– Оооооо… – обречённо завыл Вэл. Похоже, ничего подобного видеть ему не доводилось ни разу в жизни. Понимаю. Нас, чернокнижников, вообще мало – повывели, повытравили, на кострах пожгли да в реках потопили вот такие вот паладины и им сочувствующие. Тех, которые не просто нахватались по верхам, а действительно что-то знают и умеют, и вовсе единицы осталось. На голема мертвячьего либо покойника, магией чернокнижника поднятого, далеко не каждому полюбоваться теперь доводится. Впрочем, возможно, мальчишку напугал стул, резвым конём скакнувший в его сторону. Мебель тоже потихоньку начала пробуждаться – уже зашевелился стол, поползла в сторону врага скамеечка для ног, лениво заворочалось кресло… Вылетела из пазов оконная рама вместе со стёклами, ударила Вэла по спине, отчего тот зашёлся в совсем уж невообразимых истерических воплях, и рухнула на пол – накопленной ею магии не хватило на большее. Из-под умывальника спрыгнула кадушка с грязной мыльной водой, в резком рывке перелетела сразу через полкомнаты и с ног до головы окатила остервеневшего Арвина, после чего, явно удовлетворённая своим подвигом, мирно укатилась в угол и там замерла. На чердаке тем временем что-то гулко затопало, зашелестело в поисках спуска…

Дом сражался за меня решительно и отчаянно. Он любил меня, этот дом, любил верно и преданно, как собака любит спасшего её от гибели человека. Я ведь и впрямь спасла его в своё время – от плесени, гнили, запустения и обязательно последовавшего бы за этим всем разрушения. Лет десять назад эту избушку себе на радость да всем на удивление отстроил какой-то пришлый нелюдимый мужик. Жители расположенной верстах в двух деревеньки Клёнушки не знали даже его имени и так и называли – Бирюк. Одиночеством он наслаждался недолго – прожил всего пару лет, после чего отошёл в объятия Всесущей. А дом, оставшийся без заботливой хозяйской руки, начал ветшать. В нём даже охотники и звероловы не останавливались на ночёвку – слишком близко он к Клёнушкам расположен, проще уж туда дойти и устроиться с комфортом, в корчме с натопленным очагом, пивом и готовой едой. Не селился в этом доме никто из-за тех же двух вёрст до села – как ни крути, каждый день по десять раз на такое расстояние не набегаешься, а крестьяне Отдалённых провинций, до сих пор практикующие толоку, поодиночке не живут. Так что мне, с радостью купившей у деревенского старосты жильё на отшибе за гроши, домик откровенно обрадовался: тут же перестали скрипеть ступени крыльца, куда-то вмиг пропала обжившее чердак семейство летучих мышей, во дворе расцвела яблоня, разбежались по углам пауки, до этого считавшие себя полновластными хозяевами, прекратили топотливые забеги и писклявую ругань крысы в подполе, а колодец, как выяснилось, даже чистить не пришлось – он и так пребывал в идеальном состоянии. Я отвечала избушке тем же – поменяла двери и ставни, расчистила и обустроила погреб, безжалостно сожгла весь накопившийся за время запустения хлам, повесила книжные полки и накупила мебели, каждый год белила печь, обрабатывала яблони от паразитов специальным варом, копала и сажала маленький огородик, решительно пресекала попытки плесени и жучков-древоточцев обосноваться в моём скромном жилище…

Поэтому со вторгшимся в его стены врагом дом вступил в сражение сразу и, кажется, по собственному почину, а не откликаясь на вложенную в него магию. Многие предметы вообще зачарованы не были (те же рамы оконные, скамеечка для ног, кадушка с грязной водой под умывальником), но в бой шли и старались нанести как можно больше урона. Выглядело это, конечно, очень забавно – как цыплёнок, пытающийся атаковать обутые в сапоги мужские ноги, – но мне было не до смеха. Физической боли от того, что паладин пинком опрокинул подбежавший к нему стул и безжалостно сломал его одним ударом своего молота, я не чувствовала, но мне было безмерно жаль вещей, выбранных мною с любовью, хорошо сделанных и верно служивших, а теперь походя изломанных за безнадёжные попытки защитить хозяйку.

