Поистине бесконечные вереницы образов встали перед ним, и редко в этой тёмной ленте вспыхивали ярким огоньком радость или любовь.

Потом пошли совсем другие чувства.

Чувство ярости объяло его, когда он увидел себя глазами воина, защищавшего свою землю. Ужас охватил его, и он увидел себя глазами молодой женщины, прикрывающей своего ребёнка, прижавшегося к ней за мгновенье до того, как оба пали от его руки, потому что стояли между ним и богатой добычей. Пришла ещё волна ужаса, ещё и ещё. Страх. Ярость. Злоба.

От этих картин сердце рыцаря забилось часто-часто, лёгким перестало хватать воздуха, и, так и оставшись в железных объятьях чувства запоздалого раскаяния, он испустил дух, который канул в тёмные глубины, где будет пребывать вечность, ожидая прощения.

Я не мог видеть всего того, что пережил этот несчастный, мог только догадываться. Поэтому я прочёл молитву об упокоении, чтобы его дух нашёл правильную дорогу. И может быть, когда милосердный Господь дарует ему ещё один шанс, он проведёт свою жизнь в благих деяниях, в любви, даруя всем вокруг радость, надежду и помощь. Момент ухода в мир иной может быть разным, но всегда это таинство, и мне пришлось провести краткое отпевание, благо в монастыре я успел выучить всё, что необходимо в этих случаях.

Рыцари были подавлены. Военные люди очень тяжело переживают смерть друзей, особенно когда это произошло не на поле боя. Они молились вместе со мной и не боялись слёз. Я сказал им:

– О чём вы плачете, разве Папа не отпустил вам все грехи?

Один из рыцарей ответил:

– Столько грехов, сколько есть на нашей душе, даже Папе не под силу отпустить.

– Зато у вас есть время, чтобы отмолить их. То, чего не было у вашего друга, – сказал я и подумал, что не имею право осуждать этих людей, ибо сам не достоин.

– И всё же, помогите нам написать письма родным, – шепнул один из рыцарей.

– Я постараюсь, но не знаю, как мне удастся отправить их, ведь я не могу выйти за ворота. Но если вдруг появится хоть малейшая возможность, я попробую.

– Мы понимаем и не просим многого, и, уж конечно, отблагодарим…

В этот момент снаружи раздался пронзительный звук рожка. Приглашение на обед в разбойничьем логове! Я решил, что пора вливаться в коллектив и, возможно, разузнать что-нибудь о Тевтонце.

На улице, недалеко от кухни, из которой доносился рыбный запах, были поставлены несколько длинных столов с грубыми лавками по сторонам. Похоже, повар у них был опытный. На столе красовались свежеиспечённые лепешки. Со всех сторон подтягивались братья разбойнички, которые сначала подходили к кухне, где получали в свою миску каши и кусок вареной рыбы с какими-то специями.

На столе стояли также кувшины с вином, они сразу были захвачены наиболее наглыми из разбойников, которые теснили остальных и показывали свою силу. Это не добавляло мира в их и без того агрессивную среду. Получение пищи проходило в две смены, потому что для всех места не хватало. Я также направился к кухне, надеясь, что у них найдется миска и для меня.

На кухне орудовал приземистый крепыш, увешанный ножами, которому помогали два подростка, похожих друг на друга, как близнецы. Один нагребал кашу из большого котла, а второй выуживал рыбу из другого большой деревянной ложкой с дырой посередине. «Быстрей, быстрей!» – покрикивал повар. Народ переругивался и огрызался, постоянно оттесняя кого-нибудь назад. «Голодные разбойники – это страшное дело», – подумал я и встал в конец очереди. Моё появление вызвало резонанс в светских кругах. Разбойники стали переговариваться, а кое-кто засмеялся, глядя на мою прожженную рясу. Тощего среди них видно не было.

– Смотри-ка, Толстяк! У тебя появился конкурент! – крикнул кто-то.

Я заметил за столом знакомого Толстяка, который участвовал в нападении на Великана. Тот восседал в монашеской рясе, отправляя в рот огромные куски каши.

