Но его ощущения далеки от нормальных. Его лицо жесткое, как маска. Он двигает лицевыми мышцами: зевает, выпячивает губы, гримасничает. Кончиками пальцев он массирует подбородок, щеки и лоб, щиплет себя за нос, оттягивает губы, ища… изменения. Наконец он решает, что жесткость лица – всего лишь следствие его беспокойства. И его тело напряжено из-за предчувствия опасности.

Джейсон Букмен изменил жизнь Ли, что привело его к нынешним катастрофическим обстоятельствам. Но втягивание его в орбиту Перселла было не самым худшим поступком Джейсона. Хуже, что Джейсон женился на Меган.

Ли смотрит на себя в зеркале ванной, и его вдруг озаряет. Джейсон был настолько дальновидным, настолько понимающим риск, которым в конечном итоге обернется работа у такого самовлюбленного, одержимого властью типа, как Дориан Перселл, что намеренно привел Ли в империю Перселла. Генеральный директор? Козел отпущения, мальчик для битья – вот кем на самом деле стал Ли Шекет. Ему досталась роль, которую в противном случае пришлось бы играть Джейсону. Почему он этого не понял еще тогда? Был ли Джейсон нечестен с ним? Выглядел ли одержимым? Нет и еще раз нет. Все, что прежде казалось дружеским участием, вдруг предстало как хитроумный маневр, достойный Макиавелли. Мало того, что Джейсон увел у Ли Меган – он выстроил хитроумную схему. Если у «Рефайн» возникнут проблемы, все шишки посыплются на Ли.

Ли помнит тепло поцелуя Меган. Меган Грассли. Теперь она Меган Букмен. Почти четырнадцать лет назад они встречались два или три месяца. И за все это время он не получил от нее ничего больше, чем поцелуй. Он привык к покладистым девушкам, а она настаивала на обязательствах, прежде чем согласиться на секс. Он решил ее проучить, завязав интрижку с горячей цыпочкой по имени Кларисса. Пусть Меган усвоит, что удовлетворение потребностей мужчины – лучший способ добиться от него серьезности намерений. Прошел месяц. С Меган стал встречаться Джейсон, и через какое-то время они поженились. В то время Ли не винил Джейсона в «браконьерстве» Он был великодушным. Он пожелал новобрачным счастья, а сам подумал: друг еще не раз пожалеет, что связал жизнь с такой фригидной сукой.

Однако жизнь Меган и Джейсона пошла совсем не так, как думалось Ли. Они были по-настоящему счастливы. С каждым годом Меган становилась все горячее, гораздо горячее Клариссы. Хорошо. Никаких проблем. Ли не хотел ее. Она не была для него достаточно быстрой. Образно говоря, она была «хондой», тогда как ему требовалась женщина-«феррари». У него были варианты получше, нежели Меган. Мир полон хорошеньких женщин, особенно когда твои годовые доходы исчисляются семизначными цифрами и ты накапливаешь акции.

Но сейчас он безработный, одинокий. Вскоре его будут разыскивать как беглого преступника.

Будь он с Меган потерпеливее, возможно, она ему бы и отдалась. Они могли пожениться, и все пошло бы совсем не так, как в его нынешнем положении, когда стремительная карьера окончилась катастрофой.

Ли вдруг вспоминает, когда он был счастливее всего и когда его будущее казалось наиболее обещающим. Это было, когда он встречался с Меган.

Рассматривая свои глаза в зеркале, он понимает, что с его лицом все в порядке. Проблема, если ее можно назвать проблемой, существует за пределами его лица. Что-то происходит с его рассудком. Лихорадка в мозгу. Будь у него термометр, температура оказалась бы нормальной, ровно 96,8^[3]. Однако его мозг охвачен лихорадкой возбуждения. Возбуждение, брожение, беспокойство. Это совсем не обязательно плохо. Да, он воодушевлен, наэлектризован, гальванизирован.

Ли знает, чтó нужно делать. Он не может вернуться на четырнадцать лет назад и жениться на Меган. Но он может поехать к ней в Калифорнию, где она теперь живет. Она вдова. Вот уже три года как вдова. Сейчас она будет сговорчивее, чем в юности, будет готова к новой жизни, к правильной жизни, которая у них сложилась бы, если бы тогда не вмешался Джейсон Букмен. Ли увезет ее в Коста-Рику. Мальчишку тоже, если она действительно хочет возиться с умственно отсталым немым отпрыском. Горячая Меган и жаркая Коста-Рика. Такая перспектива стимулирует Ли, зажигает его. Он снова будет счастлив, его ждет прекрасное, многообещающее будущее.

