С недовольным ворчанием он сполз и плюхнулся рядом на живот, дыша тяжко, как после многокилометрового бега. А я, бессильно откинув голову на теплый камень, провела по его боку.

– Ну, здравствуй, большой парень. Ты вовремя! – И вот сейчас мне не нужно было усилий для того, чтобы искренне улыбнуться и моему уютному зверюге, и ясному небу над нами.

Минуты шли, а мы все лежали, восстанавливая дыхание и душевное равновесие. Я, щурясь, то смотрела в безоблачное невыносимо голубое небо, то косилась на зверя рядом. Цвет его шкуры был настолько глубоко-черным, что даже в ярком свете дня казался огромным пятном тьмы, поглощающим любой упавший на него луч. Сама шкура с очень короткой шерстью выглядела как тончайшая бархатистая ткань, идеально плотно облегающая живой жидкий металл. Коснувшись ее раз, хотелось делать это снова и снова, ощущая ладонью поток бесконечно дружелюбной ко мне мощи. И я не стала себе отказывать в этом удовольствии, компенсируя хоть частично потребность в контакте, дарящем нежность и уют, а не бесконечную, рожденную из агрессии страсть. Зверь же, не скрываясь, не просто льнул, а почти лип к моим ладоням, тянулся за каждым прикосновением жадно, но не властно-требовательно. Такая удивительная и пронзающая до глубины души способность безмолвно демонстрировать мне, насколько же я ему необходима, но при этом не давить или в чем-то ограничивать. Какие же они все-таки разные с Грегордианом. Один стремится возвести как можно больше стен вокруг и заставляет ощущать себя пленницей, постоянно чего-то требует. Другой же одним своим бесконечно удовлетворенным урчанием разрушает любые преграды между нами, даря тепло просто так.

– Я все-таки очень хотела бы знать твое имя, – пробормотала, наконец отдышавшись.

– Арха ат, – голос Лугуса был откровенным вторжением в наше сугубо личное пространство, и прореагировали мы на него со зверем почти одинаково – резко подняв головы с каменного пола и уставившись на нарушителя интимности гневным взглядом.

Только зверь раздраженно взрыкнул, заставляя Лугуса испугано попятиться, а я буркнула:

– Что, прости?

– Принято называть зверя архонта Арха ат! – ответил он, но самого брауни при этом уже не было видно. Он встал так, чтобы не попадаться на глаза проявившему неудовольствие зверю.

– Почему? – повысив голос, спросила я, унимая утробную гневную вибрацию огромного тела простым поглаживанием по крутому боку.

– Это не самая любимая тема в Тахейн Глиффе, монна Эдна! – отозвался невидимка.

– И все же? – Имею же я право знать хоть что-то. Смотрю, тут как гадости тебе говорить – так не заткнешь фонтан, а как хоть крупицу нужной информации, так клещами по слову тяни.

– Это имя, точнее, прозвище дала зверю архонта асраи Сорча, одна из фавориток его отца, когда он был еще ребенком, – в голосе Лугуса с каждым словом было все больше дрожи, будто он ожидал неминуемого наказания.

Услышав сказанное, мой зверь опять пришел в раздражение и даже резко приподнялся, гневно глядя в сторону прячущегося Лугуса. Но я, вконец охамев, тоже вскочила и навалилась всем телом, удерживая рассерженного монстра на месте и вынуждая опять растянуться на камнях. Не скрывая довольного стона, вытянулась поверх его мускулистой, широкой, как диван, спины, откровенно кайфуя от свирепой и при этом такой кроткой мощи, покорно замершей подо мной.

– А что означает это имя и почему именно она? – не теряя времени, продолжила я допрос брауни.

Зверь издал какой-то звук, в котором читался мягкий укор моему неуместному любопытству, и обреченно вздохнул, однако же не шевельнулся.