– Рылом он не вышел против моего святейшества! – сказал Толстяк. – Гляньте на его постную мину. Прикинулся ангелом, а у самого хвост черти поджарили в аду!

Все загоготали. А Толстяк так трясся от смеха, что каша летела во все стороны из его рта. Разбойники с любопытством разглядывали меня. Подошла моя очередь, и я обратился к повару с просьбой дать мне еды в его миску, пока я не заимел свою. Повар покачал головой, показывая, что ничем не может помочь.

Толстяк продолжал отпускать шуточки в мой адрес, веселя сидевших рядом с ним разбойников до такой степени, что многие схватились за животы и не могли разогнуться. Он вошёл в раж от своего артистического успеха, и, увидев, что я ухожу без еды, закричал. «Что же ты не покушал кашки, или тебе не хватило? Так я могу поделиться. На!» – крикнул Толстяк, и запустил в меня комком каши. Надо сказать, что глазомер у него был точный, поэтому он и попал мне прямо в лицо. Разбойники буквально взревели от восторга. И тут один из них сказал: «Толстяк, ты что, не знаешь, что это личный секретарь Сеньора?!». «Да! Точно, это он!»– подтвердили несколько голосов. Я пытался оттереть кашу от моего лица, поэтому не видел, как посерело лицо Толстяка и разбойники, только мгновенье назад, хохотавшие над его проделками, потихоньку отодвинулись от него подальше.

Придётся обойтись какое-то время без еды. А потом попрошу Сеньора помочь мне решить эти бытовые вопросы. С этой мыслью я направился к донжону, чтобы попробовать привести себя в порядок в «паучьей норе», но моему обидчику показалось, что я пошёл жаловаться на него Сеньору. Не успел я пройти десятка шагов, как Толстяк вихрем догнал меня.

– Послушай, дружище, – заныл он, – прости меня, Христом Богом прошу, я же пошутить хотел!

– Да я не обижаюсь, – отвечал я, продолжая идти к донжону.

Он схватил меня за рукав.

– Погоди! Не говори Сеньору, что я смеялся над тобой и кидал в тебя кашей, а я тебе что хочешь дам!

– Да не тяни меня так за рукав, и так одеться не во что, а тут ты ещё рукав отрываешь!

– Так я тебе какую хочешь одежду дам! – обрадовался Толстяк. – Пошли за мной!

И потащил меня в одну из галерей, где в большом помещении располагалось что-то вроде казармы, где ночью спала часть разбойников.

Внутреннее убранство поразило меня. На стенах висели прекрасные восточные ковры! А на протянутых поперёк верёвках – гобелены, которые, подобно стенам, разделяли пространство.

– Что, нравится? – спросил Толстяк, видя моё изумление.

– Что это? – только и мог выговорить я.

– Когда мы пришли сюда, здесь ничего не было. А теперь смотри, у каждого свой угол. Но эти ковры – мои! Гобелены тоже мои! Остальные ничего не понимают в красоте. Только золото и собирают. А я с такими коврами и жениться могу, хоть на баронессе.

– А что здесь было раньше? – спросил я.

– Не знаю, мы тут всего несколько дней, как обосновались. Но мне нравится! Куда лучше, чем в лесу в шалашах жить, и вещи портятся.

– А Сеньор, что, в наследство этот замок получил?

– Какое наследство? Это сам Бог ему послал, – подмигнул мне Толстяк. – Мы когда сюда пришли, вообще ни одной живой души не было. Только ты молчок, а то Сеньор велел говорить, что он и впрямь получил замок в наследство. Хотя куда ему! У него и родни-то нет, и не было никогда!

– Странно как-то! – сказал я. – Никогда не видел, чтобы замки просто так стояли, пустые.

– Вот то-то и оно, – согласился он со мной. – Сам удивляюсь! По всему видно, что была здесь жестокая битва. Ворота выбиты, мертвецов море вокруг, да ещё флаг этот чумный. А когда зашли, то увидели, что вроде как были живые тут. Еда на столе лежала, но никого так и не нашли, сколько не искали. Пришлось нашим ребятам потом кучу трупов закапывать, чтобы вид был благородный вокруг замка. Давай, выбирай что хочешь! – сказал Толстяк, открывая сундук, полный вещей.

