Почему-то чувствуя себя очень вымотанным, я со вздохом надел куртку, обмотал шею шарфом. На улице холодно. К счастью, дождя или снега нет, иначе ехать на скутере было бы совсем неприятно. Проклятый ветер дул со всех сторон. Шлем с перчатками я забыл в палате Норы. Попросить родителей забрать меня отсюда? Нет, этот вариант никуда не годился. Они стали бы приставать с вопросами о Норе, а я не хотел на них отвечать. Не уверен, что мог на них ответить. В последний раз мы с Норой разговаривали в восьмом классе. Общались мы все реже. Намного реже. О том, что случилось позже, я предпочел бы просто забыть. После этого я перестал считать Нору другом. Она стала той, кто портил мне жизнь. Кто смотрел, как ее портят…

Я невольно бросил взгляд на левое запястье, хотя сквозь ткань толстовки ничего было не видно.

Словами не передать, как я ненавидел больницы. Ненавидел мелодию, которую напевала Нора.

Школе срочно нужно потратиться на новые шкафчики. Каждый раз, открывая шкафчик, я боялся, что дверца вот-вот отвалится: и утром, когда доставал учебники, и в обед, когда клал их обратно.

Прозвенел звонок, первая перемена закончилась. Я положил в шкафчик толстый учебник по математике и вытащил нотный лист, чтобы тот не помялся. Другие ученики, смеясь и болтая, проходили или пробегали мимо, а я смотрел на ноты, которые уже успел нацарапать. Это лишь первый набросок. Уже много лет это лишь…

Смех за спиной стал громче. Я собирался положить нотный лист обратно в шкафчик, но тут кто-то вырвал его у меня из рук.

– Что это тут у нас? Типа песню пишешь? – осведомился Йонас так громко, что его услышала, наверное, вся школа.

Щеки у меня вспыхнули. Я очень разозлился.

Нора стояла за Йонасом. Рядом – Тим с Эллой, Кай и кто-то еще. Все они смотрели на меня свысока, только Нора уклонялась от моего взгляда.

Как мне хотелось поговорить с ней! Мы не общались уже много недель, и я не совсем понимал, почему Нора меня избегала. И что вообще происходило. Ее интересовали Йонас и его компания, но… она правда хотела стать одной из них? Всегда хотела? И значит, нам в одночасье стало нечего сказать друг другу?

– Песня для… Норы? – с наигранным удивлением приподнял брови Йонас.

– Отдай, – процедил сквозь зубы я, силясь забрать нотный лист, но Йонас со смехом подбросил его в воздух.

– Покажи-ка, – подхватив лист, Кай принялся потешаться надо мной вместе со всеми. Только Нора молчала.

Это не ее песня, а наша. Наша мелодия, которую я постоянно наигрывал на гитаре. Особенно когда Норе было плохо. Много лет я бился над мелодией, задумав превратить ее в песню, но это оказалось непростой задачкой. Из-за придурков, теперь потешавшихся над моими трудами, легче не становилось.

– Милота какая, малыш Сэмюэль запал на Нору? – пропищала Элла, и я снова попытался перехватить нотный лист, но безуспешно. Йонас выше и сильнее.

Вдруг раздался громкий хруст, треск, и я замер. Йонас рвал бумагу, рвал ноты, а также воспоминания, связанные с ними, все те мысли, которые я в них вложил. Я услышал прерывистый вздох. Нора. Я знал это так же твердо, как если бы вздохнул сам.

Йонас швырнул ошметки бумаги мне в грудь, и я рефлекторно их подхватил.

– Идиот, отцепись уже от Норы. И купи себе что-нибудь полезное, ходячий мешок для старья, – выплюнул Йонас, смерив меня таким взглядом, будто я был лишь грязью на его дорогих «Найках».

И тут Кай указал на дверцу моего шкафчика: там висели две полароидные фотографии. Их сделала Нора. Мы вместе улыбались в камеру.

– Какой же ты фрик, Рабе, – хмыкнул Кай.

Элла захихикала еще громче, и Тим тоже присоединился.

Второй звонок.

– Сталкер, – прошипел Йонас, срывая фотографии.

Я – не сталкер. Я – друг Норы. Я с удовольствием бросил бы это ему в лицо, но слова застряли в горле.

Нора стояла рядом.

Нора была здесь, но молчала.

Дверь справа от меня вдруг открылась, спугнув воспоминание. Я поспешно спрятал левую руку.

