал, а он нарочно свои координаты никому никогда не давал. В принципе, я так же поступал, не поверишь, от них бывало не отделаешься, но вот Амбр… С ней как-то иначе всё было с самого начала. И я бы оставил ей свой номер телефона американский, если бы она попросила, но она… предпочла гордо ждать моего шага. Потом было не до гордости: ребёнок родился с проблемами, очень деньги нужны были, а как найти меня, она не знала.

– С проблемами?

– Да, он крупным был, ей вовремя операцию не предложили и пока доставали, вывихнули бедро, ручку тоже повредили, но не так страшно. Но главное – у него асфиксия была, достаточно серьёзная. Это привело к проблемам впоследствии. С речью. Как у Алёши примерно. Она сказала, он до четырёх лет молчал, и некоторые специалисты даже подозревали аутизм. На самом деле, мне было страшно всё это слушать, Лер. Страшно и стыдно, потому что это моя ответственность и обязанность быть рядом с женщиной, с матерью моего ребёнка, да и вообще… Это была очень тяжёлая поездка, Лерусь. Я всё ждал, когда же ты спросишь, чтобы выговориться, потому что камнем всё это лежит на сердце. Я очень виноват перед ней. И перед сыном, конечно, тоже.

– Алекс, он таким парнем достойным вырос… Я же всё замечаю, кто, с кем, кого, они же все как на ладони у меня. Его все хотят! Как и тебя! Ты передал ему это…

– Если б мог, не передавал бы.

– Но он справляется совершено иначе! Я вижу, что понимает и свою привлекательность, и то, как девочки вьются… Вьются, но не вешаются. Боятся его. На лекциях один сидит. Сколько раз видела, как девчонки подсаживаются, он на ухо что-то шепнёт, и их как ветром сдувает. Теперь даже не садятся, говорю тебе, побаиваются его.

– Может он гей? Странно это…

– Ты только что ревновал меня к нему!

– Да я просто прикалывался! Но он глаз с тебя не сводит – это факт. Я ещё не начал париться, но скоро уже начну.

– Он точно не гей. Девочек зажимает иногда, то в столовке, то в коридоре. Но меня заботит отсутствие сердечных привязанностей и нежности к противоположному полу. Он их просто использует, Алекс. Это плохо, я считаю.

– Это он за меня мстит! – заявляет, улыбаясь.

– Зря ты так шутишь. Мне пришлось стать свидетелем неприятной сцены в библиотеке. Я в стеллажах копалась, и он просто не заметил меня, поэтому я увидела всю его жестокость. Он жестокий, Алекс, очень.

– Рассказывай.

– Девочка рыдала. Влюбилась сильно, это видно. Смотрит на него, как на Бога, а он – ледяная глыба. Выслушал все её мольбы и просьбы молча, ни слова не произнёс, а потом просто сказал «ты мне не интересна» и ушёл. Я успокаивала её полчаса, так жалко девчонку стало, своя вон такая же точно есть! Соня, похоже, тоже по уши…

– Я знаю, и это меня СИЛЬНО беспокоит! Я уже поговорил с ним в Рождество, расставил все точки. Он к ней не сунется, не переживай.

– Алекс, кто его знает, а в праве ли мы вмешиваться? Как бы дров не наломать.

– Девочки в Сонином возрасте влюбляются по нескольку раз в год, всё пройдёт у неё. Главное от Эштона уберечь, он способен сильно ранить её, я это чувствую. Вот знаешь, прямо ощущаю исходящую от него угрозу. И мне тяжко, потому что, с одной стороны, сам должен ему много и обязан хотя бы сейчас во всём помогать, но с другой, Соня… Ты знаешь, кто Соня для меня.

– Знаю. У вас коннекшн с её двухлетнего возраста.

– Раньше. Я на фотки её младенческие любовался часами, у меня их много было. Представлял себе, что это мой ребёнок, из-за цвета волос… Ты же светлая.

– Артём тёмный…

– О нём я вообще предпочитаю не думать.

– А откуда фотки у тебя были?

– Ты что-нибудь о детективах слыхала?

– Да ладно!

