С другой стороны, современность привнесла в человеческое существование некоторые потрясающие новшества, и я чувствовала, что многие из них особенно ярко заметны в Америке. Действительно, ведь самые большие достижения современности одновременно являются наиболее ценимыми и фундаментальными принципами американской жизни – свобода, независимость и возможности. Люди всего мира уже давно видели в Соединенных Штатах главного поборника этих основ современной эпохи. Большинство, включая меня, полагало, что США являются столь великой и уникальной страной отчасти потому, что человек может жить в ней необремененным главным недостатком традиционного общества – зависимостью от людей, среди которых он оказался по воле случая. В Америке у него есть свобода самовыражения и выбора сообщества, к которому он хочет принадлежать. Это позволяет людям общаться с родными, друзьями и соседями исходя из собственных представлений о себе, а не того, что от него требуется или ожидается в рамках старого мышления.

Поэтому чем дольше я жила в Америке и чем большей американкой становилась, тем больше недоумевала. На мой взгляд человека со стороны, именно этих ключевых благ современности сегодняшней Америке удивительным образом недоставало. Это проявлялось в тысячах разных мелочей. На фоне стрессов и тревог повседневной жизни людей великие идеалы выглядели скорее теориями, чем реалиями.

Это касалось не только Нью-Йорка и не только определенных классов общества. Выбравшись из Нью-Йорка в сельскую глубинку штата Мэн, в Вашингтон, в городки штата Огайо, в Южную Вирджинию или на Западное побережье, я поражалась не тому, что люди чувствуют себя вполне свободными, имеющими все возможности для личного самовыражения или обретения жизненного успеха. Наоборот, выживание и соперничество вынуждали американцев все больше и больше зависеть друг от друга, совершая своего рода откат к традиционным отношениям прошлого. На этом пути они становились все более обязанными своим супругам, родителям, детям, коллегам и начальникам и таким образом ограничивали свои личные свободы. Такое положение дел очевидно усугубляло общий стресс и тревожность, даже в наиболее ценимых людьми областях жизни – дома и в кругу семьи.

Одной из вещей, больше всего восхищавших меня после переезда в Америку, было то, насколько многие вещи местные семьи делают сообща, как в них заступаются друг за друга, насколько радуются общению между собой и поддерживают определенный уровень демократичности. Мне очень нравилось, что между мирами молодых и взрослых нет жестких границ и обоюдного непонимания. Мне казалось, что американские семьи XXI века были одновременно очень цельными и прогрессивными.

Американские родители явно уделяли своим детям огромное количество времени и давали им вдоволь любви, внимательности и поддержки. Это представлялось полностью соответствующим тому, что делали мои друзья и знакомые в Финляндии. И американские, и финские знакомые возили своих детей на уроки музыки и футбольные тренировки, покупали им игрушки, читали вслух и размещали их фото в Facebook.

Но в то же время мне не давали покоя различия. Будучи в гостях у кого-то из американцев, я не могла отделаться от странного чувства, которого никогда не испытывала в Финляндии: мне казалось, будто дети завладевают жизнью своих родителей. И обычно я ругала себя: ну разве может нудная консервативная финка правильно оценить все инновации американской семейной жизни! И пыталась разобраться со странным смущением, которое испытываю по этому поводу.

Я познакомилась также с множеством американских родителей, которые считали, что все свободное время их детишек должно быть посвящено развивающим, познавательным и целенаправленным занятиям. Я поняла, что это связано с гонкой за места в хороших школах, причем даже для самых маленьких. «Какой же ценой это обходится для творческих способностей ребенка?», – спрашивала я себя. Я слышала также про то, что на более поздних этапах детской карьеры школьные учителя выясняли, что бо́льшую часть домашних заданий ученика выполняют мама или папа^[9]. Опять же, это было связано с желанием обеспечить хорошие оценки для перевода в лучшую школу или поступления в университет. «И насколько же сильную зависимость это воспитывает в ребенке?», – задавалась я вопросом.

Гонка за места в университетах набирала обороты, и озабоченные американские родители вынужденно взяли под плотный личный контроль постоянно ужесточающийся процесс подачи заявок на поступление. Далее, даже несмотря на всю дороговизну обучения, многие родители тратили огромные деньги еще и на жилье, питание и медицинскую страховку для поступившего ребенка, а иногда даже на мебель и машину. Вполне естественно, что взамен некоторые родители рассчитывали получать регулярные отчеты о том, чем заняты их дети, невзирая на попытки последних создать собственную взрослую идентичность после отъезда из дому. Я читала о студентах университетов, списывающихся и созванивающихся с родителями по нескольку раз в день.

В нижних частях спектра доходов подростки теряли возможность поступления в университет из-за того, что их родители не знали, как направлять процесс подачи заявок. А многие дети из малоимущих семей, которым вопреки всему удавалось поступить в хороший университет, впоследствии бросали учебу, поскольку чувствовали необходимость быть ближе к своим семьям.

Я была удивлена тем, насколько часто даже взрослые американцы говорят, что их лучшие друзья – родители. В странах Северной Европы такой уровень взаимозависимости родителей и детей был бы немыслим.