Голем, только что собравшийся в единое целое и потому ещё неуклюжий, ввалился в большую комнату, как медведь-шатун – с грохотом и стуком, ударяясь о дверной косяк и грозно разевая пасть. Реветь, впрочем, ему было нечем. Однако впечатление произвести удалось, да ещё какое! Вэл уже не орал даже, а лишь таращил огромные, абсолютно круглые глаза да давился истерической икотой. Зато его наставник не подкачал: мужчина быстро обернулся к новому противнику и ещё в развороте швырнул сияющий ошеломляюще ярким светом молот. Тот полетел легко, как палка. Голем даже не попытался блокировать удар – просто отшатнулся в сторону, пропуская жуткую паладинскую магию мимо себя, и решительно пошёл на врага. Увы, тот уже не был безоружен – молот, как экзотическое оружие бумеранг (я однажды – давно дело было – читала о таком в газете, в заметке об островных колониях и тамошних аборигенах), вернулся во властно протянутую руку своего владельца. Поэтому костяного врага Арвин встретил в полной боевой готовности.

Я бестолково заметалась по погребу, налетая в темноте на свои торбы, по-прежнему валяющиеся на полу, и сталкиваясь с полками. Голем может напугать чуть ли не до мокрых порток (что, собственно, он с успехом проделал с Вэлом), может обратить в бегство или победить не слишком умелого противника – просто задавит массой, сил у него больше, чем у человека. Но против хорошего бойца, обученного и крепкого духом, у моего защитника нет шансов – всё-таки собран он из костей животных. Вот если б кости человеческие были, да от опытного воина, да обмотанные остатками жил и кожи, да с пробуждённой памятью вкупе с умениями прижизненными… Эх, да где ж в наш просвещённый век такой материал раздобудешь?

Нет, в наше время, конечно, ничего подобного не достать. А вот раньше…

– Руки! – пронзительно крикнула я, нащупав, наконец, искомое и вцепившись в него до боли в пальцах, накачивая содержимое своей силой и ненавистью. Тряпичный кулёк зашевелился, потом почти истерически задёргался, и я поспешно отбросила его в сторону. Ну же, просыпайся! Давай, давай, я нуждаюсь в твоей защите!

Горловина мешочка сама собой растянулась. Из неё со страшным свистом вылетали кости.

– Лучевая, локтевая, – вслух бормотала я. Руки собрались бы и без этой скороговорки-перечисления, но мне очень хотелось отвлечься от жуткого топота и грохота наверху – там то ли голем гвоздил паладина всем, что под руку подвернётся, то ли паладин разбирал голема на составные части, не особенно заботясь об их сохранности. – Запястья, пясти, фаланги… Много фаланг!

О, эти руки – это просто восторг! Когда-то они были знамениты на всё королевство. Ну, не сами по себе, конечно, а в составе единого целого со своим хозяином. Тоже, кстати, паладином. Ильгар Светносный! Звучит-то как! Гордо, пафосно, устрашающе! Но даже паладины смертны. От объятий Прекраснейшей ещё никто не ускользал. Эти руки тоже могли создать из ничего световой молот, прямо как Арвин, что бесится сейчас в моём домишке. После многих лет посмертия они, понятно, этакий фокус провернуть не в состоянии. А вот мечом по-прежнему орудуют безупречно.

Руки собрались сами. Две костяные конечности в обрывках плоти и кожи. Отлично сохранились, надо признаться, для их более чем почтенного возраста. Уж и Ильгара-то того помнят разве что летописцы да историки, а руки-то его, поди ж ты, до сих пор так и служат верой и правдой его, ильгарову, исконному врагу.

– Меч там, – коротко дёрнула я головой в сторону, где, по моим прикидкам, и впрямь должен был обретаться меч (одинокая женщина в наше время совсем уж без оружия никогда не живёт; пусть даже обращаться с ним она не умеет, но меч, топор и пару кинжалов хозяйстве обязательно держит). – Враг там, – глазами я указала наверх. – По возможности убить обоих. Сначала старшего – он опаснее.

Руки, удерживаемые в воздухе моей магией, подхватили меч (как они сообразили, где он находится, мне было толком не понятно, но в глубинных процессах, протекающих в оживлённых частях тел, я всегда была не сильна), несколько раз прокрутили его, оценивая массу, или, скорее, занимаясь позёрством – меч уж которой год при мне был один и тот же – и полетели к лазу из погреба.