Отражение в зеркале ванной говорит ему, что это больше не его отражение, а нечто, скорее похожее на Джейсона Букмена, браконьера-макиавелли и предателя друзей. «Ты заразился, – заявляет Джейсон. – Они так и кишат внутри тебя. С твоим мозгом творится что-то не то».

– Врешь, – отвечает ему Ли. – Ты просто не хочешь, чтобы я залез к ней в трусики.

Он хватает бутылку пряного рома и швыряет в зеркало.

Бутылка разбивается и разбивает зеркало, мгновенно обезглавливая и расчленяя Джейсона Букмена. Из рамы торчат стеклянные кинжалы, клинки, стилеты и кривые сабли. Осколки сыплются в раковину и на окаймление, отделанное под мрамор. Падая, осколки звенят, как серебряные колокола в какой-нибудь сказочной демонической церкви.

Ли крайне возбужден. До рассвета еще два часа. Он возвращается в комнату и быстро одевается, готовясь к дальней дороге.

7

В течение нескольких часов Дороти то проваливается в сон, то просыпается. Ее рука остается на спине Киппа – то неподвижная, то ласкающая.

Чувствуя состояние хозяйки, Кипп не позволял себе спать, прося, чтобы судьба подарила ему еще один час общения с ней, потом еще один и еще.

А затем ее не стало.

Кипп почуял, как хозяйка покинула сначала свою плоть, а потом и свою спальню.

Он плакал так, как только и могут плакать собаки: не проронив ни слезинки, а лишь тоненько и жалобно поскуливая.

Роза, вся в слезах, ибо она любила Дороти, сказала:

– Кипп, дорогой, прошу тебя, не надо. Мое сердце и так разбито, а от твоего плача оно разбивается еще сильнее.

Однако Кипп еще долго не мог успокоиться, поскольку Дороти ушла туда, куда он не мог последовать за ней.

Он не только остался совсем один. Он превратился в половину того, кем был.

8

Вуди всегда хватало пяти часов сна. Возможно, в раннем детстве, когда он был толстощеким младенцем, он спал дольше, однако при своей исключительной памяти он не помнил ничего из своего младенчества, кроме игрушек, подвешенных над его колыбелью, – разноцветных птиц из люцита^[4]: кораллово-розовых, желтых, сапфирово-синих. Они безостановочно кружились, отбрасывая яркие призматические отблески на стены. Возможно, из-за этих птиц ему иногда снилось, что он летает. Столпы медицины единодушно утверждали: каждый человек нуждается в восьмичасовом сне. Менее продолжительный сон, по их мнению, делал людей невнимательными, а их мысли – хаотичными. Большинство бродяг, воров и серийных убийц стали таковыми от недостатка сна. Теория теорией, однако в случае Вуди, если он залеживался в постели дольше обычного, у него нарушалась ясность мыслей и потом он долго не мог сосредоточиться. Без десяти четыре его веки открылись с почти слышимым щелчком, и он проснулся без каких-либо шансов уснуть снова.

Эта особенность тоже смущала его. Его отличия от обычных людей не поддавались исчислению. Если бы он, как все, спал по восемь часов, возможно, это сделало бы его чуть менее отчужденным.

Ранним утром среды Вуди сделал то, что делал всегда, когда просыпался. У него были четко установленные правила. Правила были его спасением. За стенами дома лежал обширный и сложный мир, являвшийся частью еще более обширной и сложной Солнечной системы. Солнечная система входила в состав огромной галактики, а та – в бесконечную Вселенную, где сияли триллионы звезд. Триллионы звезд! Вуди старался особо не задумываться об этом. В мире были бесчисленные возможности выбора, там с тобой могли произойти бесчисленные события. От всего этого ты застывал в нерешительности и цепенел от страха перед неведомыми угрозами. Правила же делали бесконечное конечным и управляемым. Поэтому Вуди, как обычно, постоял четыре минуты под душем, оделся и тихо спустился вниз.

