Абсолют в моём сердце (страница 36)
Долго не засыпаем. Я – по вполне очевидным причинам: когда ещё жизнь подкинет такой подарок, как ночь в объятиях любимого мужчины? Пусть и не тех, о которых мечталось, но тем не менее! А он… он не спит тоже, я это чувствую, слышу по его дыханию. Почему – не знаю, может, думает о своей Маюми?
Когда его тело расслабляется от сна, спокойствие окутывает и меня, и это самый безмятежный, самый сладкий, самый волшебный сон в моей жизни.
Просыпаюсь от боли в онемевшем боку, но готова терпеть её ещё вечность, только бы обнимающие меня руки не отпускали как можно дольше. Уже светает, и я лежу, разглядывая тонкие зелёные нити травы и ярко-жёлтую головку одуванчика прямо перед своим носом. Спустя небольшое время чувствую протяжный вздох за своей спиной.
– Не спишь? – спрашиваю.
– Нет… – отвечает.
– Давно?
– Около часа.
– Чего не встаёшь?
– Боюсь тебя разбудить…
Его рука мягко, будто неуверенно, покидает мой живот, я слышу жужжание раскрывающейся молнии и тихо прощаюсь со своим чудом. Чудом, которого и не ждала.
Эштон скручивает спальник в тугой жгут, а я разглядываю его отросшие волосы, борясь с неимоверным желанием запустить в них руку и расчесать пальцами, распрямляя крупные полукольца прядей.
– Ты сменил причёску… Раньше выглядел более подтянуто, серьёзно что ли … Сейчас – фривольнее, – с языка чуть не сорвалось слово «сексуальнее».
Эштон поднимает глаза и расплывается в самой широченной своей улыбке, от которой сосны и ели плывут перед моими глазами.
– Маюми так больше нравится! – признаётся.
Думаю, он даже не понял, как вонзил копьё в моё сердце, и наконечник этого орудия был смазан самым опасным ядом из всех возможных.
Дальше всё как в тумане – мой мозг отказывался ясно мыслить, а может, это была пелена невыплаканных слёз. Мы молча шли, Эштон иногда останавливался, сосредоточенно думал, пытаясь понять по солнцу и мхам, не сбились ли мы с маршрута. Я просто плелась сзади и молилась, чтобы выбранный им путь имел как можно больше крутых спусков и подъёмов, потому что в этом случае он каждый раз оборачивается, чтобы помочь и взять мою ладонь в свою. И в эти моменты я словно рождаюсь заново, зная наперёд, что тут же вновь придётся умирать снова.
Мне не было страшно ни минуты, ни единой несчастной секунды, мне было некогда – я любовалась им. В тот день Эштон казался мне эталоном мужской идеальности: сфокусированный, собранный, несущий ответственность за две жизни, свою и мою.
Наверное, каждая влюблённая женщина видит в любимом мужчине только лучшее, но я в тот день впервые осознала, насколько, действительно недооценивала его внешность. И тогда же впервые мне пришло в голову, что я Эштону не пара. Маюми, со своей кукольной азиатской красотой – возможно, а вот я – вряд ли.
Глава 25. Drizzling
Orka – Agua de estrellas
После полудня я чувствую, что выбиваюсь из сил, Эштон это замечает и взваливает мой рюкзак на себя. Я, разумеется, сопротивляюсь, но мой спутник не утруждает себя даже ответом.
Так мы дотягиваем до семи часов вечера:
– Всё, кажется, и я выдохся! – наконец, сообщает.
Оба наши рюкзака летят под ёлку, и Эштон со стоном разминает свою шею и руки.
– Я же говорила: сама понесу!
Один острый как лезвие карий взгляд, и мне больше не хочется поднимать эту тему.
– Нам нужно поесть, – сообщает Эштон.
Я снова достаю своё печенье, которым живу уже второй день, но оно на исходе, как и вода.
– Кончай лопать печенье, от него сильнее пить хочется! – слышу распоряжение.
– Оно уже и так закончилось, – признаюсь.
– Есть ещё что-нибудь из еды?
– Нет…
Эштон смотрит неодобрительно и с глубоким разочарованием:
– Софи, кто учил тебя собирать походный рюкзак?
