Медсестра подошла к шкафу с лекарствами и зарядила в инъектор какие-то ампулы.

– У меня аллергия на обезболивающие и транквилизаторы, – произнесла Сафелия. – Анафилактический шок. Я сказала доктору, но, кажется, он забыл записать это карту…

Медсестра замерла у шкафа с препаратами.

– Я не причиню вам вреда, – прошептала Сафелия и спрыгнула с кровати. – Побудьте здесь, пока я не уйду, а потом позовете на помощь.

Медсестра молчала.

Сафелия вышла в коридор и метнулась к подсобке. Заскочила внутрь, заперла дверь и осмотрелась. Дерьмо… Дерьмо!

***

– Служба безопасности Империи, – Стефан предъявил удостоверение и спрятал его в карман. – Около часа назад к вам обратилась за помощью эта девушка, – Стефан показал голограмму с изображением лица Сафелии. – Расскажите все, что знаете.

Врач стер испарину со лба и присел на стул в смотровом кабинете.

– Я уже разговаривал с вашими людьми.

– Расскажите все мне еще раз.

– Она сразу показалась мне знакомой… Только не мог вспомнить, откуда знаю ее.

– Теперь вспомнили? – спросил Стефан.

– Еще при осмотре вспомнил. Тогда много статей было о несчастном случае с дочерью сами знаете кого… Ее фотографии во всех газетах мелькали… Мы любим Императорскую семью… Но когда я увидел, что они с ней сделали…

– О чем вы говорите? – не понял Стефан.

– Это же уму непостижимо… – прошептал врач. – Они не спасли ее. Они ее изуродовали.

– О чем вы говорите? – повторил вопрос Стефан.

– О ее теле. Я никогда в своей жизни такого ужаса не видел. А повидал я многое на своем веку, – доктор отвернулся и вновь потер взмокший лоб. – Тот, кто лечил ее – не лечил. Ее калечили. Трансплантация кожи проведена с отрицанием всех канонов комбустиологии и пластической хирургии. Так не делается, понимаете? – он с надеждой взглянул на Стефана. – Тот, кто ее лечил, изувер! Понимаете?

– Не понимаю, – покачал головой Стефан и присел на кушетку напротив врача.

– Она вся… Она вся словно сделана из отдельных лоскутов кожи с очень грубыми рубцами между ними. Это произошло неслучайно. Тот, кто проводил трансплантацию кожи, нарушил технологию. Он пересадил лоскуты далеко друг от друга, чтобы сформировались грубые рубцы.

– Возможно, в ее случае, у врачей не было другого выхода? – предположил Стефан.

– Она сказала, что ей сделали двадцать две операции. И это не считая многочисленных перевязок под наркозом, которые проводят с случаях тяжелых ожоговых поражений. Они сделали за двадцать два раза то, что могли сделать за раз восемь-десять. Даже наши технологии это позволяют. И не было бы таких грубых рубцов.

Стефан молчал.

– Я сказал ей, что рубцы можно исправить. Можно сделать пластику и немного скорректировать их, а она рассмеялась и сказала, что лучше умрет, чем попадет на стол еще раз. Я ее понял. Понял, понимаете?

– Понимаю, – кивнул Стефан.

– Сейчас у нее проблемы с глазами. Коньюктивит тяжелый. Она плохо видит. И рана на плече воспалилась. Она сама себе скобами ее стянула, но от переноса тяжестей, швы разошлись и биоклей не выдержал. Я рану почистил и снова заклеил. Антибиотики дал. От обезболивающих она наотрез отказалась. Заявила, что у нее аллергия на них и на транквилизаторы.

– Сколько у нас есть времени для того, чтобы ее найти? – спросил Стефан.

– Чем быстрее, тем лучше. Синяки и ушибы заживут, а вот с глазами и раной могут быть проблемы. Если найдете ее, обязательно покажите врачу. И офтальмолог пусть ее осмотрит. Я не офтальмолог… Так, просканировал, подлатал и все…

– Данные ее медицинского осмотра передадите моим людям.

– Уже передал.

– Как далеко она могла уйти с такими ранами? – спросил Стефан.

– После того, что она пережила? – доктор хмыкнул и покачал головой. – Дальше, чем каждый из нас может себе представить.

– Я вас понял. Спасибо за сотрудничество. Вам придется подписать документы о неразглашении.

