Кларинда поспешно отвернулась, опасаясь пропустить хотя бы слово из уникальной лекции об орхидеях, а Молли поспешила покинуть душную оранжерею. На воздухе она сразу почувствовала себя намного лучше и отправилась гулять по парку и саду, то с удовольствием забредая в тень деревьев, чтобы послушать пение птиц, то останавливаясь у центрального фонтана. Она бродила, разглядывая диковинные цветы, не задумываясь о том, куда идет, пока, наконец, не утомилась настолько, что захотела вернуться к особняку, но испугалась, что заблудится и наткнется на чужих леди, где не будет хотя бы одной мисс Браунинг. Солнце безжалостно пекло, от жары опять разболелась голова, и ноги сами понесли к раскидистому кедру, густые ветви которого почти касались зеленой лужайки и обещали щедрую тень и прохладу. Под деревом стояла простая деревянная скамья, и Молли присела отдохнуть, но не заметила, как уснула.

Разбудили ее голоса. Девочка испуганно вскочила и увидела двух дам, которые без стеснения говорили о ней, хотя были совершенно незнакомыми. От смутного ощущения вины, голода, усталости и утреннего волнения Молли расплакалась.

– Бедняжка! Должно быть, заблудилась. Несомненно, приехала из Холлингфорда вместе со всеми, – проговорила старшая из собеседниц, которая выглядела лет на сорок. Лицо дамы, которая на самом деле едва переступила порог тридцатилетия, не отличалось красотой и казалось весьма суровым, а платье исчерпало резерв богатства, допустимый для утренних фасонов. Низкий, лишенный модуляций голос в менее благородном обществе назвали бы грубым, однако это определение никоим образом не могло относиться к леди Коксхейвен – старшей дочери графа и графини. Вторая дама выглядела значительно моложе, хотя на самом деле была на несколько лет старше собеседницы. На первый взгляд она показалась Молли самой красивой особой, какую приходилось видеть, и действительно отличалась редким очарованием. На замечание леди Коксхейвен она ответила мягко, даже как-то жалобно:

– Бедная малышка! Наверное, у нее солнечный удар. Эта ужасная соломенная шляпа такая тяжелая. Позволь, дорогая, я развяжу ленты.

Опасаясь, что ее примут за самозванку, Молли наконец-то собралась с силами и пробормотала:

– Меня зовут Молли Гибсон. Я приехала вместе с сестрами Браунинг.

– Сестры Браунинг? – вопросительно повторила леди Коксхейвен, повернувшись к собеседнице.

– Думаю, это те две высокие полные дамы, о которых говорила леди Агнес.

– Ах да, скорее всего. Видела, как следом за ней шли несколько человек. – Она снова посмотрела на Молли и спросила: – Ты что-нибудь ела с тех пор, как приехала? Выглядишь совсем бледной и слабой. Или это от жары?

– Совсем ничего не ела, – вынуждена была признаться Молли, которая действительно жутко проголодалась и очень хотела есть.

Дамы что-то тихо обсудили, а потом старшая сказала тем властным тоном, которым привыкла отдавать приказы:

– Посиди здесь, дорогая. Мы сейчас дойдем до дома, и Клэр принесет тебе что-нибудь поесть. Потом можно отправиться и на поиски твоих компаньонок – пройти придется не меньше четверти мили.

Дамы удалились, а Молли осталась ждать на скамейке. Она не знала, кто такая Клэр, и почти не ощущала голода; знала только, что без посторонней помощи идти не сможет. Наконец хорошенькая особа вернулась в сопровождении лакея с маленьким подносом в руках.

– Смотри, как добра леди Коксхейвен, – проговорила та, которую звали Клэр. – Сама собрала тебе ленч. Давай-ка ешь, и сразу почувствуешь себя намного лучше, дорогая.

Дама повернулась к лакею:

– Можете не ждать, Эдвардс. Поднос я принесу сама.

Молли увидела хлеб, кусок холодного цыпленка, вазочку желе, бокал вина, бутылку воды и гроздь винограда. Дрожащей рукой девочка потянулась к воде, но из-за слабости не смогла ее удержать. Клэр поднесла бутылку к ее губам, и Молли, сделав несколько жадных глотков, сразу почувствовала живительную свежесть, однако есть не смогла: очень болела голова. Клэр растерялась.

– Попробуй хотя бы виноград. Обязательно надо что-нибудь съесть, иначе просто не дойдешь до особняка.

– Не могу, – прошептала Молли, с трудом подняв отяжелевшие веки.