– Я же говорил тебе, что всегда держал руку на пульсе. А вдруг бы у тебя беда случилась? А вдруг бы помощь моя нужна была?

– Это больше похоже на прикрытие.

– Нет, это правда. Я все те пять лет чувствовал себя ответственным за тебя и Алёшу. Я вас семьёй с самого начала воспринимал. Не было ни единого дня, в котором ты была бы любовницей. Я тебя женой своей всегда считал, можешь смеяться, конечно.

– Да я не смеюсь, ты просто глупости говоришь такие! Какой женой?

– А кем ещё? Штамп в паспорте делает пару мужем и женой перед людьми, а реально брак заключается, когда в голове и сердце появляется абсолютная уверенность в том, что это именно тот человек, с которым хочешь по жизни до самого конца идти. Что это он приедет однажды спасать тебя, не побрезгует онкологией, и не пожалеет оторвать месяцы от своих детей только чтобы спасти тебя. Что будет возиться с твоим стареющим коленом, выпрашивая у сестры настойку через пол планеты. Я ведь не ошибся с выбором, теперь ты понимаешь?

– Ты тоже со мной повозился, помнится…

– Я сам наломал дров, по моей вине с тобой случилось то, что случилось.

– А если бы не по твоей? Сиделку нанял бы?

– Конечно, нет! – целует в макушку. – Вот поэтому я и говорю, женой тебя видел с самого начала! Только женой и больше никем!

Hollow Coves – These Memories

После обеда мы вылетаем в Европу, в Италию, по плану – Рим и Флоренция. Это МНЕ захотелось, а он всегда соглашается… Не знаю, как решает свои дела и вопросы, как откладывает встречи, и как, в итоге, это отражается на его работе, но никогда мне не отказывает… Да я и не злоупотребляю, но если вдруг захочется, как сейчас, вырываю нас обоих из привычной рутины, и вот мы только вдвоём, только я и он, наслаждаемся друг другом и контрастами древней Флоренции.

У нас всего четыре дня на этот раз, и времени мы не теряем.

Толкаю его, он поддаётся, упирается спиной в каменный борт набережной Арно и улыбается. Тёплые ладони не отпускают мою талию, муж вжимает меня в себя и не отрывает взгляда.

– Как хорошо, что нет здесь никого… – шепчет тихонько.

– Это потому что пасмурно!

– Давай всегда гулять, когда пасмурно?

– Давай… – договорить не успеваю, потому что его губы уже на моих губах.

Мой Алекс любит целоваться. И умеет… Ох, как умеет! Он вообще любит и умеет всё, что касается телесных контактов, особенно, если они связаны со мной, его женой.

Только со мной! Я знаю, что у него никого больше нет, не будет и не может быть. Он убедил меня, предъявил такие аргументы, вес которых отбил охоту «подозревать» навечно.

Поэтому я не ревную. Не ранят скользящие по его лицу, рукам, груди, талии чужие женские и не только взгляды, не беспокоят сообщения незнакомок, неизвестно как раздобывших его номер, на которые он НИКОГДА не отвечает, не вызывают подозрений заискивающие улыбки женщин-коллег, их звонки и елейные голоса. Я твёрдо знаю, что всё это – мимо. Потому что взгляд, которым он сейчас рассматривает меня, поправляя мои растрёпанные Флорентийским ветром волосы, говорит больше, чем могут сказать любые слова… И хотя при каждом удобном случае я слышу бесконечно знакомое бархатное «Я люблю тебя!» то шёпотом, то песней, то стихами, то криком, но чаще стоном… мне известно всё и без слов.

Муж вжимает меня в своё мощное, горячее тело, и это один из таких моментов, когда я позволяю себе полностью расслабиться, раствориться в его силе, душевном тепле, мужском умении дарить уверенность, безопасность. Я чувствую себя ребёнком, маленькой слабой девочкой, но далеко не беззащитной – моя защита обнимает меня кольцом сильных мужских рук, закрывает большой грудью, словно щитом, от всех невзгод. Поэтому у меня есть только одна забота – сохранить его, моё чудище-чудовище, защитить, уберечь от самого себя…