Она резко встала из-за стола.

– Ох, нет! – Анна загородила ей дорогу. – Нам нужно восстановить припасы в этом доме, потому что твой отец скормил гостям все, что у нас было, и ты, мамзель, мне поможешь!

Сантэн просто необходимо было ускользнуть от них, побыть в тишине, разобраться с этим новым ужасающим упадком духа. Она молча нырнула под протянутую руку Анны и распахнула кухонную дверь.

А за ней стоял самый прекрасный человек из всех, кого только она видела в своей жизни.

На нем были сияющие высокие ботинки и отличные бриджи для верховой езды, немного светлее, чем его китель цвета хаки. Тонкая талия была перетянута отполированным ремнем со сверкающей пряжкой, офицерский походный ремень наискось пересекал грудь, подчеркивая ширину плеч. Слева на груди поблескивали крылышки Королевского летного корпуса и ряд разноцветных ленточек, на погонах красовались знаки воинского звания, а фуражка была аккуратно смята так, как принято у боевых пилотов-ветеранов, и сидела под лихим углом над невероятно синими глазами.

Сантэн отступила на шаг и уставилась на него снизу вверх, потому что он возвышался над ней, как некий молодой бог, и Сантэн испытала чувство, совершенно новое для нее. Ее желудок словно превратился в желе, горячее желе, оно тяжело таяло и сползало вниз по ее телу, пока девушке не стало казаться, что ее ногам не вынести такой груза. И в то же время ей стало очень трудно дышать.

– Мадемуазель де Тири…

Видение боевого великолепия заговорило и коснулось козырька фуражки, отдавая честь. Голос был явно знакомым, и Сантэн узнала глаза, эти лазурные глаза, к тому же левая рука видения поддерживалась узкой кожаной петлей…

– Майкл…

Голос Сантэн прозвучал сдавленно. Она тут же поправилась:

– Капитан Кортни… – И сразу сменила язык: – Минхеер Кортни?

Молодой бог улыбнулся ей. Казалось просто невозможным, что это тот же самый человек – взъерошенный, окровавленный, грязный, в изорванных лохмотьях, дрожащий и жалкий, кому она помогла справиться с потрясением от боли и слабости, а затем, поддавшегося опьянению, усадила в коляску мотоцикла накануне днем…

Когда он улыбнулся, Сантэн почувствовала, как мир пошатнулся под ее ногами. А когда мир замер, она почувствовала, что теперь он несется по другой орбите, по новому пути среди звезд. Ничто не могло теперь стать прежним.

– Entrez^[15], месье…

Она отошла в сторону; и когда летчик перешагнул порог, граф встал из-за стола и поспешил ему навстречу.

– Как ваши дела, капитан? – Он пожал руку Майкла. – Как ваши раны?

– Намного лучше.

– Немножко коньяка пойдет им на пользу, – предположил граф и лукаво покосился на дочь.

Желудок Майкла испуганно сжался при этих словах, и он энергично затряс головой.

– Нет, – твердо произнесла Сантэн и повернулась к Анне. – Мы должны проверить повязки капитана.

Протестуя лишь для вида, Майкл сел на табурет перед плитой, и Анна расстегнула его ремень, а Сантэн, стоя за его спиной, сняла с него китель и рубашку.

Анна размотала бинты и одобрительно хмыкнула.

– Горячей воды, дитя! – приказала она.

Они осторожно обмыли и просушили ожоги, потом опять смазали их бальзамом Анны и перевязали чистыми бинтами.

– Заживает прекрасно, – кивнула Анна, пока Сантэн помогала Майклу надеть рубашку.

Она и не представляла прежде, какой гладкой может быть кожа мужчины – и на боках, и на спине… На затылке Майкла курчавились темные волосы, а сам он был таким худым, что все позвонки выступали под кожей отчетливо, как бусины чёток, а вдоль них бежали две гряды крепких мускулов.

Сантэн обошла Майкла, чтобы застегнуть на нем рубашку спереди.

– Вы так добры… – тихо произнес он.

Она не осмелилась посмотреть ему в глаза, чтобы не выдать своих чувств перед Анной.