– Асраи Сорча была женщиной редчайшей красоты, но немного… остра на язык. Она позволила себе несколько раз отпустить некие… замечания по поводу матери архонта, которая к тому времени уже покинула Тахейн Глифф, и это привело к первому его слишком раннему обращению. – Огромное тело подо мной напряглось, становясь горячее, и буквально задрожало от глубинного низкого быстро нарастающего рыка. – «Арха ат» на языке дварфов означает «чудовище».

Зверь дернулся и громогласно рявкнул, и мне пришлось обхватить его мощную шею, чтобы не слететь. Поняв, что я своими расспросами исчерпала лимит его терпения и реально подставила бедного Лугуса, решила срочно заканчивать.

– Лугус, ты, пожалуй, иди пока! – негромко сказала я, снова усиленно наглаживая черную шкуру, и совершенно явственно услышала вздох облегчения брауни.

– Благодарю, монна Эдна, – откликнулся он. – Я, как и воины-хийсы для вашего сопровождения, будем ждать вас снаружи сколько потребуется.

Я только невнятно угукнула, плотнее прижимаясь щекой к гладкой, как шелк, и твердой, как дерево, поверхности тела моего зверя. Несмотря на ауру смертельной угрозы, порожденную этим, казалось бы, простым разговором, я не боялась. Ничего из этой агрессии не было направлено на меня. Едва брауни исчез, зверь полностью расслабился, даже почти растекся мягким ковриком подо мной, а я все не могла перестать думать об услышанном. Перед глазами так и стояла бесконечно красивая и при этом мерзко заносчивая сука-асраи, наверняка говорившая гадости о матери черноволосого мальчика с такими знакомыми резкими чертами в его присутствии, спровоцировавшая его на срыв, а потом окрестившая чудовищем. Где, к хренам, в это время был его отец и почему позволял это?

– Арха ат, говорите? – бормотала я, катая это имя на языке, поглаживая его бока и слушая, как зародившееся тишайшее ворчание становится полноценным громогласным мурлыканьем. – Не будешь ты у меня Арха атом, уж прости!

– У-у-ур-р-р? – прозвучало более чем отчетливо вопросительно, и зверь повернул ко мне голову на мощной шее, едва не стукнув по лицу, потому что я тоже подняла в этот момент свою.

– Мне не нравится, говорю, – пояснила я, и на широкой плоской переносице образовались десятки складок, явно выражающие недоумение, но тут же исчезли, когда я потерла по ним пальцами, а большие глаза довольно прищурились.

– Чудовище, Арха ат, – продолжала бубнить и исследовать ощущения, потирая мягкую нежно-ворсистую шкуру у глаз и на спинке носа. – Ну какое же ты чудовище? Ты мягкий, такой приятный на ощупь, просто прелесть! Бархат! Можно я буду звать тебя «Бархат»?

Зверь махнул огромной башкой, едва не стряхнув меня, и громко чихнул. А потом посмотрел так, что мне не нужно было переводчиков со звериного на человечий, чтобы понять послание в его взгляде. Зови, как хочешь, просто будь рядом! И я испытала жгучий стыд, потому что отвела глаза, оставив эту искреннюю мольбу без ответа. Разве есть смысл говорить, что это не только между моим Бархатом и мною? Разве вообще нормально хотеть остаться в этом моменте времени, просто согреваясь теплом зверя, который, по сути, и есть тот самый мужчина, что, кажется, задался целью сломать меня во что бы то ни стало?

– Ба-арха-ат, – с сожалением протянула я, соскальзывая с него, поднимаясь на ноги и отворачиваясь. – Плевать на все, с тобой без сомнений осталась бы в этом мире и наверняка не пожалела бы никогда! Научилась бы жить заново, не вспоминая о том, что оставила позади. Как вы можете быть настолько разными? Как один может без единого слова лечить душу и дарить безопасность, а другой ранить каждым словом?

– Неужели каждым? – хриплый, ломкий голос Грегордиана заставил вздрогнуть, но я не обернулась, боясь прочесть в его глазах, сколько он слышал.

– Я говорила не с тобой, архонт Грегордиан!

