* * *

Пытаясь утихомирить лягушек, Ли Меллон перепробовал множество разных способов. Он кидал в них камнями. Он лупил по пруду метлой. Он лил туда полные ведра кипятка. Как-то он даже выплеснул в пруд два галлона прокисшего красного вина.

Одно время он ловил в сумерках лягушек и бросал их в ущелье. Каждый вечер он отправлял вниз не меньше дюжины пленников. Это продолжалось неделю.

Потом Ли Меллону вдруг пришло в голову, что лягушки выбираются из ущелья наверх. Он сказал, что это занимает у них дня два.

– Чертовы твари, – сказал он. – Там высоко, но они карабкаются.

Он так разозлился, что следующую пойманную лягушку бросил в камин. Сперва лягушка стала черного цвета, потом стала ниточкой, и наконец ее вообще не стало. Я посмотрел на Ли Меллона. Он посмотрел на меня.

– Ты прав. Это не метод.

Полдня он собирал камни и цеплял к ним веревки, а вечером, наловив лягушек, привязал им на спину по камню и бросил в ущелье.

– Это их задержит. Труднее будет выбираться наружу, – сказал он, но средство не подействовало, поскольку лягушек было слишком много; через неделю ему надоело это занятие и он вернулся к метанию камней и крикам «Кэмпбельский суп!».

По крайней мере, нам ни разу не попалась в пруду лягушка с камнем на спине. Это было бы уже слишком.

В пруду плавали две небольшие водяные змеи, но они могли съесть за день не больше двух лягушек. Толку от них было немного. Требовались анаконды. Наши змеи были скорее декоративны, чем функциональны.

* * *

– Ладно, оставляю тебя с лягушками, – перднул я. Первая уже квакнула, сейчас должны были подключиться остальные – ад надвигался со стороны пруда.

– Запомни мои слова, Джесси. У меня есть план. – Ли Меллон перднул и постучал себя пальцем по лбу – так обычно проверяют на спелость арбузы. Результат оказался положительным. У меня по спине пробежали мурашки.

– Спокойной ночи, – перднул я.

– Да, действительно, – перднул Ли Меллон.

Заклепки Экклезиаста

Я шел к себе в будку. По пути слушал, как где-то внизу бьет по камням океан. Я прошел мимо огорода. Чтобы его не клевали птицы, огород накрыли рыболовной сетью.

И, как обычно, я налетел на мотоцикл, разложенный вокруг моей постели. Мотоцикл был любимым животным Ли Меллона. Он лежал на полу в количестве сорока пяти частей.

Не реже двух раз в неделю Ли Меллон говорил:

– Надо собрать мотоцикл. Он стоит четыреста долларов. – Он никогда не забывал добавить, что мотоцикл стоит четыреста долларов, но за этими разговорами ничего не следовало.

Я зажег лампу и спрятался за стеклянными стенами будки. Мое жилище было меблировано так же, как и все остальные будки. У меня не было стола, стульев и кровати.

Я спал на полу в спальном мешке, а два камня служили мне подпорками для книг. Лампа стояла на мотоциклетном двигателе, и это было удобно, потому что я мог направлять свет так, как мне нужно.

В будке имелась грубо сколоченная дровяная печка – произведение Ли Меллона; холодными ночами она давала кое-какое тепло, но стоило прозевать момент, когда ей требовалась новая порция дров, и будка вновь погружалась в холод.

И, конечно, именно здесь я читал ночами Экклезиаста – по очень старой Библии с тяжелыми страницами. Сначала я каждую ночь перечитывал его по нескольку раз, потом каждую ночь по разу, затем по одному стиху за ночь, теперь же меня интересовали знаки препинания.

Фактически я их считал – каждую ночь по одной главе. Я завел специальный блокнот и заносил их туда аккуратными колонками. Блокнот назывался «Пунктуация в Экклезиасте». Мне нравился этот титул. Напоминало конспект по инженерному делу.

И вправду, перед тем, как строить корабль, всегда считают, сколько понадобится заклепок и каких размеров. Мне было интересно, какие заклепки скрепляют Экклезиаст – прекрасный сумрачный корабль, плывущий по нашим водам.

В конце концов, мои колонки расположились следующим образом: первая глава Экклезиаста содержит 57 знаков препинания – из них 22 запятые, 8 точек с запятыми, 8 двоеточий, 2 вопросительных знака и 17 тире.