Ему разрешалось самому готовить завтрак из хлопьев и тостов, но есть сейчас было еще слишком рано.

И потом, он любил завтракать вместе с мамой, когда та вставала. За завтраком он молчал, но с удовольствием слушал то, что она говорила. Иногда она ограничивалась несколькими фразами, что тоже устраивало Вуди, если только мамина молчаливость не была обусловлена ее печалью.

Он всегда знал, когда маме грустно. Ее грусть накатывала на него, словно слякотные брызги, несомые ветром. Вуди становилось зябко и тоже грустно, хотя сам он не был склонен грустить.

Из ящика кухонного стола он достал тактический фонарь фирмы «Белл и Хауэлл», а также надежный сигнальный рожок фирмы «Эттвуд». Рожок представлял собой небольшой аэрозольный флакон с красным пластмассовым клаксоном. Если надавить на белую кнопку вверху клаксона, раздастся оглушительный звук «УАААААА», который обязательно отпугнет потенциально опасных животных, хотя Вуди редко их видел, а сигнальным рожком пользовался всего дважды.

Экипировавшись, он подошел к пульту сигнальной системы рядом с задней дверью. Вуди набрал четыре цифры, и механический голос сообщил: «Система отключена». Он заранее установил минимальную громкость, чтобы мама не проснулась ни от каких посторонних звуков, кроме настоящего сигнала тревоги.

На заднем крыльце стояли два тиковых стула с мягкими синими подушками. Их разделял столик. Рядом на цепях из нержавеющей стали висели качели. Вокруг простиралась темнота.

Вуди не боялся темноты.

Ночь умела быть волшебной. В темные часы раннего утра, пока мама еще спала, он наблюдал удивительные события. Однажды он видел, как по лужайке брела толстая самка опоссума, ведя за собой малышей. Мамаша и дети с любопытством смотрели на него, а их глаза светились, как фонарики. Вуди видел лис, многочисленных кроликов и семьи оленей. Единственными зверями, которых ему пришлось отпугнуть долгим нажатием на клаксон сигнального рожка, были еноты. Те подходили к самому крыльцу, шипели и скалили зубы.

Своим беспрекословным послушанием Вуди заслужил право сидеть по утрам на крыльце столько, сколько ему захочется. Главное, чтобы задняя дверь оставалась открытой и при необходимости он мог быстро убежать в дом. Но спускаться с крыльца во двор в это время ему не разрешалось. Двор был обширным, площадью почти в три акра. Дальний конец двора граничил с лесом.

В лесу жили звери еще опаснее злобных енотов. Мать-природа на самом деле вела себя совсем не по-матерински. Мама говорила, что природа больше похожа на тетку, страдающую биполярным расстройством, которая бóльшую часть времени относится к тебе по-доброму, но время от времени становится сущей ведьмой, насылающей убийственные ураганы и опасных зверей вроде кугуаров. Те, если бы им дали меню, всегда бы заказывали на обед малолетних детей с нежной кожей.

Вуди сидел на ступеньках крыльца. Мама рассчитывала, что он будет сидеть на одном из стульев, на качелях или стоять у перил. Но ступеньки приближали его к действиям, если таковые понадобятся. Вуди и в этом случае оставался верным правилам, главное из которых запрещало ему спускаться в темный двор. Тактический фонарь лежал рядом, хотя и погашенный, а в правой руке он держал сигнальный рожок.

Луна, еще не успевшая скрыться за горами, плыла по западной стороне небосвода, сияя, как какая-нибудь экзотическая медуза в космическом море. На небе мерцало столько звезд, что для их подсчета Вуди не хватило бы жизни. После смерти отца – убийства! – они переехали сюда из шумного города в Кремниевой долине. Мама говорила, что Кремниевая долина – это метафора, а не конкретное место. Теперь они жили на окраине городка Пайнхейвен, входящего в одноименный округ. Здесь городское освещение не затмевало света звезд и не мешало на них смотреть.

Вуди просидел на ступеньках не более десяти минут, когда из темноты появилось семейство оленей: самец с удивительно красивыми рогами, самка и детеныш. Олененку было месяцев пять, и с его шкуры еще не исчезли пятна. К зиме они пропадут, и тогда он станет взрослым оленем.