– Совершенно верно. – Проводница улыбнулась. – В опцию включены завтрак, ужин и трансфер от места проживания до вокзала. Опция будет активирована со следующей поездки. Спасибо за то, что пользуетесь нашей компанией! Скоро мы прибываем!

Арсений улыбнулся в ответ.

Проводницы предложили воду и монпансье.

Оставшееся до прибытия время он тупо разглядывал самописец.

Когда экспресс остановился, Арсений почувствовал голод и вспомнил, что сегодня вообще не ел, и с перрона отправился к автоматам.

Вокзал был малолюден, автоматы оказались пусты, но у кофейного Арсений купил сэндвичи с сыром. Он устроился на скамейке и съел два сэндвича, запив водой. Сэндвичи оказались неплохими, но после них Арсения потянуло в сон. Нужно было возвращаться домой.

Возле шлюза на полу сидел сострадатель с разбитым лицом. Кажется, без сознания. На шее болтался терминал, Арсений приложил к нему универсальную карточку и пожертвовал тройную лепту.

Прекрасный день. Лучший день. Самый…

Запах. Сначала слабый, потом сильнее, потом вонь. Флоэма. Арсений чувствовал её запах, сладковатый запах шерсти, смешанный с железным и кислым запахом крови, сэндвич шевельнулся в желудке, Арсений бросился в туалет.

Тошнило мучительно и долго, кусками сэндвича, желудочным соком, потом Арсений долго мыл лицо, полоскал горло и старался прийти в себя, его тошнило снова, потом он вернулся в зал ожидания.

Такси. Арсений забыл про такси. Он попробовал вызвать машину, но все были заняты, ближайшая освободится через сорок минут. Арсений не хотел ждать, он не выдержал бы сорока минут. Автобусы ещё ходили, два рейса, он мог успеть. Арсений надел галоши и вышел на пустынную вокзальную площадь. Пластиковые бутылки, масляные пятна, много масляных пятен и ледяных наростов. Он медленно пересёк пространство, стараясь держаться подальше от ледяных нашлёпок, приблизился к лестнице.

Ступени были растоптаны тысячами ног, льда не осталось, и подниматься было гораздо легче, чем спускаться.

Поднявшись до середины, Арсений услышал возню и крики.

Полицейских было двое. Они оттащили лестничего к дереву, кажется, липа, вдоль лестницы росли липы, – и теперь не спеша били его дубинами. Надо признать, лестничий Арсению понравился, лучше прошлого, лестничий звучал, как барабан. Полисмены учили его по рёбрам, звонко и пусто. Лестничий орал сначала громко, потом потише, потом стал булькать, с каждым ударом из него выплескивалась глупая вода.

Полисмены остановились передохнуть. Один стал курить, другой брезгливо закапывал в нос серебристые капли, тот, что курил, заметил Арсения.

– А тебе что надо? – спросил он. – Шагай дальше, поздно уже.

– Отстань от мимохода, – сказал другой. – Иди, мимоход.

И они продолжили бить лестничего.

– Хватит, – сказал Арсений.

Полисмены не услышали его.

– Остановитесь, – повторил Арсений, стараясь придать голосу настойчивость. – То, что вы делаете, абсолютно незаконно…

– Ты что-то сказал, кажется?! – Курящий загасил сигарету о спину лестничего.

– Прекратите! – потребовал Арсений. – Это абсолютно неприемлемо!

Полицейские окончательно оставили лестничего и направились к Арсению. Злость. Арсений нащупал в кармане серебряный самописец. Ярость, о, Нюта-Мария, пойми ярость мою.

Полицейские были тоже разозлены, однако, приблизившись, постарались принять официальный вид.

– Персональную карточку, пожалуйста, – попросил курящий.

– Что у вас с лицом? – осведомился второй.

Арсений сунул руку в карман, достал удостоверение, протянул курящему. Тот с опаской взял.

– Я, кажется, задал вопрос, – произнёс второй угрожающе.

