– Да каким боком Пьетро Мирра к нашему делу о Салтыковой? – не понял Цицианов.

– Может статься, что отношение самое прямое. Мои старые подозрения начинают оправдываться. Не простое это дело, князь.

– Ну, ты даешь, Степан Елисеевич. Если так все пойдет, то мы никогда того дела не распутаем. Так и завязнем в нем на годы. А ждать никто не станет. Чего ты ухватился за шута этого? Он давно в своей Италии живет припеваючи, ежели не помер еще. Ты про девку убиенную узнать был должен.

– А меня этот Педрилло заинтересовал, князь. Вот ты послушай…

– Нет, это ты меня послушай, Степан. Нам доносить в столицу нужно срочно. И нам подкинули десяток убиенных холопов. Нужно по ним следствие вести. Нужно добиваться повального обыска и допрашивать дворню салтыковскую и здесь на Москве и в имениях. Там они много чего рассказать могут.

– Разрешения на повальный обыск нужно испросить из Петербурга. Здесь местные чиновники нам его не дадут.

– Но Иванцов в Петербурге защищает наши интересы. И он добьется того, что нам нужно. Только отвлекаться и останавливаться нельзя. Ты давай свою убиенную 12-летнюю девочку подай в отчете так, чтобы у них там в Сенате волосы на головах зашевелились. А я Феклу Герасимову им подам на блюде! И вместе с делом Тютчева у нас уже много чего будет. А по Фекле я такое раскопал вчера, что закачаешься. И они там в Петербурге просто так мимо себя уже сие не кинут. Быть громкому делу, Степан.

– Погоди, князь. Все что ты назвал еще доказать стоит. И сделать сие будет непросто. В ведомстве Хвощинского и Молчанова наши с тобой доводы живо раскидают яко головешки от костра потухшего.

– Раскидают ли? – загадочно улыбнулся Цицианов. – Сие видно будет. Ты не знаешь, что у меня имеется. Но оно понятно, что все непросто. Однако делать это нужно, Степан. А священник твой про девку Прасковью многое знать должен. Что же не сказал ничего? Может боится?

– Нет. Сей батюшка на труса не походит. Но у него своё мнение имеется по делу Салтыковой.

– Да чихал я на его мнение. Он священник и чего в следствие ему соваться? Разберемся и без таких помощников.

– А ты не думал, князь, что Салтыкова не так уж и виновна? – спросил Соколов. – Не думал о том, что её кто-то нам специально подставляет. Вот посмотри. Мишку, как только он развязал язык, что знает про того, кто помог холопам Салтыковой до Петербурга добраться, убили. И это не дело рук Салтыковой.

– Да дался тебе этот Мишка. Он вообще не имеет отношения к делу! Ежели мы такой отчет представим в Петербург про Мишку твоего, то нас сразу же от дела отстранят. И на карьере своей можешь крест поставить. Забудь про Мишку. Вся Москва гудит о жестокостях Салтыковой. Чиновники продажные её прикрывали не раз. Что тебе еще нужно? Нам вину этой дикой барыни доказать надобно!

– Мало про что Москва гудит, князь. Мы не слухи и сплетни собираем. И ежели, про сплетни да слухи вспомнить, то я хочу тебя, князь, спросить.

– Про что? – спросил его Цицианов.

– До меня дошли слухи, что на тебя разбойники напали, когда ты на Москву возвращался? Так ли сие?

Цицианов внимательно посмотрел на Соколова. Его удивило, что это уже известно в Москве. Хотя он предполагал, что ямщик распустит язык, но не знал, что это скоро дойдет до полиции.

Степан увидел, что это сообщение абсолютно Цицианова не смутило.

– Так что, князь?

– Действительно на меня напали разбойники. И что с того?

– А с того, что странности были некие в этом нападении. Ты, видать догадался, что твой ямщик язык в кабаке распустил. Расскажи мне про то подробнее.

– А откуда тебе про сие известно, Степан Елисеевич? Неужто, ты сам ямщиков допрашивал?

– Нет. Мне про то один старый знакомый рассказал, князь. Но ты на вопрос не ответил.

– Тебя предупредили, чтобы не доверял мне? Мол, с разбойниками знакомство водит. Так? – усмехнулся князь.