Я не стал отказываться и остановил свой выбор на крепкой монашеской рясе из хорошего полотна. Я должен соответствовать уже созданному в глазах Сеньора образу. Толстяк сунул мне ещё рубаху, брэ и шоссы, сказав: «Бери, всё равно они мне малы!». И ещё порывшись в глубине сундука, дал мне глиняную миску с росписью и кружку в пару к ней. Толстяк был не дурак, понимая, что я смогу в случае чего замолвить за него словечко перед Сеньором. Я поблагодарил его и отправился в донжон. Открывая дверь, я столкнулся на пороге с Тощим. Он направлялся на обед и прошёл мимо меня, глядя куда-то вдаль. Бедняга был оглушен и двигался зигзагами. Я думаю, что Верзила своим кулаком мог спокойно свалить быка. И если у Тощего были мозги, то они получили хорошую встряску.

Вернувшись в комнату, разгромленную моим неприятным соседом, я стал наводить порядок. Итак, я кое-что разузнал о Тевтонце, хотя это никак не пролило свет на его исчезновение. Уборка заняла много времени, и хотя обед давно уже закончился, Тощий не появлялся.

Я достал свитки и стал переписывать их названия, составляя каталог. Это были большинством своим религиозные книги. Но сосед Хозяина, Носатый, дал бы за них хорошую цену.

Так и провёл я несколько часов, с головой погрузившись в любимое дело. Уже зашло солнце, и звук рожка возвестил ужин, на который я отправился позже, чтобы прийти, когда основная масса обитателей замка поужинает. Получив наконец свою порцию вечерней каши с вареными фруктами и куском сыра, сел за край стола.

Вечер был прохладный, но тёплые волны исходили от нагретой за день солнцем земли. Небо притягивало темно-синей морской звёздной глубиной. Привлеченные светом масляных плошек, горевших на столе, уже кружились какие-то прозрачные мошки. Тут чья-то большая тень закрыла небо, и я увидел Верзилу, садящегося напротив меня с большой миской каши. Я приветствовал его, наклонив голову, и улыбнулся. Его глаза отражали огоньки от горящих масляных светильников, и казалось, что он что-то хочет сказать, но не может. Мне было неудобно расспрашивать его, тем более я не знал, может ли он разговаривать вообще.

Почти засыпая после сытного ужина, я поплёлся в «паучью нору» и, обнаружив, что Тощий ещё так и не вернулся, завернувшись в свой верный плащ, провалился в сон.

Рано утром зазвучал рожок, призывавший всех продрать глаза и вставать. Что я и сделал с большой неохотой. Никто не гнал меня в шею, но я привык просыпаться вместе со всеми. Взяв свой ритуальный ночной горшок, я отправился в обычное место, чтобы выплеснуть его в ров.

Распахнулись ворота, в которые въехали подводы с крестьянами из деревни, их сопровождали несколько всадников из замка. С ними был Тощий, восседавший на таком же тощем, как хозяин, жеребце. Крестьяне, озираясь, стояли посреди двора, но им велели ждать, и они, собравшись в кружок, стали тихонько переговариваться между собой.

Приглядевшись, я увидел среди них знакомое лицо и, осенённый идеей, быстро пошёл к подвалу, где сидели рыцари. Убедившись, что охранник нас не слышит, я запомнил адрес и текст, который они мне надиктовали. Рыцарь достал откуда-то пару мелких золотых монет, тому, кто повезёт письмо.

Я отправился назад, чтобы написать письмо и, если получится, незаметно отдать знакомому крестьянину-виллану, чтобы он передал его по назначению. Вернувшись в «паучью нору», я обнаружил там Тощего, который разложил на лавке и пересматривал свои наряды, видимо готовясь к какой-то встрече. Между нами стояла стена холодного молчания.

Но это было и к лучшему. Мне его общество было ни к чему, а он наверно не определился ещё, стоило ли после вчерашнего злиться на меня или на Верзилу.