– Ах господи! До чего же это утомительно! – посетовала Клэр все тем же ласковым голосом, словно и не сердилась вовсе, а лишь сообщала очевидную истину.

Молли почувствовала себя виноватой и совершенно несчастной, а Клэр чуть строже продолжила:

– Ну что мне с тобой делать? Я сама вот уже три часа здесь брожу, отчаянно устала, пропустила ленч…

Ее вдруг осенило:

– Мы вот как поступим. Полежи немного на скамейке и постарайся съесть хотя бы виноград, а я посижу с тобой и чем-нибудь подкреплюсь. Точно не хочешь цыпленка?

Молли улеглась и, лениво отщипывая виноградины, принялась с интересом наблюдать, с каким аппетитом леди проглотила и цыпленка, и желе, запив все это вином. В траурном наряде она выглядела такой прелестной и грациозной, что даже поспешность в еде – как будто боялась, что кто-нибудь увидит, – не помешала юной наблюдательнице восхищаться каждым ее движением.

– Ну и как, дорогая, готова идти? – спросила Клэр, когда поднос опустел. – Вот хорошая девочка. Видишь – ты почти справилась с гроздью. Если постараешься дойти до боковой двери, отведу тебя в свою комнату. Ляжешь на кровать, час-другой поспишь, и головная боль пройдет.

Они отправились в путь, причем, к великому стыду Молли, Клэр сама несла пустой поднос. Поскольку с трудом передвигала ноги, помощь предложить девочка боялась. Под боковой дверью подразумевалась лестница, что вела из недоступного для посторонних взглядов цветника в темный холл, или переднюю, откуда открывались многочисленные двери в помещение, где хранились легкие садовые инструменты, а также луки и стрелы молодых леди. Должно быть, леди Коксхейвен заметила парочку из окна, так как встретила их в передней и спросила заботливо:

– Как она сейчас? – Потом, заметив пустой поднос, добавила: – О, вижу, все в порядке! Ты все та же добрая старушка Клэр, но, право, надо было оставить поднос слугам. В такую жару жизнь сама по себе – тяжкий труд.

Молли очень хотелось, чтобы очаровательная спутница призналась леди Коксхейвен, что сама справилась с обильным ленчем, но, судя по всему, такая мысль не посетила хорошенькую головку и Клэр лишь вздохнула:

– Бедняжка! Она еще не пришла в себя. Говорит, что очень плохо себя чувствует. Хочу уложить ее в свою постель: может, уснет.

Молли слышала, как, уходя, леди Коксхейвен произнесла несколько слов в шутливой манере, и леди Клер ей сказала что-то вроде «должно быть, объелась». Ей было неприятно, но она действительно слишком плохо себя чувствовала, чтобы долго переживать, да и небольшая белая кровать в приятной прохладной комнате так и манила. Легкие муслиновые занавески время от времени приветливо вздрагивали от залетавшего в открытые окна легкого душистого ветерка. Клэр укрыла ее легкой шалью и задернула шторы, а когда собралась выйти, Молли осмелилась попросить:

– Пожалуйста, мэм, не позволяйте им уехать без меня. Пусть кто-нибудь меня разбудит, если усну. Я должна вернуться домой вместе с сестрами Браунинг.

– Не волнуйся, дорогая, я обо всем позабочусь, – пообещала Клэр, послав маленькой встревоженной девочке воздушный поцелуй, вышла из комнаты и тут же о ней забыла.

В половине пятого подали экипажи, и леди Камнор, внезапно устав от гостей и бесконечных однообразных восторгов, поспешила с отправкой.

– Почему бы, мама, не разместить их в двух экипажах и не избавиться от всех сразу? – предложила леди Коксхейвен. – Эти долгие переезды просто невыносимы!

В конце концов остальные вдруг тоже заспешили и принялись рассаживаться кто куда. Старшая мисс Браунинг оказалась в фаэтоне (или, как называла его леди Камнор, «фэйоте»). Мисс Фиби, в свою очередь, вместе с несколькими другими гостьями поспешно уехала в громоздком семейном тарантасе типа омнибуса. Каждая из сестер думала, что Молли Гибсон едет с другой, в то время как девочка крепко спала на кровати миссис Киркпатрик, урожденной Камнор.

Молли разбудили голоса горничных, которые пришли наводить в комнате порядок. Она села, убрала с горячего лба волосы и попыталась вспомнить, где находится, а потом, к изумлению служанок, встала с постели и спросила:

– Скажите, пожалуйста, когда мы поедем домой?