Вторая глава Экклезиаста содержит 103 знака препинания – из них 45 запятых, 12 точек с запятыми, 15 двоеточий, 6 вопросительных знаков и 25 тире.

Третья глава Экклезиаста содержит 77 знаков препинания – из них 33 запятых, 21 точка с запятой, 8 двоеточий, 3 вопросительных знака и 12 тире.

Четвертая глава Экклезиаста содержит 58 знаков препинания – из них 25 запятых, 9 точек с запятыми, 2 вопросительных знака и 17 тире.

Пятая глава Экклезиаста содержит 67 знаков препинания – из них 25 запятых, 7 точек с запятыми, 15 двоеточий, 3 вопросительных знака и 17 тире.

* * *

Вот что я делал в Биг-Суре при свете керосиновой лампы, и это занятие доставляло мне радость и удовлетворение. Я давно подозревал, что Библию нужно читать только при свете керосиновой лампы. Я считаю, электричество не подходит Библии.

При свете лампы Библия отдаст вам лучшее, что в ней есть. Я очень внимательно, чтобы ни в коем случае не ошибиться, пересчитал знаки препинания в Экклезиасте и задул лампу.

Мольбы о пощаде

Примерно в двенадцать или в час ночи – можно было только догадываться, поскольку часов в Биг-Суре не существовало, – я услышал сквозь сон какой-то шум. Он доносился от старого грузовика, оставленного неподалеку от дороги. Шум не утихал, и вскоре я понял, что слышу человеческие голоса, но очень неразборчивые и странные – наконец раздался крик:

– Пожалуйста, ради бога, не убивайте!

Я вылез из спальника и быстро натянул штаны. Не разбираясь, что там, черт подери, происходит, я взял с собой на всякий случай топор. Шума было много, а приятного мало. Стараясь держаться в тени, я вышел из будки и осторожно двинулся на шум – что бы там ни происходило, мне меньше всего хотелось получить пиздюлей. Я шел красиво и тихо, как в настоящем вестерне.

Внимательно прислушиваясь, я приближался к голосам. Самый спокойный принадлежал Ли Меллону. Вскоре я увидел стоявшую на земле керосиновую лампу и разглядел, что происходит. Я остановился в тени.

Перед Ли Меллоном стояли на коленях два пацана. Это были совсем еще дети – наверное, школьники. Ли Меллон наводил на них винчестер. Вид у него при этом был чрезвычайно деловой.

– Пожалуйста, ради всего святого… пожалуйста, пожалуйста, мы не знали, пожалуйста, – повторял один из пацанов. Оба были хорошо одеты. Ли Меллон стоял над ними в лохмотьях.

Ли Меллон говорил тихо и бесстрастно; наверное, Джон Донн ^[22] в елизаветинские времена читал таким голосом свои проповеди.

– Я пристрелю вас, парни, как собак, скину тела акулам, а машину отгоню в Камбрию. Сотру пальчики. Брошу машину – и никто никогда не узнает, что с вами стряслось. Шериф пару дней поездит по дороге. Будет задавать глупые вопросы. Я буду отвечать: «Нет, шериф, не было их здесь никогда». Потом дело закроют, и вы так и останетесь среди пропавших в Салинасе. Надеюсь, парни, у вас нет мамаш, подружек и любимых собачек, потому что теперь они очень-очень долго вас не увидят.

Первый ревел в три ручья. Он уже потерял дар речи. Второй тоже ревел, но еще владел голосом.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – повторял он, словно детский стишок.

В эту самую минуту из тени появился я с топором в руке. Они были готовы превратиться в дерьмо и протечь в Китай.

– О-па, Джесси, – сказал Ли Меллон. – Смотри, кого я поймал. Два недоебка чуть не высосали весь наш бензин. Представляешь, Джесси?

– И что теперь, Ли? – спросил я.

Видите, какие отличные оказались у нас имена, как они подходили к таким делам? Имена сотворили для нас в прошлом веке ^[23].

– Наверное, я их пристрелю, Джесси, – бесстрастно сказал Ли Меллон. – С кого-то надо начать. Третий раз за последний месяц у нас воруют бензин. С кого-то надо начать. Так больше продолжаться не может, Джесси. Этих долбоебов придется пристрелить, чтоб неповадно было.