Арвин вступил в битву с новым врагом с готовностью – он и впрямь был опытен, силён и бесстрашен, этот паладин. Кости летали вокруг него, изгибаясь так, как живые суставы никогда не вывернутся. Меч свистел грозно и зло, и уже набрякал кровью рукав свободной мужской рубахи. Впрочем, мёртвая плоть – плохой противник для воина света: Арвин метким ударом молота разнёс руку, держащую меч, на составные части, и, пока она не собралась обратно, быстро оглянулся.

Ещё до этой схватки с куском мёртвого паладина мой незваный гость вполне успешно разобрал голема по косточкам. Ну как разобрал… Разнёс на составные части своим молотом, истоптал сапогами, оплевал светом, распинал по углам. Кости шевелились, ползли друг к другу, стремясь вновь собраться в единое целое. Некоторые подкатывались паладину под ноги, пинали под коленями, подпрыгивая, ударяли в зад.

Видимо, именно эти нелепые нападки и заставили Арвина предпринять попытку окончательного упокоения непокорного голема. Да, заодно, и с руками разобраться – они преуспели в деле восстановления не в пример больше, ещё пара мгновений – и вновь кинутся в атаку.

– Идиот… – одними губами произнесла я, поняв, что задумал мужчина. Даже из подпола, отчаявшись, полезла, сама не зная, зачем – то ли самолично в эту достославную битву вступить, то ли на себя внимание отвлечь, то ли высказать своё бесценное мнение в лицо мужчине, то ли воззвать к разуму паладина, затуманенному бешенством и возмущением. Оное, кстати, отличное прослеживалось в каждом жесте, в каждом взгляде Арвина. Как, без слов вопрошал он всем своим видом, как Луноликая допустила этакое непотребство: мы с неописуемым трудом нашли чернокнижницу, практически бескровно её пленили, а теперь эта дрянь смеет сопротивляться, усложнять работу и что-то там себе волшебничать?!

«Дрянь» успешно преодолела половину ступеней лестницы и ухватилась рукой за крышку погреба, по-прежнему лежащую на полу, как раз в тот момент, когда обозленный паладин закончил начитывать заклинание. Воздетая над головой рука воссияла ослепительным светом, и мужчина резко опустил её, окатывая жарким сиянием по-прежнему копошащиеся на полу кости.

– Идиот, – беспомощно повторила я, окончательно уверившись в правильности собственной оценки умственных способностей моего незваного гостя. После чего разжала пальцы и спрыгнула (вернее, бестолковым кулём свалилась с лестницы) обратно в погреб.

Не успела.

Слишком много магии я вложила в кости голема и в сам дом. Слишком напитаны волшбой оказались руки – всё-таки это очень мощная вещь, не каждый чернокнижник создаст такое. Слишком разъярён был паладин, чтобы экономить силы и хоть на мгновение задуматься о последствиях. Слишком слабую теоретическую база вложили в голову Вэла, слишком мало занимались с мальчишкой практикой – он, заикаясь и подвывая, тоже что-то попытался сделать, но вышло только хуже.

Выброс энергий был чудовищен.

Моя бедная хатка заскрипела и закачалась, как лёгкий соломенный шалашик под ударами ветра. Крышу просто сорвало и унесло в неведомые дали, печь развалилась по кирпичику, а стены начали складываться вовнутрь – дом, даже погибая, делал последние отчаянные попытки защитить хозяйку и погубить вторгшихся в него захватчиков.

Впрочем, я этого уже не видела. Отдачей от разрушения голема и светлой паладинской силой мою бедовую головушку приложило так, что я потеряла сознание. Уже во второй раз за этот долгий, весьма насыщенный событиями день.

На пол погреба рухнуло уже беспамятное тело.

Интерлюдия. Девочка

Одна из летних ночей двести тридцать лет назад выдалась в Арнехельме шумной и беспокойной, но очень весёлой. Глубоко за полночь горели факелы, звучала музыка и смех, жители пили вино, пели песни, танцевали, прыгали через костры и во весь голос произносили здравицы.

Столица праздновала рождение королевской дочери.