Леонард Фрей. Один, без младшей дочери, которая похожа на него куда больше, чем Нора. Лишь глаза у них одинаковые, зеленые.

– Немало времени прошло, – произнес он.

Я сдержанно кивнул.

Замечание явно лишнее. И дело не только в том, что теперь я мог смотреть в глаза отцу Норы, не запрокидывая голову. Лео и Анна мне всегда нравились, они были отличными родителями и людьми. Возможно, они и сейчас такие. Я знал их столько, сколько себя помнил. С тех пор как мы с Норой пошли в детский сад. Наши родители хорошо дружили, во всяком случае, пока мы с Норой были вместе. А вот потом общение уменьшилось и постепенно сошло на нет. Мама с папой усердно работали. Возможно, они не столь умные и популярные, сколь другие родители, но я все равно их люблю. Родители Норы мало от них отличались – и раньше мы оба были такими же.

– Послушай. – Он со вздохом потер небритый подбородок. – Понятия не имею, почему Нора захотела тебя увидеть, но я рад, что ты пришел. Сам не могу сказать, почему, но я… Знаю, вы не особенно дружите, и все же думаю, это многое значит для Норы.

Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. «Не особенно дружите». Да мы вообще больше не друзья.

Почему? Все просто: Нора стала популярной. А я – нет.

«Популярные», – мысленно повторил я. Странное слово. И очень субъективное. Не уверен, что Нора и ее новая компания действительно популярны. Что они могут называться «друзьями». В смысле, такими друзьями, какими были когда-то мы с Норой. Может, Йонас, Тим и остальные просто зависают вместе, втайне упиваясь собственной крутостью, красотой и заставляя других чувствовать, что они недостаточно хороши, чтобы стать частью этой компании. И никогда не будут достаточно хороши…

– Она может позвонить, когда вернется домой. А теперь мне пора.

Мне нужно пространство и время для себя. Я должен немедленно убраться отсюда.

– Конечно. Я передам Норе. Врач полагает, что через неделю ее выпишут.

Я напряженно кивнул, охваченный беспокойством, и отошел от отца Норы. Мне не хотелось показаться грубым, но это было чересчур. Непривычно, ошеломляюще. Я не знал, как со всем справиться.

– Спасибо. До свидания, господин Леонард.

Глупо, но почему-то мне кажется неправильным обращаться к отцу Норы на «ты». Не дожидаясь его реакции, я быстро зашагал по светлому гладкому полу к лифтам. Зашел в первый попавшийся и нажал на кнопку первого этажа. Музыку в лифте я ненавидел почти так же пылко, как больницы. Да, это какое-то безумие, но на свете существовала музыка, которую я на дух не переносил.

С громким «дзинь» лифт открылся, я пересек просторный вестибюль и вышел через раздвижные двери на улицу. Как бы хотелось сказать, что случившееся в больнице ничего не поменяло в спокойной жизни, которую я себе отвоевал. Но что-то мне подсказывало – это только начало.

5
Нора

Matt Maeson – Cringe (Stripped)

У мужчины круглое и не по-зимнему загорелое лицо. Крючковатый нос, пронзительный взгляд, одет он в голубую униформу. Пододвинув стул к моей койке, он сел.

Прямо как Сэм.

Сердце сжималось, я незаметно ерзала, пытаясь устроиться поудобнее. Виной всему нервозность. С визита Сэма прошло три дня. Доктор Альварес и родители ни сном ни духом не ведали, что все не очень хорошо и в моей памяти есть провалы. Я им не призналась. Ведь… мне же сказали, мол, это нормально. Сказали, что все уляжется. Я просто должна в это верить.

Коллега полицейского вышла за дверь вместе с мамой и папой – у нее остались какие-то вопросы. К тому же доктор Альварес сказал, что я могу переутомиться, общаясь с большим количеством людей.

Поначалу Лу не хотела оставлять меня наедине с чужим человеком. «Незнакомцам доверять нельзя», – заявила она.

– Рад, что ты очнулась, Нора. Как самочувствие? – выглядел полицейский дружелюбно, говорил так же. Он сидел, скрестив ноги и держа на коленях какую-то папку: в ней листок бумаги и ручка.

– Неплохо, – только и сказала я.

Думаю, этот вопрос – чистая формальность. Нет смысла упрекать полицейского в равнодушии, просто мы оба знаем, что я рассказываю далеко не все. Особенно о том, что творится у меня на душе. Это лишь начало разговора, который приведет к совсем другому исходу. Полицейский не хотел переходить сразу к делу, он прощупывал почву.