Ли Меллон приставил дуло пустого винчестера ко лбу того, кто еще мог говорить, после чего он говорить уже не мог. Дар речи больше не обременял его рта. Он двигал ртом, словно хотел что-то сказать, но оттуда не вылетало ни звука.

– Подожди минуту, Ли, – сказал я. – Конечно, их нужно пристрелить. Забрать у человека в пустыне последний бензин, оставить его посреди этого дерьма даже без пары роликовых коньков. Они заслужили пулю, но посмотри: они же совсем дети. Наверное, еще ходят в школу. Взгляни на этот персиковый пух.

Ли Меллон наклонился и стал с интересом разглядывать их подбородки.

– Да, Джесси, – сказал он. – Я понимаю. Но ведь с нами беременная женщина. Моя жена, она моя жена, и я ее люблю. Она может родить в любой момент. Она переносила уже две недели. Мы бы пришли сюда к машине, чтобы отвезти ее в Монтерей, чтобы она рожала в чистой больнице и под присмотром докторов, и тут бы выяснилось, что в грузовике нет бензина, и мой ребенок бы умер.

– Нет, Джесси, нет, нет и нет, – сказал Ли Меллон. – За убийство своего новорожденного сына я просто обязан пристрелить их на месте. Черт, можно соединить их головы, и тогда хватит одной пули. У меня есть одна, очень медленная. Будет идти сквозь черепа минут пять. Настоящий ад.

Потерявший дар речи – в тот самый момент, когда Ли Меллон появился перед ними с керосиновой лампой в одной руке, ружьем в другой, и сказал, что застрелит, если они сдвинутся хоть на дюйм, впрочем, если хотят, могут двигаться, потому что он все равно их застрелит, ему даже нравится стрелять по движущимся мишеням, это хорошая тренировка для глаз, – наконец заговорил:

– Мне девятнадцать лет. Мы не нашли бензобак. У меня сестра в Санта-Барбаре. – Больше он ничего не сказал – язык отнялся снова. Оба ревели. Слезы текли по щекам, носы хлюпали.

– Да, – сказал Ли Меллон. – Они еще молоды, Джесси. Пожалуй, им нужно дать шанс исправиться, прежде чем их ебаные мозги полетят во все стороны – в наказание за кражу бензина у неродившегоя ребенка. – После этих слов они заревели еще сильнее, хотя, казалось бы, это невозможно.

– Что ж, Ли, – сказал я. – Ничего ужасного пока не произошло. Всего лишь попытка украсть у нас последние пять галлонов бензина.

– Ладно, Джесси, – философски сказал Ли Меллон, переступая с ноги на ногу. – Если они заплатят мне за весь бензин, который у нас украли за месяц, я, так и быть, возможно, сохраню им жизнь. Возможно. Я как-то обещал матушке, Господи, спаси на небесах ее душу, что если мне выпадет шанс протянуть руку помощи сбившимся с пути, я это сделаю. Сколько у вас с собой денег, ребята?

Оба мгновенно, не говоря ни слова, словно пара глухонемых сиамских близнецов, вытащили из карманов кошельки и отдали Ли Меллону все, что там было. Получилось $6.72.

Ли Меллон взял деньги и спрятал в карман.

– Вы доказали свою преданность, ребята, – сказал он. – Живите. – Один из них прополз вперед и поцеловал Ли Меллону ботинок.

– Ну-ну, – сказал Ли Меллон. – Не распускать нюни. Покажите, на что вы способны. – И он строем повел их к машине. Теперь это были самые счастливые пацаны в мире. У них был «Форд» 1941 года со всеми этими штучками, которыми мальчишки разукрашивают машины.

Скорее всего, ребята попали не на ту дорогу и сожгли весь бензин. Им нужно было на 101-ю. Здесь на много миль нет ни одной автозаправки, и они решили, что мы не обеднеем из-за нескольких галлонов бензина. Если бы у нас горел свет, они, наверное, просто попросили бы.

Ли Меллон помахал на прощание винчестером, и они очень медленно поехали в сторону Сан-Луис-Обиспо и Санта-Барбары, где их ждала сестра. Да, скорее всего, это была ошибка навигации. Им следовало оставаться на 101-й.

Ли Меллон помахал на прощание винчестером и нажал на курок. Конечно, они были слишком далеко и ничего не услышали. Они были примерно в пятидесяти ярдах от нас, машина набирала скорость, и они не могли услышать характерный звук, с которым боек щелкает в пустом стволе.