– Господи, спаси и помилуй! Кто бы мог подумать, что на кровати спит ребенок? Ты из Холлингфорда, милочка? Так ведь все уже давно уехали!

– Что же мне теперь делать? Леди, которую называли Клэр, обещала разбудить. Папа будет беспокоиться, а уж что скажет Бетти, даже представить не могу!

Девочка залилась слезами, а горничные принялись сочувственно качать головой. В эту минуту в коридоре послышались шаги и негромкий, чистый приятный голос, что-то напевавший. Это миссис Киркпатрик шла в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, и пела итальянскую арию.

– Пусть сама разбирается, – сказала одна горничная другой, и обе поспешили вон.

Миссис Киркпатрик распахнула дверь и, увидев Молли, застыла от неожиданности, а потом, справившись с изумлением, проговорила:

– Совсем о тебе забыла! О, только не плачь: лицо распухнет и подурнеет. Разумеется, я сейчас все улажу. Если не удастся отправить тебя в Холлингфорд сегодня, то переночуешь здесь, а завтра утром что-нибудь придумаем.

– Но как же папа? – рыдая, воскликнула Молли. – Я всегда готовлю ему чай. К тому же, как я без спальных принадлежностей?

– Не стоит переживать из-за того, что нельзя исправить. Спальные принадлежности я тебе дам, а папе придется разок попить чаю без тебя. Если перестанешь плакать и приведешь себя в порядок, спрошу, нельзя ли тебе пойти на десерт вместе с мастером Смитом и маленькими леди. Пойдешь в детскую и выпьешь чаю, а потом вернешься сюда и приготовишься ко сну. Думаю, тебе необыкновенно повезло: многие девочки могут только мечтать о том, чтобы задержаться в таком великолепном доме.

Миссис Киркпатрик говорила и одновременно готовилась к обеду: сняла черное траурное платье, надела халат, распустила по плечам длинные мягкие каштановые волосы.

– У меня тоже есть дочка, дорогая! Она была бы на седьмом небе от счастья, если бы имела возможность погостить вместе со мной у лорда Камнора, но вместо этого вынуждена проводить каникулы в школе. А ты рыдаешь оттого, что придется остаться здесь всего на одну ночь. Я действительно была страшно занята с этими зануд… с этими приятными дамами из Холлингфорда, а думать одновременно о нескольких вещах невозможно.

Молли сразу перестала плакать и отважилась спросить:

– А почему все зовут вас Клэр?

– Потому что я жила здесь, когда еще была мисс Клэр Канмор. Красивое имя, правда? А потом вышла замуж за мистера Киркпатрика. Бедняга был всего лишь викарием, но происходил из очень хорошей семьи. Если бы три его родственника умерли бездетными, я стала бы женой баронета, однако Провидение не позволило этому случиться, а ведь мы должны довольствоваться тем, что имеем. Оба его кузена женились и завели большие семьи, а бедный дорогой Киркпатрик умер и оставил меня вдовой. С тех пор миновало уже семь месяцев.

– А как зовут вашу дочку? – спросила Молли.

– Синтия! Это теперь моя единственная радость. Если будет время, перед сном покажу ее портрет, а теперь мне пора идти. Леди Камнор просила спуститься пораньше, чтобы помочь занять гостей. Сейчас позвоню в колокольчик, а когда придет горничная, пусть отведет тебя в детскую и объяснит няне леди Коксхейвен, кто ты такая. Я очень сожалею, что так вышло, но не плачь и поцелуй меня. Ты действительно милая девочка, хотя и не такая очаровательная, как Синтия. О, Нэнни! Будь добра, отведи эту юную леди… Как тебя зовут, дорогая? Молли Гибсон? Отведи мисс Гибсон в детскую, к миссис Дайсон, и попроси позволить ей попить чаю с детьми, а потом вместе с ними прийти в столовую к десерту. Я все объясню миледи.

Нэнни заметно подобрела, когда получила от Молли подтверждение, что она действительно дочка доктора Гибсона, и с готовностью отправилась исполнять поручение миссис Киркпатрик.

Молли в детской освоилась сразу: с легкостью подчинилась требованиям и даже помогла миссис Дайсон: заняла малыша игрой, в то время как няня наряжала остальных детей к выходу в кружева, муслин, бархат и яркие широкие ленты.

Закончив, миссис Дайсон обратилась к Молли:

– Итак, мисс, другого платья у вас здесь нет?