Волосы на его груди были густыми и упругими, Сантэн почти неосознанно слегка коснулась их кончиками пальцев, а соски на плоской крепкой груди были серовато-розовыми и крошечными, но они затвердели и приподнялись под ее взглядом, и это был феномен, который и изумил, и очаровал девушку. Ей и в голову не приходило, что такое и с мужчинами случается.

– Поспеши, Сантэн! – сердито бросила Анна.

Сантэн вздрогнула, только теперь заметив, что разглядывает тело Майкла.

– Я пришел, чтобы поблагодарить вас, – сказал Майкл. – Я не собирался заставлять вас работать.

– Это нетрудно. – Сантэн все еще не смела взглянуть в его глаза.

– Без вашей помощи я мог просто сгореть заживо.

– Нет! – воскликнула Сантэн с излишней горячностью.

Мысль о смерти столь прекрасного существа была совершенно неприемлемой и невыносимой для нее.

Теперь она наконец снова посмотрела ему в лицо, и ей показалось, что сквозь череп Майкла просвечивает летнее небо, – такими синими выглядели его глаза.

– Сантэн, у нас много работы. – Тон Анны стал резче.

– Позвольте помочь вам, – с пылом вмешался Майкл. – Я отстранен… мне не разрешено летать.

Анна явно засомневалась, но граф пожал плечами:

– Лишняя пара рук нам не помешает.

– Это в качестве небольшой благодарности, – добавил Майкл.

– Но ваш прекрасный мундир…

Анна в поисках предлога посмотрела на его блестящие ботинки.

– У нас есть резиновые сапоги и рабочая одежда, – быстро произнесла Сантэн, и Анна вскинула руки, сдаваясь.

Сантэн подумала, что даже синяя serge de Nim, или джинса, как обычно называли такую ткань, и грубые резиновые сапоги выглядят элегантно на высокой стройной фигуре Майкла, когда он спустился в подвал, чтобы помочь графу вычистить стойла животных.

Сантэн с Анной провели остаток утра в огороде, готовя почву для весенних посадок.

Каждый раз, когда Сантэн по любому предлогу спускалась в подвал, она останавливалась неподалеку от Майкла, работавшего под руководством де Тири, и они застенчиво обменивались прерывистыми малозначащими словами, пока на лестнице не появлялась Анна.

– Где опять этот ребенок! Сантэн! Что ты вообще здесь делаешь?

Как будто Сантэн это знала.

Все четверо пообедали в кухне омлетом, приправленным луком и трюфелями, сыром и ржаным хлебом, с бутылочкой красного вина – на нее Сантэн согласилась, но ключей от винного погреба отцу все же не дала. Она сама принесла вино.

Спиртное смягчило настроение, даже Анна выпила стаканчик и разрешила Сантэн сделать то же самое, и разговор стал беспечным и легким, его прерывали взрывы смеха.

– Что ж, капитан, – граф наконец повернулся к Майклу с расчетливым блеском в единственном глазу, – не расскажете ли теперь, чем вы и ваша семья занимаетесь в Африке?

– Фермерством, – ответил Майкл.

– Арендуете ферму? – осторожно пустил пробный шар де Тири.

– Нет-нет, – засмеялся Майкл. – Мы работаем на своей земле.

– Землевладельцы?

Тон графа изменился, потому что, как это было известно всему миру, земля всегда была единственной настоящей формой богатства.

– И велики ли владения вашей семьи?

– Ну… – Майкл как будто смутился. – Они довольно большие… Видите ли, в основном ими занимается семейная компания… мой отец и мой дядя…

– Ваш дядя-генерал? – вставил де Тири.

– Да, мой дядя Шон…

– Сотня гектаров? – желал узнать граф.

– Немножко больше.

Майкл неловко поерзал на скамье, вертя в пальцах кусочек хлеба.

– Две сотни?

Граф смотрел так выжидающе, что Майкл не мог уже уходить от ответа.

– В целом, если учесть и плантации, и скотоводческие ранчо, и еще те земли, что у нас есть на севере… получится около сорока тысяч гектаров.

– Сорок тысяч?

Де Тири уставился на Майкла, а потом повторил по-английски, чтобы удостовериться в том, что не ослышался:

– Сорок тысяч?

Майкл смущенно кивнул. Он лишь недавно начал чувствовать себя не очень удобно из-за размеров семейных владений.