– Никто… Папа не приветствует подобный вид отдыха, он больше за комфорт, отели и всё такое… и желательно в Европе. В Канаду мы не ездили особо, хоть и живём рядом.
– А ты что-нибудь сама соображаешь без своего папы?
И вот мне показалось, или эта фраза сказана с упрёком?
Ответить нечего, потому что действительно, если смотреть объективно – вся моя жизнь проходит внутри моей семьи, и все решения, так или иначе, контролируются родителями. Но это и не удивительно после того случая в ночном клубе.
Я так ни разу и не поблагодарила Эштона за своё спасение. Вдруг решаю, что сейчас – самый подходящий случай:
– Эштон…
– Да?
– Спасибо, что спас меня тогда…
– Когда именно?
– А ты не раз меня спасал? – теперь уже самой почему-то хочется язвить.
– Просто интересно, что именно в твоём понимании является спасением.
– Ну… если парень вырывает девушку из лап бандитов и насильников – это однозначно спасение.
– Я такого не помню.
– Серьёзно?
– Абсолютно.
У Эштона в руках консервная банка с мясом цыплёнка и горошком. Ну, не то чтобы я обожала курятину, а тем более её консервированный вариант, но в это мгновение продала бы душу дьяволу хотя бы за ложечку.
– Ладно, тогда. Значит, мне всё приснилось.
– Я тебе снюсь?! – и вот тут я даже заработала горячий шоколадный взгляд, и это, признаюсь, даже лучше, чем курица с горошком.
– Ну… в том сне я тебя не видела, – признаюсь честно.
– С чего тогда взяла, что спаситель – я?
– Брат сказал.
– Мало ли кто что сказал! – заявляет, протягивая мне открытую банку. – Ешь!
– А ты?
– А я не голоден.
И я бы не поверила, если бы не видела в его рюкзаке такую же точно банку с рыбой. Но я хоть девочка и неопытная, всё же верю с трудом в тот факт, что ничего ни разу не евший Эштон может быть неголодным.
– У тебя же есть ещё, – говорю, – там, в сумке! Ты ж не ел ничего…
Эштон делает лицо: «ты невыносима!» и, зная скупость его эмоций, я понимаю, что он на взводе, возможно, как раз из-за мучающего его голода.
– Софи! – говорит резко. – Я не знаю, когда мы выберемся отсюда. У нас нет карты, у нас нет телефонов, я не вижу ни одной высокой точки, откуда можно было бы осмотреться, и я не уверен, что мы идём в правильном направлении. У меня есть несколько консервов, мы их растянем по одной на день. Теперь ешь, что останется, доем я! – сказал, как отрезал.
Конечно, я оставила ему больше половины, на что получила злобное:
– Софи, не беси меня!
Съела ещё две ложки и завалилась спать, так что ему ничего не оставалось, кроме как доедать.
RYX – Only
Ночью начинается ультра-мелкий моросящий дождь, тот самый, который у нас называют «дризлингом», и которому в русском нет точного эквивалента: это как если бы лицо перманентно орошали мицеллярной водой. Я полу-сплю – полу-бодрствую, но в какой-то момент грань сна сдвигается, уступая больше места работающим клеткам мозга, и я додумываюсь спрятаться в спальник с головой. Замёрзшую мокрую голову почти мгновенно окутывают тепло и уют, возникает ни с чем не сравнимое ощущение счастья и покоя.
Я не сразу понимаю, что моё лицо вплотную прижато к лицу того, кто спрятался тут до меня. Ощущаю тёплое дыхание на своей щеке, медленно осознаю его губы и нос… Выходит, я сама прижалась к нему! Сознание ускоренно возвращается вместе с тревогой.
И тут происходит непредвиденное – то, чего я меньше всего ждала: его дыхание учащается, разогревается, превращаясь из тёплого в жаркое, медленно и почти незаметно теряет свой размеренный ритм, становясь обрывочным, хаотичным. Затем влажное прикосновение к моей щеке – одно единственное, мягкость и жар, квинтэссенция нежности. За ним ещё одно, и ещё, поцелуи перерождаются в ласки, трепетные и совсем не невинные, эти губы принадлежат не мальчику, это губы опытного мужчины. Мужчины, знающего все секреты и умеющего ласкать так, как могут, наверное, только боги.