Курящий толкнул его локтем и сунул удостоверение под нос.

– Си-Эй-Ти-талкер… – прочитал второй. – Кэт…

– Кэт-токер, – поправил курящий.

И тут же вежливо вернул карточку Арсению.

– Благодарю вас, мастер. Произошла досадная ошибка, приносим вам извинения.

Арсений демонстративно достал перчатки, натянул их и брезгливо принял карточку. Достал из кармана портативный дезинфектор, с ещё большей демонстративной брезгливостью обработал персональную карточку и только после этого вернул её в карман.

Полисмены поморщились.

– Предъявите идентификационные номера, – потребовал Арсений.

– Эй, ты чего… – Некурящий полисмен надулся.

– Вы отказываетесь предъявить идентификационные номера?

Полисмены быстро переглянулись.

– Я могу набрать. – Арсений похлопал себя по карману. – Набрать? – спросил он усталым голосом. – Я наберу, и вы поговорите с Нютой-Марией?

– Не стоит, – быстро сказал некурящий.

Он отстегнул экранирующий клапан над правым нагрудным карманом и предъявил номер. Его коллега поморщился и тоже поднял клапан. Арсений поднял телефон и зафиксировал номера и личности.

– Ещё раз извините, – сказал некурящий. – Всего хорошего!

Полицейские сделали слаженный шаг назад, развернулись и стали быстро спускаться по лестнице. Арсений же пошёл с трудом вверх.

И пылок был, и грозен день, Нюта-Мария, прекрасен и сладок вид твой, из груды мусора выставился лестничий.

– Мастер! – кричал вслед лестничий. – Мастер, спасибо, мастер! Я запомнил тебя, мастер!

Арсений поднимался по лестнице, пытаясь понять, думает ли он о чём-то. Это было сложно понять. Слишком много всего произошло, слишком много.

Шагать получалось тяжело. Сердце словно распухло, давило на горло и мешало дышать, почти в самом верху лестницы Арсений обернулся. Лестничий забрался в палатку и теперь радостно разводил костёр в железной банке.

Арсений болезненно улыбнулся и поковылял к остановке.

Такси разъехались, и последний автобус ушёл, возле остановки дежурил моторикша. Тридцать токенов. Арсений заплатил и устроился в люльке.

Рикша был паршивый, люлька не отапливалась и громыхала, готовая вот-вот оторваться от мотоцикла, но Арсений не боялся. Примерно через десять минут он почувствовал, что мир стал мутнеть и покрываться морозной сеткой, Арсений попросил остановиться, они остановились возле отбойника. Арсений послюнявил пальцы и вынул линзы, хотел выкинуть, но водитель забрал их себе. Поехали дальше. Мотоцикл гулял по обледенелому асфальту, колёса переставляло на поворотах, люльку заносило, рикша хохотал.

Рикша пришёл в хорошее настроение, и каждый раз, когда мотоцикл опасно поднимался на два колеса и люльку отрывало от дороги, он хохотал. Он кричал о том, что всё катится к чёрту, весь мир, нормальных свечей не найти, что этанол дорожает, что с вокзальной площади утром убрали семнадцать мертвецов, и эти семнадцать – единственные счастливые люди в этом сраном городе и в этом сраном мире, что ещё только декабрь и шансов переждать эту зиму мало, так мало.

Арсений пытался закутаться в пальто. Лицо болело, но Арсению было хорошо.

Флоэма.

Флоэма, думал Арсений, ощущая глазами набегающий холод. Флоэма.

Александр Снегирёв
Человек будущего

Я уже в том возрасте, когда у друзей всё сложилось. Жёны, дети, квадратные метры жилплощади.

Среди моих знакомых есть один особенно целеустремлённый, всё у него безупречно, как в каталоге: жена увлечена дизайном и уходом за собой, старшая дочь учится в Америке, двухлетний сын осваивает айпад, модная собака корги грызёт игрушку, квартира радует планировкой, отделкой и панорамным видом.