– Вообще-то всегда со мной, – его возражение было лишено гнева. – И не нужно добавлять титул, когда мы наедине.

– Как прикажешь. – Ничего не смогла поделать с тем, что в моем голосе послышалось лязганье замков, на которые закрылась моя душа в ожидании нового раунда противостояния.

– Я умею не только приказывать, – прозвучало так непривычно задумчиво для деспота, что я все же бросила взгляд через плечо. – Умел.

– В самом деле? – сначала фыркнула я, но, уловив краткий всполох уязвимости в серых глазах, застыдилась своей насмешки. Что я действительно знаю о нем, какое имею право судить?

– Думаю, когда-то правда умел.

Не желая больше выдавать свои эмоции, потому что просто предсказать не могла, какой будет на них реакция, снова повернулась спиной и посмотрела на Тахейн Глифф, хотя все происходящее внизу не доходило до моего сознания.

– Мне пора, Эдна, – все еще глухо произнес деспот, и я вдруг ощутила дыхание на своей шее, а его распростертая ладонь легла мне на живот, вынуждая кратко прижаться. И я подчинилась. Потому что хотела этого. Его такого, как сейчас, настолько близко ко мне, что между нами, казалось, не было расстояния во всех смыслах.

– Вечером праздничный пир по поводу победы над драконами. Я хочу, чтобы ты была на нем рядом со мной. Прикажи Лугусу обеспечить тебя всем необходимым и поменьше трещать, обсасывая сплетни, которым уже целая вечность.

И спустя мгновение наш контакт исчез, а я оглянулась лишь для того, чтобы заметить край его рубахи, мелькнувшей, когда он спрыгнул уже на своем балконе.

Ну, естественно, не «согласилась бы ты составить мне компанию» или «как насчет поужинать на людях». Да и Бог с ним! Учитывая предыдущие события, приглашение могло быть и гораздо менее цивилизованным.

Глава 7

Проклятая улыбка! Эдна же ею в одно мгновение заживо его вскрыла, без малейших усилий добравшись до веревок из чистого железа, плотно опутавших и держащих в целости его душу, и небрежным легким движением будто срезала множество из них. И от этого в его груди моментально стало тесно и больно, как когда-то давно, а ведь он запретил себе даже помнить о том моменте жизни, когда проявил себя как уязвимый, доверчивый слабак. Только полный идиот желал бы повторения столь унизительного опыта, а он, слава Богине, не такой! И все же в ту секунду, глядя на Эдну, деспот не мог думать ни о чем, кроме как продлить, сохранить, повторить это мягкое восхитительное сияние ее свободной, расслабленной улыбки. Словно вся ее кожа стала излучать теплый, ласкающий его жестко стянутое нутро свет, чьи микроскопические лучистые, золотистые капли задрожали на кончике каждой ее ресницы, на любом мельчайшем волоске на ее коже, срываясь и заполняя воздух между ними, врываясь в его легкие флюидами шокирующего замешательства и… счастья? Грегордиан тряхнул головой, отмахиваясь от этой чуши. Ему следовало запретить ей эти проклятые, делающие его будто слабоумным улыбки, а не требовать повторения!

– Могу я узнать, стоит ли всем собравшимся в зале приемов ждать твоего появления, мой архонт? – столкнувшись с шагающим по коридору в абсолютно противоположную сторону деспотом, Алево тут же увязался следом. И полноценный ответный оскал в качестве открытой демонстрации раздражения, естественно, не отпугнул его. С этим упрямым асраи устрашающие всех гримасы Грегордиана никогда не срабатывали. И это всегда одновременно злило и радовало архонта. Алево вечно был точно его неуместная, но неизбежная совесть плюс здравомыслие. Как ими ни швыряйся и сколько ни затыкай, они все равно липнут и сверлят мозг.

– Не стоит, – рыкнул деспот, но спустя секунду уточнил с тяжким вздохом: – Если, конечно, нет ничего мега неотложного.