– Сорок тысяч гектаров? – почтительно выдохнул граф и тут же спросил: – И конечно, у вас много братьев?

Майкл покачал головой:

– Нет, я, к несчастью, единственный сын.

– Ха! – с явным облегчением произнес де Тири. – Ну, не стоит огорчаться из-за этого.

Граф похлопал Майкла по руке отеческим жестом.

После этого он бросил короткий взгляд на свою дочь и в первый раз понял, с каким выражением она смотрит на летчика.

«Да, бывает и такое, – подумал он. – Сорок тысяч гектаров и единственный сын!»

Его дочь была француженкой, она знала цену каждому су и франку, знала даже лучше, чем он сам. Де Тири нежно улыбнулся ей через стол. Она во многом была еще ребенком, но в других отношениях являлась рассудительной молодой француженкой. С тех пор как их управляющий сбежал в Париж, оставив счета поместья в полном беспорядке, именно Сантэн взялась за финансовые дела. Сам де Тири никогда не уделял особого внимания деньгам, для него единственной настоящей ценностью всегда оставалась сама земля, но его дочь была умницей. Она даже пересчитала все бутылки в винном погребе и окорока в коптильне. Де Тири глотнул вина и предался приятным мыслям. После всей этой бойни, скорее всего, останется совсем немного достойных молодых мужчин… и сорок тысяч гектаров!

– Chérie^[16], – сказал он. – Если капитан возьмет дробовик и подстрелит для нас несколько жирных голубей, а ты наберешь корзинку трюфелей – их еще можно найти, – какой ужин мы могли бы устроить сегодня вечером!

Сантэн восторженно хлопнула в ладоши, но Анна в негодовании уставилась на него через стол.

– Анна пойдет с тобой, конечно, – поспешил добавить граф. – Нам ведь не нужен какой-то невиданный скандал, так?

«А заодно можно и посеять правильное семя, – подумал де Тири, – если оно уже не проросло. Сорок тысяч гектаров, черт, представить невозможно!»

Свинью звали Кайзер Вильгельм, или, вкратце, Кляйн Вилли. Это был пегий боров, такой здоровенный, что, когда он брел по дубовому лесу, напоминал Майклу гиппопотама. Острые уши борова нависали над его глазами, хвост закручивался над спиной, как моток колючей проволоки, выставляя напоказ богатые признаки его половой принадлежности, спрятанные в ярко-розовом мешке, выглядевшем так, будто его обварили маслом.

– Vas-Y!^[17] Ищи! – одновременно выкрикнули Сантэн и Анна.

Им требовались объединенные силы, чтобы удержать на поводке огромное животное.

– Ищи! Ищи!

И боров принялся энергично обнюхивать влажную шоколадно-коричневую почву под дубами, волоча за собой двух женщин. Майкл шел следом, держа на плече лопату и радуясь новизне охоты.

В глубине леса они перешли узкий ручей, наполненный помутневшей после недавних дождей водой, и дальше направились вдоль его берега под фырканье борова и поощряющие возгласы женщин. Внезапно боров испустил радостный визг и начал рыть мягкую землю плоским рылом.

– Нашел что-то! – восторженно крикнула Сантэн, и они с Анной стали тянуть поводок, – впрочем, тщетно.

– Майкл! – выдохнула девушка через плечо. – Когда мы его оттащим, вы должны поспешить с лопатой! Вы готовы?

– Готов!

Из кармана юбки Сантэн достала кусок старого трюфеля, уже слегка заплесневевший. Она разрезала его складным ножом и поднесла настолько близко к морде борова, насколько могла дотянуться. Сначала боров не обратил на это внимания, но потом уловил запах разрезанного гриба и утробно хрюкнул, пытаясь отхватить девушке руку слюнявыми челюстями. Сантэн отдернула трюфель и попятилась, и боров повернул за ней.

– Скорее, Майкл! – крикнула она, и он врезался лопатой в землю.

Понадобилось копнуть с полдюжины раз, чтобы обнаружить скрытый в почве гриб, и Анна тут же опустилась на колени и вытащила его голыми руками. Она подняла трюфель перед собой – он был покрыт комьями шоколадной земли и представлял собой темный ком размером почти с ее кулак.