Паника сменяется чем-то другим, названия чему я не знаю, но помню, что уже ощущала нечто подобное однажды в Рождество. Шквал эмоций, рождающихся не в сердце, не в душе, а в теле, где-то внизу, в животе. Сумасшедшие горки восхищения. Волны накатывают одна за другой, переворачивая, возбуждая всё, что можно возбудить, перехватывая дыхание…
Его рука уверенно находит край моей футболки, ловко проникает под неё, но движения из быстрых, точных мгновенно перерождаются в медленные, неспешные, полные чувственности. Это не просто ласки, не просто нежные поглаживания, эти касания – мощнейший портал, и мы оба используем его для обмена своими перезревшими желаниями. Его ладонь стремится не просто ощущать, она хочет слиться, проникнуть своими клетками сквозь мембраны моих.
Эштон дышит так, будто сейчас вот-вот задохнется, и у нас действительно маловато кислорода для двоих, но причина ведь совсем не в этом. А в том, что его губы давно покинули мою щёку, переместившись на шею, за ней на ключицы и всю доступную в небольшом вырезе футболки часть груди. То, что он делает губами и, наверное, своим языком провоцирует неконтролируемый протяжный то ли выдох, то ли стон, но я и не подозревала, что способна издавать такие звуки! В то же мгновение Эштон словно вспоминает о главном – о том, что у девушки в его руках есть ещё не тронутые им губы. Эштон так нетерпеливо обхватывает их своими, словно от поцелуя зависит его жизнь, будто во всей Вселенной нет ничего более важного и нужного для него в это мгновение.
Одно молниеносное движение, и его рука на моей груди, ещё одно и пальцы уже под тонкой тканью белья, жест настолько уверенный… что мгновенно отрезвляющий. Прекрасное, чувственное влечение в одну секунду окрашивается чёрно-фиолетовыми тонами мрачного подозрения… или понимания, что этот сумасшедший в своих ласках парень находится в полусне, и, как бы кощунственно это ни звучало, скорее всего, принимает меня за свою девушку, свою Маюми!
О, Боже… Хочется кричать, рыдать, выть, чтоб только дать выход безумному потоку горькой обиды, боли, обжигающей всё внутри. Но я не издаю ни единого звука, не совершаю ни одного жеста, чтобы остановить его, и именно это пугает меня ещё больше – внезапно понимаю, насколько безнадёжно больна им. Нет гордости, нет самоуважения, нет любви к себе. Вся моя сила сконцентрирована в одной единственной точке – желании отдаться ему.
Наверное, он чувствует, что я отравлена, больше не получает отклика на свои всплески желания, ласки, тонкая материя нашей общей энергии соединения рвётся на жалкие ошмётки несбыточного:
– Соня…
И только в этот момент я понимаю, как сильно ошиблась: не было здесь Маюми. Он меня… хотел, именно меня, глупую-преглупую Соню! Сегодня, в эти мгновения Эштон дико, жадно, безудержно желал меня как женщину!
Я обнимаю его, прижимаясь всем телом, хочу вернуть то, что так отчаянно от меня ускользает… или от нас обоих?
– Не нужно этого, Соня!
И мы оба воюем с собственными желаниями, так старательно, что даже окружающая тишина звенит.
– Неужели ты не понимаешь, мы не можем! – он буквально выжимает из себя эти слова, произносит их срывающимся голосом, охрипшим от переживаний и усилий сдерживаться.
– Почему? – шепчу.
– Потому что! – и это не крик, это шёпот, но такой, словно его душа кричит.
– Почему?
– Ты думаешь, мне всё это легко даётся? Я делаю всё, абсолютно всё, что в моих силах! Ты понимаешь это или нет? Да я из кожи вон лезу, чтобы только всё было так, как нужно! Как правильно!
– А может, нам не надо так, как правильно? – я и сама не знаю, какой смысл вкладываю в эти слова, они вылетают сами собой, как естественное продолжение нашего мучительного диалога.
А в душе у меня буря. Безумно хочется рыдать, но, как ни странно, вопиющий идиотизм ситуации почему-то придаёт сил, открывает для меня неизвестный ранее источник энергии, используя которую я достойно внимаю, не всхлипывая и не рыдая. Но слёзы катятся по вискам огромными каплями обиды.