– Так ты мне расскажи про все князь, и я всякие сомнения отброшу относительно тебя.

– Некто пытается заставить нас подозревать друг друга. А дело вот как было, Степан. Атамана разбойного действительно я знавал в прошлое время. Ведь я во время прусской войны служил в драгунах и там был у меня один вахмистр по фамилии Рокотов. Я ему жизнь спас, когда двое прусских кирасир практически порубили его. И вот где удалось встретиться.

– А как драгунского вахмистра занесло в разбойники, князь?

– Ну, это тебя не должно удивлять, Степан. Такого в российской жизни у нас хватает. Тебе ли не знать того. А не рассказал я тебе про тот случай, потому что не хотел вахмистра выдавать. И надеюсь, ты его фамилии также, где не следует, произносить не станешь.

– Это дело до меня не касаемо, князь. И ежели, так оно было, то более к сему разговору возвращаться не станем.

– В том, что так оно и было, могу дать тебе мое слово дворянина, – произнес Цицианов.

– Этого достаточно, князь. Для меня, но иные об том также узнать могут. Хотя слова ямщика, да еще и пьяного, вряд ли кто примет. А мое доверие к тебе не пошатнулось.

В двери постучали. Соколов ответил, что войти можно. Створки с легким скрипом распахнулись, и на пороге появился курьер.

– Его высокоблагородие господин Гусев из Тайной экспедиции к коллежскому секретарю Соколову передал вот это, – и курьер протянул Соколову письмо.

Тот схватил его и разорвал конверт. На бумаге было написано только несколько слов:

«Степан Елисеевич,

Полицейский урядник Пафнутьев, до которого у вас с князем дело было, сегодня утром был найден мертвым. Ежели, что подробнее узнать хочешь. Приезжай.

Гусев».

Соколов побледнел и посмотрел на князя.

– Что такое? – спросил Цицианов.

– Полицейский урядник Пафнутьев умер, – ответил он.

– Что значит – умер? – вскричал князь. – Да я вчера с ним говорил, и он был жив и здоров.

– Его утром нашли в пять часов у трактира, – ответил курьер. – Подьячие как раз мимо шли и увидели тело знакомое. Глядь, а то и вправду наш Пафнутьев.

– Отчего он умер? – спросил Цицианов. – Что за наваждение такое?!

– Дак ножом его пырнули в бок. Поздно в трактире засиделся, и вышел когда тьма была. Тут его сердешного и подрезали. Ну и ограбили.

–Ладно, иди! Передай Гусеву, что я днем у него буду. Вот тебе за труды, – Соколов сунул курьеру полтину.

Тот поблагодарил и ушел.

– Что скажешь на сие, Степан? – Цицианов посмотрел на Соколова. – Тут тебе не Мишка! Вот она настоящая ниточка где. Убит полицейский, который кое-что знал! И такое знал, что наше дело быстро бы с места сдвинулось. Вот его и убрали.

– Да погоди ты делать выводы, князь. А если это простое ограбление? Загулял мужик в трактире. Вышел поздно, вот его разбойники и убили. Такое каждый день в Москве происходит.

–Не верю я в такую случайность, Степан, – начал горячился князь. – Вчера я к нему приехал в приказ и увел его в трактир. Он мне много чего порассказал и сегодня должен был прибыть сюда. Показания писать! И вот тебе!

– Может ты и прав, а может, и нет, – ответил Соколов. – Сие точно утверждать пока нельзя.

– Да что там утверждать, Степан? Только я узнал некие подробности о смерти дворовой девки помещицы Салтыковой Феклы Герасимовой. И такие подробности о которых в протоколе нет ничего. А Пафнутьев мог быть отличным свидетелем. Как ты знаешь, он ранее служил урядником 1-й полицейской команды. Это тебе не холоп помещицы. Урядник, ныне покойный такоже сказал, что Салтыкова повинна в людоедстве.

–Что? – не поверил Соколов. – Но можно ли верить слухам про людоедство? Я всегда причислял такие слухи к пустым мужицким байкам.