– Я понял, – кивнул врач. – Девочка в беде. И я не понимаю, почему она убегает от вас. От нас… Мы же не чужие ей… Она, вроде как, родня нам… Что после подобного мы должны думать об Императорской семье? О Доннаре? О Суе? Что нам думать о них?

– За ней охотятся наемники и она убегает от них, а не от нас. Мы – ее семья. Мы ей поможем.

– Поможете, как же… – хмыкнул доктор. – Уже помогли.

Стефан спрыгнул с кушетки и покинул смотровую. Поверенный ждал в коридоре.

– Новости есть? – спросил Стефан.

– Нет. Камеры засекли ее на парковке. Она угнала автомобиль и оставила его в нескольких кварталах отсюда. На этом след пропал.

– Твою мать… – прошипел Стефан и отвернулся.

– Думаю, стоит вернуться домой. Уже глубоко за полночь. Как только появятся новости, я вам сообщу.

– Найди мне лучшего офтальмолога, лучшего специалиста по незаживающим ранам, пластика и специалиста по ожогам.

– Комбустиолога? – переспросил поверенный.

– Да. Пусть будут на связи в любое время.

– Конечно, – кивнул поверенный. – Позвольте, я отвезу вас домой.

– Сам доберусь. Останься здесь. Проконтролируй. И еще… Перешли мне все результаты ее обследований. Я хочу знать все. Все о ее теле и том, что они сделали с ним.

– Конечно.

***

Стефан спустился на стоянку и сел в автомобиль. Завел двигатель.

– Дерьмо! – он ударил ладонью о руль. – Что за дерьмо!!! – ударил обеими ладонями о руль. – Safelia, comor igrectivi nimiso de ir, sogresti ovants imnia? (Сафелия, черт бы тебя побрал, что ты творишь?)

Сафелия приоткрыла слипшиеся веки, и вновь закрыла их.

– Ipterno… (Согласна…) Tere nos vertas mya infella… (Это была не лучшая из моих идей…) – едва слышно, ответила она.

Стефан медленно обернулся назад. Она сгорбившись лежала на заднем сидении его самого дешевого автомобиля.

– Сафелия… – Стефан выдохнул и протянул руку, прикасаясь к ее холодным пальцам.

– Если попытаешься вернуть меня в больницу – я сбегу. Если попытаешься привезти меня в резиденцию – я сбегу. Если скажешь кому-нибудь о том, что знаешь где я – я сбегу. Если скажешь кому-нибудь о том, что увидишь – я сбегу.

Он сжал ее ладонь в своей и погладил запястье. Толстый рубец, словно браслет, оплетал его.

– Есть одно место, куда можно поехать. Только если расскажешь кому-нибудь о нем – я…

– Сбежишь? – она улыбнулась в темноте.

– Нет. Я буду все отрицать, – ответил Стефан и включил фары.

***

Он заехал на территорию частного охраняемого многоквартирного дома и припарковал автомобиль на подземной стоянке. Помог выбраться Сафелии с заднего сидения, подхватил на руки и понес к лифту.

– Ты босая два квартала бежала? – спросил он, прикладывая палец к сканеру на кнопке вызова лифта.

– Пришлось… Зато комбинезон уборщика хорош, – пробормотала она. – Темно-синий мне к лицу.

– У тебя глаза не открываются. Нужен офтальмолог.

– Делай, что хочешь, – буркнула Сафелия и прижала голову к его груди.

Он внес ее в холл своего пентхауса. Зажегся приглушенный свет.

– Тащи в ванную, – подсказала Сафелия. – Пока я буду мокнуть, вызовешь кого-нибудь, чтобы осмотрел мои глаза и сотворил чудо.

Стефан внес ее в ванную и опустил на дно джакузи. Стал расстегивать комбинезон.

– Только не кричи, ладно? – попыталась пошутить она, снимая его с плеч.

Части кожи. Части тела. Ромбы, квадраты, трапеции, между которыми залегали толстые белесые канаты. Они стягивали кожу, приковывая к себе внимание.

– Насмотрелся? – хмыкнула Сафелия, прикрывая рукой грудь. – Воду включи, пожалуйста.

Стефан наклонился и обнял ее. Прижал к себе, что было сил, сдавил до боли в пальцах.

– Мне больно, – простонала Сафелия.

– Прости меня… Прости меня… Я же люблю тебя… Люблю… Ты это понимаешь? Ты вообще хоть что-нибудь понимаешь?

– Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь, Стефан, – прошептала она. – Ты Император. И ты не имеешь права никого любить.

– Кто тебе это сказал? – прошептал он, прижимаясь губами к ее щеке.

– Ты сам мне это сказал, – напомнила она.

Тогда, на берегу Вершего океана, они не говорили о его помолвке и предстоящей свадьбе. Если подумать, она вообще с ним не разговаривала. Это он заявился к ней посреди ночи, взял за руку и повел на берег. Погладил по лицу, поцеловал. Она ответила. Все. Он полагал, что повстречав ее, просто получит ответ на вопрос: любит или нет. И больше ничего не изменится. Он вернется на Олманию, женится на Эберроуз и будет существовать дальше. Не стоило ему целовать ее. Не стоило заниматься с ней любовью на пляже. Они встречали рассвет абсолютно голые на песке, и теплая вода омывала их ноги. Он повернулся к ней и сказал: «Я люблю тебя. Но я – Император. И я не имею права никого любить». Она ничего на это не ответила. Молча встала, оделась и ушла. Больше он ее не видел. А потом смерть Ромери. И она на похоронах. А он Император. И не дотянуться до нее… Не прикоснуться…

Он знал, что она бросит его, как только почувствует себя лучше. Понимал, что дверь за ней закроется, и он вряд ли увидит ее вновь. Слезы оросили глаза. С этим больно жить. И жизнь эта больше похожа на беспросветное существование, которому не будет конца.

Стефан включил воду, и она полилась на дно ванной.

– Уйди… – простонала Сафелия.

– Я бы мог тебя искупать… – тихо произнес он.

– Уходи, – ответила она и отвернулась.

Ему ничего не осталось, кроме как оставить ее одну.

– Да, это я, – услышала Сафелия издалека. – Пришли в мою квартиру офтальмолога и специалиста по ранам. Да, поиски объекта прекратить. Пусть продолжают искать заказчиков. Да. И? Скажи ей, что я уехал на совещание. Всем так говори. Да. Срочное. Да. Выполняй.

***

Роден спустилась на кухню в начале десятого в надежде позавтракать в одиночестве. Увы. Темный восседал за столом и попивал утренний кофе.

– С добрым утром, – она подошла к кофейной машине и начала искать кружку.

– Верхний шкафчик справа от тебя, – подсказал Темный.

– Ты тоже любишь поспать по утрам? – Роден достала кружку и поставила ее в машину.

– Зависит от того, просыпался ночью или нет.

Роден обернулась и внимательно посмотрела на него. Он сидел в расслабленной позе и намазывал джем на какую-то булочку. Настоящий аристократ в настоящие аристократические одиннадцать утра. Волосы не чесаны, щеки не бриты, пижама измята, халат распахнут, ноги босые. Зато аромат свежеиспеченного хлеба выдает утреннюю доставку из какой-нибудь частной пекарни, где встали с рассветом, чтобы выполнить заказ на три вида булок, горкой лежащих перед едва проспавшимся членом Императорской семьи. Долго же он не затрагивал темы ночных кошмаров… А она все ждала: ну когда, когда же он сломается и проявит свойственное всем людям любопытство?

– Извини, если из-за меня ты сегодня не выспался, – Роден включила кофейную машину.

– Ну что ты… – Темный откусил кусок и даже закрыл глаза, демонстрируя удовольствие от завтрака. – Ты едва не пришибла меня своими молниями в приступе горячки, но об этом не стоит беспокоиться.

– Я уже извинилась перед тобой. Мне еще раз извиниться?

– Не стоит, – он пожал плечами и откусил еще кусок. – Правда, ночную рубашку или пижаму я тебе все же куплю. А может даже несколько…

– Я сплю голой, – напомнила Роден и взяла кружку с кофе в руки, вдыхая аромат напитка.

– Сахар на столешнице слева от тебя.

– Спасибо! – она потянулась к сахарнице.

– В моем доме тебе лучше спать одетой.

Роден замерла с ложкой сахара в руке.

– Боишься не выдержать напряжения? – спросила она.

– Боюсь, что поддамся на твои провокации.

Роден размешала сахар и глотнула кофе.

– Правила игры я озвучила, – она достала елотку и прикурила от пальца. – Хочешь – играй, не хочешь – не играй.

Она подошла к столу, выбрала булочку и вгрызлась в теплый край.