В канцелярии Соколова ждал чиновник, которого направляли делать выписки из церковных книг по женам Еромолая Ильина и другим умершим в имении Салтыковой. Был он в темно-зеленом мундире с красными обшлагами московского драгунского полка.

– Я коллежский секретарь Соколов. Это надворный советник князь Цицианов.

Офицер представился:

– Прикомандированный к сыскному приказу московского лейб-драгунского полка подпоручик Карпов, ваше благородие! – отчеканил высокий, гренадерского сложения молодец. – Был послан в село Троицкое.

– Привез все, что было велено?

– Так точно! Вот списки крестьян, что умерли за последние годы в имении. Сняты мною собственноручно с церковных книг, и удостоверены священником тамошней церкви отцом Михаилом.

– Показывай! – Соколов сел за стол и предложил сесть Карпову. – И ты, князь, к нам подсаживайся поближе. Здесь есть, об чем подумать.

– Мною были сделаны выписки начиная от года 1756-го, – начал Карпов. – От того времени как супруг Дарьи Салтыковой ротмистр лейб гвардии конного полка Глеб Алексеевич Салтыков помер, и она стала полноправной хозяйкой имения и до времени, когда было начато следствие по её делу. За это время только в имении Троицкое померло 129 человек.

– Так много? Только в одном её имении? – вскричал Цицианов. – Людских душ 129! Что я говорил, Степан Елисеевич!

– Вернее число 129 это всего крестьян, что более не числятся за помещицей Салтыковой, – поправил князя Карпов. – Отец Михаил указал мне на всех кто более не числится в его приходе.

– И каковы причины их отсутствия? – спросил Соколов.

– Разные. Много душ официально умерли от болезней. Кое-кто числится в бегах, кое-кто безвестно отсутствует. Но есть в этом одна странность. В основном пропадают души женского пола. И много таких, что померли в молодом возрасте. И именно за тот период, что был проверен.

– Вот! – вскричал Цицианов. – Именно девок молодых она и мучила больше всего, как и указано в доносе на имя государыни императрицы!

– Священник мне показал еще одно….– Карпов запнулся. – Батюшка явно боится Салтыковой и потому говорил с великим бережением.

– Ну не томи, что он тебе сказал? – торопил подпоручика Цицианов.

– Одна крестьянка была доставлена в село Троицкое для захоронения из Москвы! Из здешнего, значит, господского дома. Отцу Михаилу повелели отпеть девку и подготовить её к захоронению. Но батюшка сказал, что в тот момент девка была еще жива.

– Что? – в один голос вскричали Цицианов с Соколовым.

– Девка была сильно избита. Волосья на её голове были выдраны и голова проломлена, и спина вся гнила от глубоких ран. Не жилец она была, вот и готовили её к погребению.

– Кто готовил? – спросил Соколов. – Кто отдавал приказы священнику?

– Староста тамошний Роман Воеков. Он Салтыковой верный человек. И после когда девка померла, составили там запись о том, что померла она от горячки, которой занемогла при стирке белья на Москве-реке. И врач ту бумагу подписал и священник. В том грехе он господу каялся много раз.

– Фамилия этой убиенной девки? – спросил Цицианов.

– Этого он не сообщил. Боится батюшка. Говорит, что Салтыкова за донос может его от места отстранить и прихода лишить. А знаете, что значит быть бесприходным попом? А у батюшки попадья и шестеро ребят. Не стал я его более мытарить. Все одно он говорил, что управы на барыню не будет.

– Значит, он знает что-то про барыню? Знает. Нужно, Степан Елисеевич, в Троицкое ехать. Там мы свидетелей найдем достаточно, но после того как Салтыкову отстранят от управления именем. А сие могут сделать и здешние власти.

– Эх, ваше благородие, – произнес Карпов. – Не знаете вы наших порядков. Кто здесь против Салтычихи-то пойдет? Да и прокурор Сыскного приказа Хвощинский, и начальник полицмейстерской канцелярии Молчанов, и секретарь тайной конторы Яров частые гости в её доме. У неё и в Петербурге есть своя рука. Да что там рука. Руки!

– Так ты считаешь, подпоручик, что и наказать её по закону нельзя? – строго спросил Цицианов.

Карпов честно ответил:

– Думаю, что нет. Сколь раз уже пытались, и что из того вышло? Ничего. Она с царями в родстве.

– Но есть законы Российской империи! И если Салтыкова их нарушила, то отвечать она будет. Дело на контроле у императрицы Екатерины Алексеевны! И на сей раз, Салтыковой выкрутиться не удастся.

Карпов усмехнулся в усы на слова Цицианова и произнес:

– Дак у нас как оно бывает, закон что дышло, куды повернул – туды и вышло. Так народ говорит. Вот Салтыкова его вертит так, как ей выгодно. И никто на неё не покажет. И даже поп Михаил мне рассказал страшную историю, но на следствии ничего не подтвердит. Своя рубаха к телу ближе. Так-то.

– Посмотрим, куда дышло повернется на сей раз! А ты иди покуда, подпоручик. Ты свое дело выполнил. Иди.

– В бумагах есть и причины смерти жен Ермолая Ильина, – произнес Карпов.