А теперь – самое интересное. Похоже, что после того, как американские дети становятся взрослыми и обзаводятся собственными детьми и обязанностями, эти отношения взаимозависимости разворачиваются на 180 градусов. Я встречала людей среднего возраста, полностью обескураженных тяжким грузом мелочной опеки над своими престарелыми родителями. Они были измотаны решением вопросов с сиделками и лечением, со страховками и счетами (а часто и оплатой всего этого), которые сваливались на них в дополнение к собственной работе и воспитанию детей. В Финляндии подобная зависимость была бы делом неслыханным. Разумеется, у себя на родине мои финские знакомые регулярно навещали своих пожилых и не совсем здоровых родителей и помогали им, но в большинстве случаев никто не перекладывал на них обязанность ухода за престарелыми, как это происходит в Америке.

Мои собственные родители, хорошо образованные городские профессионалы, всегда помогали мне, но в то же время с малых лет объясняли, что своими делами я должна заниматься сама. Когда в девять лет меня посетила идея заняться верховой ездой, я нашла в телефонном справочнике номер местной конюшни и позвонила, чтобы заказать себе урок. Потом я позвонила маме на работу, и спросила, заплатит ли она за него. Мама согласилась. Именно так у нас все и происходило. Когда я начала заниматься верховой ездой регулярно, родители время от времени подбрасывали меня до конюшни, но обычно я ездила туда на велике или на автобусе. В семнадцать лет я самостоятельно отправилась вместе с подружкой в Амстердам. В восемнадцать лет, как и все остальные финны этого возраста, я уже была практически взрослой с точки зрения общества и законодательства. Выбрав специализацию журналистика в университете, я едва обмолвилась об этом родителям. Как-никак, я уже жила отдельно от них, и за мое обучение они не платили.

Финские методы воспитания детей, на которых я росла, никак нельзя назвать идеальными. В некоторых семьях просить о помощи считалось проявлением слабости, и между детьми и родителями возникала стена стоического долготерпения. Возможно, в результате этого нынешние финские родители уделяют повседневной жизни своих детей больше внимания, чем во времена моего детства. Лично у меня всегда были очень теплые отношения с родителями, и я всегда могла рассчитывать на их помощь в случае необходимости. Но они намеренно не вмешивались во многие из важных жизненных решений, которые я принимала. Подавляющее большинство моих финских знакомых росли примерно так же: любовь к родителям сочеталась с постепенным обретением независимости от них.

Вскоре выяснилось, что мое настороженное отношение к отдельным аспектам семейной жизни американцев соответствует актуальным трендам. Эксперты в области детского развития указывали на опасности чрезмерной родительской опеки и отмечали, что взрослым молодым людям бывает трудно утвердиться в самостоятельной жизни после того, как на протяжении двух десятков или более лет их всячески оберегали от неудач и принятия собственных решений. Подобные проблемы нашли свое отражение и в телесериалах с комедийной интонацией. В частности, «Девочки» начинаются с того, что родители лишают двадцатичетырехлетнюю творческую личность Ханну финансовой поддержки, которую она получала во время учебы в университете и еще целых два года после получения диплома. На самом деле, американцы всерьез обеспокоились потенциально губительными долгосрочными эффектами зависимости ребенка от излишней родительской опеки. В частности, широкую известность получила заглавная статья одного из номеров журнала The Atlantic под названием «Как довести своего ребенка до психотерапии». Сыграла свою роль и фармацевтическая отрасль, хорошо наживающаяся на продажах транквилизаторов и антидепрессантов.

Сравнивая своих финских и американских знакомых, я пришла к выводу, что более простые методы воспитания, позволяющие ребенку совершать ошибки, становиться независимым, самостоятельно искать и находить для себя жизненные возможности, – просто непозволительная роскошь для большого числа американских семей. В Америке основным фактором, позволяющим человеку рассчитывать на стабильное будущее представителя среднего класса, является всего лишь наличие проактивных, неутомимых и вникающих во все детали родителей. Это не способ воспитать независимого, готового справляться с жизненными трудностями ребенка. Наоборот, это верный способ вырастить ребенка, жизнь которого будет осложнять зависимость едва ли не архаического толка. И главная причина этого находится не в эмоциональной или психологической области. Это структурная проблема, вызванная упадком системы государственного школьного образования и головокружительной стоимостью обучения в университетах.

То же относится и к взрослым детям, которым приходится ухаживать за своими пожилыми родителями. В Соединенных Штатах практически невозможно найти качественный и недорогой уход за престарелыми. Поэтому бремя повседневной заботы о родителях ложится на их взрослых детей, и без того перегруженных проблемами.

В то время у меня не было собственных детей, а пожилые родители остались в Финляндии, так что эти существенные различия между странами были для меня всего лишь предметом размышлений. Но был еще один вид отношений, который также делал жизнь в Америке разительно непохожей на жизнь в странах Северной Европы. В этих отношениях я теперь участвовала лично – это отношения между женщиной и мужчиной.

Я росла, вдохновляясь примерами сильных американок – политических деятельниц, артисток и писательниц, которые оставались верны своему призванию, а не посвящали жизнь поиску мужчины. Когда мне нужно было взбодриться для работы или поддержать себя в трудной личной или общественной ситуации, я воодушевлялась чтением произведений американских писательниц. Переехав в Нью-Йорк, я не всегда чувствовала себя комфортно в окружении модно одетых и безупречно ухоженных властных манхэттенских дам. В здравомыслящей Финляндии я привыкла к более скромному внешнему виду. Но позитивный настрой и безоговорочная твердость характера американок приводили меня в полный восторг, когда я работала в манхэттенском бюро известного финансового журнала.

Однако существовала и оборотная сторона медали. Начав жить в Штатах, я стала испытывать некую растерянность в связи с новой для себя ролью американской женщины. И особенно в том, что касалось брака и природы отношений между супругами.