Любимое место моего приятеля – застеклённый балкон.

Уже не квартира, ещё не улица. Промежуточное пространство истины, чистилище между мирами.

С балкона он обозревает покорённый город, словно император. На балконе он позволяет себе слабости: сигаретку, а иногда и рюмочку. Жизнь его была бы безупречна, если бы не одна деталь.

Мама.

Нет, не её мама, его мама.

Пожилую иногороднюю даму перевезли в столицу, поближе к сыну и платной медицине. Тем более места в квартире всем хватает, можно даже не видеться друг с другом. Простор.

Только не для мамы.

Маме стало тесно, и она осуществила экспансию сразу по трём направлениям: курение, алкоголь и…

Сначала о первых двух.

Обжившись, мама очень скоро стала подстерегать своего сына на балконе, лишая его возможности уединяться с упомянутыми сигареткой и рюмочкой. Мама принялась отыскивать тайники и нычки, стала предъявлять пепельницы, тяжко вздыхать, укоризненно смотреть, вспоминать деда Серёжу-алкоголика и выкладывать на видное место статьи о летальном исходе с рекламой реабилитационных центров.

Очень скоро вместо одной сигареты в день мой приятель перешёл на две, а воскресная рюмочка сделалась и субботней, и пятничной. Предаваться любимым удовольствиям вне балкона приятель не желал, противостояние нарастало.

Тут и возник третий, последний пункт списка материнских экспансий – компост.

Уроженка райцентра, расположенного среди полей, рек и заброшенных предприятий, она просто не могла жить без компоста. На балконе, да, именно там, было установлено ведро с крышкой. В ведро мама принялась складывать объедки, шкурки и скорлупу.

Ведро начало пованивать. То и дело его разоряла упомянутая корги, растаскивая гниль по полам из кавказского дуба.

Компост рос, как здоровый малыш, и скоро потребовал утилизации. Мама легко нашла выход – устроила рассаду. Ладно бы цветы, нет, петрушка, помидоры, лук.

Урожай не заставил себя долго ждать, и мама начала закатывать банки.

Модный интерьер пропах соленьями, на балконе теперь хранились мешки с грунтом и садовый инвентарь, младший отпрыск освоил прополку, корги охотилась на жуков, заготовительные излишки раздаривались близким. Мне тоже досталась банка.

Приятель мой стал плохо спать, ему снилось, что мать сливает в ведро не только помои с их кухни, но и собирает по соседям. От мысли, что в компост идут не одни объедки, но и что похуже, он просыпался в холодном поту.

Наступили каникулы, приехала дочь.

Такая близкая, родная и вместе с тем заокеанская, новая.

После первых расспросов и ответов, в которых посторонний наблюдатель мог бы разглядеть снисходительность юной американки к местным предкам, она деловито свернула самокрутку и спросила, где тут курят.

– На балконе! – воскликнул отец, несказанно обрадовавшийся тому, что дочь курит. – Скрути и мне, пожалуйста.

Старушка-мама поджала губы, мудрая жена перенесла своё внимание в инстаграм, мелкий и корги с любопытством последовали за курильщиками.

Идиллия, однако, продлилась недолго. Не успел радостный отец чиркнуть зажигалкой, как дочь спросила:

– Это огород?

– Да, – вздохнул мой приятель. – Бабушка совсем того, старость не радость, повсюду помидоры, и самое стрёмное – чувствуешь запах? Компост, она развела тут компост. Прямо здесь, на моём балконе.

Он сорвал крышку с ненавистного ведра и продемонстрировал отвратительную картину плодородного разложения.

– О май гад… – воскликнула дочь. – Как это прекрасно.

Нет, ни мой приятель, ни вы, друзья мои, не ослышались.

Юная американка была восхищена. Возвращаясь на родину, она ожидала встретить милитаризм, гомофобию и нерациональное обращение с отходами.

Компост вернул ей веру в Россию.

Бабушка оказалась не сбрендившей старухой, а человеком будущего.