Цицианов был раздражен и указал Карпову на двери. Тот поднялся, забрал треуголку с плащом и, развернувшись на каблуках, прошел к двери и покинул кабинет.

– Дерзок сей подпоручик не по чину, Степан Елисеевич.

– А он правду сказал, князь. Карпов по всему видать служака исправный. Из простых он выдвинулся, из разночинцев.

– Из простых? Тебе он хорошо знаком?

– Нет. Но мужик-то в летах. Не мальчишка, а чин его всего подпоручик. И говорит мне сие, что служба дает ему пропитание и местом своим потому дорожит. И лишних забот на свою голову приобретать не желает. Но свою миссию он исполнил хорошо.

– Нужно срочно подать ходатайство об отстранении Салтыковой от управления имениями.

– Снова ты за свое, князь. Такие вопросы здесь никто решать не станет. Нужна депеша в Петербург. А для того чтобы её послать, нужно представить заключение следствия. А у нас ничего на Салтыкову толком нет. Священник сказал, что привезли замученную крестьянку, но сие всего лишь слова и он их не подтвердит. И Карпов сказал почему. Семья у него! Ниточка с Мишкой оборвалась. По Хрисанфу Андрееву у Салтыковой разумное объяснение. И мы можем с тобой начать следствие по сему делу и начать опросы среди холопов барыни. Но я по своему опыту знаю – это ничего нам не даст. Токмо, время зря потратим.

– А ну давай посмотрим, от чего у нас умерли жены Ильина. Может здесь есть хоть одна зацепка.

Соколов согласился с князем и стал искать нужные листы.

– Вот! Смотри-ка! Дворовая девка Катерина Семёнова. Померла в 1759 году. Отпевал её московский священник Иванов. И захоронена она в Москве на церковном кладбище!

– В Москве? Стало быть, она была убита здесь?

– Получается что так, – задумчиво произнес Соколов. – Нужно будет узнать, где этот самый Иванов держит приход. И допросить его.

– Ладно, разберемся, что далее?

– А далее пишется со слов священника села Троицкое отца Михаила, что барыня не хотела дабы кучер её Ермолай Иванов «томился без женщины» и нашла ему новую жену Федосью Артамонову. Что-то барыня слишком переживала за своего кучера.

– Не понял тебя, Степан Елисеевич.

– С чего переживать ей о бабе для кучера?

– Дак многие помещики крепостных своих женят. Дабы дедки рождались и крестьянину хорошо и барину польза.

– Не вписывается это в портрет душегубицы, князь. Не вписывается.

– Вот заладил ты, Степан Елисеевич! А когда умерла Федосья?

– В 1761 году. От чего померла точно не сказано. Но снова в молодом возрасте. Здоровая девка. Такой только детей рожать.

– Вот в этом вся странность, Степан Елисеевич. С чего это у Салтыковой молодые девки да жонки мрут как мухи? Следующая кто?

– За Федосьей, в качестве жены у Ермолая Иванова, появилась и Аксинья Яковлева, 18 лет от роду. Но в 1762 году и она умирает!

– Верно! Салтыкова девок в гроб загоняет.

В этот момент в кабинет влетел человек в старом камзоле, заляпанном грязью. В руках он держал шапку, а его паричок перекосился и съехал на его левое ухо.

– Мое почтение, господа. Господина коллежского секретаря Соколова бы мне, – произнес он. – Я писарь приказа разбойного Макарьев. По нынешнему писарь сыскной конторы. Однако старое название суть нашего отделения лучше передает. И для народа опять же понятнее.

Соколов прервал словоохотливого писаря:

– Я Соколов. Чего тебе?

– Прислал меня до вас, ваше благородие, Ларион Данилович Гусев. По старому он дьяк разбойного приказа.

Цицианов сказал:

– Приказы еще при государе Петре Великом отменили, чернильная твоя душа.

Чиновник криво усмехнулся:

– Это вы верно сказать изволили, ваше благородие. Простите, но чина не знаю.

– Надворный советник князь Цицианов.

– Прощения просим, ваше сиятельство. Так прислал меня Гусев Ларион Данилович из Тайной экспедиции.

– С чем прислал? – спросил Соколов.

– Просили передать господину коллежскому секретарю Соколову, что коллежский регистратор Иванцов Иван помер.

– Что? – в один голос спросили Соколов и Цицианов.

– Убит он, ваши благородия, господа хорошие.

– Как это убит? Что ты мелешь, дурак?!

– Да я почем знаю? Мне велели брать ноги в руки и сюда. Сообщить его благородию господину Соколову, что господин Иванцов убит. Я и сообщаю.

– Это все? – спросил писаря князь.

– Как есть все. Более ничего мне сказать не велено.

– Хорошо! Иди!

Писарь ушел.

– Вот дело-то как поворачивается, князь. Мы еще и за ниточку-то толком не дернули, а трупов уже сколько.

– По всему видать руки у Салтыковой длинные!

– Хорошо если только у Салтыковой. Едем в Разбойный, Дмитрий Владимирович, – Соколов вскочил со стула. – Сами на месте со всем разберемся.

– Едем!