– Твой врач сообщил, что травмы, раны и ушибы хорошо заживают. Тебе невероятно повезло.

– Знаю, – ответила я куда резче, чем хотела. Слова полицейского задели что-то внутри, растревожили. Честно признаться, из-за слов полицейского мне стало стыдно, ведь я понимала, что была на волосок от смерти. Ведь осознавала, как глупо мы себя вели.

Коротко кивнув, полицейский взял ручку и щелкнул ею.

– Ты, конечно, устала, но мне нужно задать еще несколько вопросов, касающихся твоих друзей и того вечера.

Затем полицейский зачитал мои данные, и я все подтвердила.

– Прекрасно. Ты, без сомнений, знаешь, что это был не простой дорожный инцидент с участием дикого животного. Здесь замешан алкоголь и есть пострадавший. Твой друг, – полицейский пробежался взглядом по строчкам, – восемнадцатилетний Тим Данке получил водительское удостоверение за пять недель до инцидента. Согласно протоколу, вскоре после этого его задержали вместе с неким Йонасом Беком. Алкоголь в крови составил 0,3 промилле.

– Что? – прошептала я, заламывая пальцы.

– Судя по реакции, ты об этом не знала.

– Нет, я понятия не имела…

Точно ли? Я судорожно покопалась в воображаемом ящике с воспоминаниями, но ничего не нашла. Тим с Йонасом в самом деле катались на машине пьяными?

– В день аварии Тим снова сел за руль в нетрезвом виде. В его крови обнаружено 1,1 промилле. Тебе было известно, что на вечеринке он употреблял алкоголь?

– Нет, я…

Проклятье. Я прочистила горло, потому что голос срывался. Во рту горьковатый привкус. Я спрятала трясущиеся руки под одеялом.

– Нет. Я сама что-то выпила и ничего не замечала.

– И ты не спрашивала его, ведь так?

Покачав головой, я опустила взгляд. Наверное, надо было спросить, но честно говоря, у меня даже мысли об этом не возникло. Я думала лишь о себе, о своей жизни, о трудности, которую теперь едва ли могла понять, об отношениях с Йонасом. Меня снова охватил глупый стыд.

– А остальные об этом знали? – еле слышно поинтересовалась я, на миг закрывая глаза.

Пожалуйста, пусть он ответит: «Нет».

– Нора, – произнес полицейский таким голосом, что по коже побежали мурашки. Я резко распахнула глаза и сосредоточилась на полицейском.

– Так знали? – повторила я настойчивее.

– Они неправильно оценили ситуацию. Изабелла знала, но была слишком пьяна и не могла ясно мыслить. У нее случилось алкогольное отравление. Йонас сначала все отрицал, но затем признался. Он подозревал, что Тим выпил, но не догадывался, насколько много. Думал, тот обошелся одной банкой пива. Судя по промилле, Тим выпил банок пять-шесть, если не больше.

– Ясно.

Не мне их упрекать. В том, что они не знали, не догадывались о состоянии Тима. В том, что допустили все это. Они не виноваты, что я сидела в машине, смеясь и веселясь, не виноваты, что я, в отличие от остальных, не пристегнулась.

– Ты поехала по доброй воле?

– Да.

– Помнишь, что было после того, как ты села в машину?

– Помню, но немногое, – не стала лукавить я. Взяв с прикроватного столика стакан воды, я стала жадно пить – меня почему-то обуяла жажда. Будто из-за мыслей о том вечере и алкоголе у меня случилось обезвоживание.

Облизнув губы, я снова сосредоточила внимание на полицейском:

– Мы с Эллой сидели сзади. Из колонок на полную громкость играла музыка, у меня в руках был напиток Эллы, и тут… Я, занимавшая наполовину левое, наполовину среднее сиденья, немного наклонилась вперед, Тим вдруг вскрикнул, и машину тряхнуло в первый раз. Мы тогда подпевали игравшей песне. Меня подташнивало, настроение было хорошее, но на вечеринке я очень устала. А дальше все происходило очень быстро. Я попыталась за что-нибудь ухватиться, но безуспешно. Стакан с напитком выпал из рук, я не соображала, что происходит, где верх, а где низ. Затем – еще один толчок, и сразу за ним последовал третий. Понятия не имею, что именно случилось, однако… больше я ничего не помню. Стало темно. Вот и все.

«И я этому очень рада!» – чуть не сорвалось у меня с губ.