–А после слов урядника ныне покойного я стал думать не пустые сии байки, Степан. Он рассказал мне, что у девки Феклы обе груди отрезаны были. Сие не просто побои, Сие нечто большее. Кто мог у молодой крестьянки груди отрезать? За какой надобностью?

– Того не знаю, князь Дмитрий. А почему ты вчера урядника в присутствие не притащил, коли такие важные сведения узнал?

– Да мы в трактире начали разговор, и я всего этому уряднику там заказал. Он и начал гулять. Не отрывать же его от стола. Думал чего с ним до утра будет? Выпьет, проспится и завтра все сделает как надобно в казённом присутствии.

– А мог вас кто-то слышать, когда вы разговаривали в трактире?

– В момент разговора нет. Мы сидели на отшибе, и вокруг людей не было. А дальние сами своими разговорами были заняты. Им было не до нас.

– А когда ты его из приказа увозил, кто вас мог видеть?

– Кто знает, Степан? Но вроде никто не видел. Я сразу же его нашел и увез с собой. Все сие быстро произошло. Хотя он предупредил какого-то своего помощника что отлучится. Имени я его не запомнил. Но это узнать нетрудно.

Соколов задумался. Случайно или нет был убит Пафнутьев? Сведения он сообщил князю действительно важные.

– Ежели его убили разбойники с целью ограбления, то нам там искать нечего. А вот если его убрали из-за того, что он тебе рассказал, то стоит покопаться в сем деле подробно.

– Беру ноги в руки, Степан, и еду в приказ! По горячим следам может чего и выяснить получится…

6

Архив Сыскного приказа в Москве.

Сам Степан Соколов приказал везти себя в архив Сыскного приказа. Ему нужно было дело, про которое вчера рассказал отец Василий Иванов. Дело от месяца марта, года 1762-го. Именно сейчас его стоило проверить.

Дело он сразу нашел. Лежало на месте, ибо никто про него и не вспомнил, и даже не подумал из канцелярии приказа изъять. Соколов уселся за большим столом, смахнув с него пыль, и стал перебирать листы.

Там было сказано, что крепостные слуги помещицы Дарьи Николаевны Салтыковой братья Василий и Иван Шавкуновы, Кузьма Тархнохин, Семен Некрасов, да Антип Угрюмов в месяце марте, третьего дня, года 1762-го донесли до сведения полиции в Москве, о бесчинствах барыни своей.

Но в полиции той жалобы принимать не стали и актуарис²⁶ Сыскного приказа Иван Пафнутьев велел холопов схватить и вызнать причину по коей они на Москве находятся, а не в имении Троицкое подле своей барыни. Оказалось, что те холопы попросту от барыни были в бегах. И Салтыкова даже погоню за ними снарядила, но её гайдуки вернулись ни с чем.

Беглые крестьяне были доставлены по приказу Пафнутьева в околоток²⁷, где сидели в течение недели, пока нарочный в имение к Дарье Николаевне выехал. Она за своими холопами должна была прислать людей. Но нарочный вместо того, чтобы сразу к месту поехать, завернул к своему приятелю и там они пили пять дней. И потому он попал в имение Салтыковой только на шестой день. А когда Салтыкова своих гайдуков за холопами прислала, то они к тому времени уже из околотка сбежали.

«Убежали из околотка, – подумал Соколов. – Не такое это простое дело. Не иначе им в сем деле некто помогал. Странно все сие. И побег, и нарочный с казенным повелением загулял, хотя по службе должен был вначале дело свое сделать. Посмотрим, что там дальше писано».

А далее было еще интереснее. Убежав из полиции, беглые крепостные не подались на вольные земли, как обычно такие крестьяне делают, и не сбежали из Москвы. Но снова обратились с жалобой, но на сей раз уже в сенатскую контору. И там стали показывать, что в доме Салтыковой совершались многочисленные убийства дворни. И среди их показаний были свидетельства об убийствах трех жен крестьянина Еромолая Ильина, того самого кто в Петербурге жалобу в руки императрице отдал.

Сенатские чиновники дело стали рассматривать, но словам холопов не поверили и в конце-концов решили отдать их хозяйке. И снова послали нарочного в имение. Но к тому времени, когда гайдуки Салтыковой прибыли, те холопы снова сбежали. И ровно за день, когда за ними приехали.