Голем был рок гитаристом. Звали Голема Витей. Своё прозвище от друзей-музыкантов он получил за немалый рост и крупные рубленые черты лица. А ещё у него была подходящая фамилия – Гольмштейн. Явно выраженная семитская наружность Голема странно сочеталась с огромной физической мощью. Рок группа, в которой играл Голем, была «начинающей», хотя всем в ней уже перевалило за двадцать. Они «искали» себя – пробовали играть всё – от блюзов до грайндкора.

Тело Голема было похоже на энциклопедию рока, благо, места для наколок было много. На правой груди его красовался семитский профиль Боба Дилана, на левой разместился Оззи Осборн. На спине истекал кровавой юшкой из носа обдолбанный Сид Вишес. Правое плечо было отдано Дженис Джоплин, левое – Джимми Хендриксу.

Замороженная была красавицей. Звали её редким именем Оля. Она имела яркую сексуальную внешность: стройную фигуру, красивые, четко очерченные губы, совершенные очертания лица, симпатичный классический носик, серо-голубые глаза и густую гриву тёмно-русых волос.

Замороженная казалась духовно фригидной. То ли не было у неё души, то ли была она размером с птичью. Казалось, что она знала только простые понятия: тепло – холодно, сыто – голодно, весело – скучно.

Мужчины за Замороженной ходили косяками. Причем, мужчины дорогие. Они присылали охапки роз, дарили украшения редкой красоты и звали на престижные курорты. Их ухаживания у Замороженной эмоций не вызывали, как и остальной окружающий мир, кроме глянцевых журналов. Некоторые понравившиеся украшения она принимала, не считая себя ничем обязанной. Когда какое-нибудь из подаренных украшений Оле надоедало, она, нисколько не смущаясь, продавала его и устраивала себе бешеный шопинг.

Голем взахлёб рассказывал ей о рок музыке, но эта информация не оседала в её прекрасной головке. Она никак не могла вспомнить, кто такой Джонни Роттен, а слово «хаммер» означало для неё марку автомобиля, а не приём игры на гитаре.

Причины, по которым Замороженная была с Големом, для всех оставались загадкой.

По вечерам они уютно сидели в однушке Голема. Он играл на электрогитаре разные рифы и соло.

– Во, смотри, это называется «двуручный теппинг», – наяривал Голем на гитаре партию Вана Халена.

– Ага, клёво, – вяло соглашалась Замороженная, просматривая глянцевые журналы.

– Оля, а тебе какие книги нравятся? – задумчиво спрашивал её Голем, глядя, как она листает журналы.

– Разные. Harper’s Bazaar нравится, Vogue, Cosmopolitan…

– Это не книги, Оля, это журналы, – трагично поднимал вверх брови великан, – нет, в Cosmo, конечно, когда то печатались Драйзер, Джек Лондон, Киплинг… но сейчас – нет. Это просто журнал…

– А, ну, тогда не знаю… – закругляла тему Замороженная.

Ближайший друг Голема, Петька Фирзанов по прозвищу Ферзь, как и все, пытался понять эту странную любовную связь.

– Объясни мне, Витёк, что ты в ней нашёл? – пытал Петька Голема, – Что тебя в ней, кроме её смазливого личика, привлекает?

Голем задумывался надолго.

– Она смешно нос морщит иногда… – наконец, произносил здоровяк.

– Веская причина, а ещё?

– Много чего. Ещё, когда улыбается, у неё один уголок губ изгибается так трогательно. А ещё она сопит во сне смешно. А когда говорит вот так: «Ага, клёво», – изобразил Голем подругу, – у меня в животе бабочки порхать начинают…

– Это всё, конечно, здорово, – остановил его Ферзь, – но она же тупая…

– Слышь, Ферзь, ты мне, конечно, друг, но я тебя предупреждаю… – напрягся Голем.

– Ладно, ладно, успокойся. А как с сексом? – продолжал допрос Петька.

– Нормально, – набычился Голем.

– Что-то в твоём тоне настораживает. Колись, что за проблемы? – внимательно смотрел на друга Ферзь.

– Ну, она, как бы, холодная несколько… – промямлил великан.

– Ага, понятно, бревно, в общем…

– Я тебя предупреждал… – Голем схватил друга за грудки и поднял, ноги у Ферзя повисли в воздухе.

– Ладно, ладно, – прохрипел Ферзь, – просто она флегматичная… такой психотип…

Голем отпустил друга на грешную землю.

– Мне иногда кажется, что она заколдована, – печально произнёс гигант.

– В сказках злые волшебники часто заколдовывают героев, делая их уродами, но душа у тех остаётся прекрасной. Но вот чтобы оставили красивую внешность, а душу забрали, такой сказки я не знаю, – ответил Петька.

– Портрет Дориана Грея, – заметил начитанный Голем.

– Не подходит – у чувака была грязная душа, а не её отсутствие.

– Ну, не знаю я, Петь, за что, но люблю её, – сложил свои еврейские брови домиком Голем, – жить без неё не могу…

– Ладно, понял я, – положил другу руку на плечо Ферзь, – а я без тебя, дурака, не могу. Твоё дело-то, чего я лезу. Переживаю просто за тебя.

Помолчали.

– Ну, предлагать тебе поцеловать её, чтобы расколдовать, я не буду. Подозреваю, что ты целовал её уже, и не только в губы, – сказал Петька.

– Замолчи, извращенец, – усмехнулся Голем.

– Нет, а что, я бы, на твоём месте, обследовал каждый сантиметр, вплоть до пальцев ног.

– Перестань, маньячилла…

– Можно, прежде, намазать её чем-нибудь съедобным…

– Ну, хватит, озабоченный! – смеялся уже Голем.

– Я не озабоченный – я ищу варианты спасения друга.

– Ты поаккуратней, а то воображение твоё разыграется, придётся тебя спасать – вызывать скорую сексуальную помощь, – смеялся великан.

– Ты прав, мой друг, воображение уже разыгралось. Однако сексуальные услуги широкого потребления на коммерческой основе мне не нужны. Я сегодня иду в клуб на встречу с одной прелестной особой. Она сказала, что придёт с подругой и просила привести кого-нибудь из друзей. Пошли, а?

– Не, я домой…

– Не будь занудой, громила! Что ты, женатик? Какие у вас с ней обязательства? Вы – свободные люди. И потом, вдруг тебя другая увлечёт, тогда ты избавишься от этой странной зависимости.

Голем задумался.

– Ладно, пойдём, – согласился он.

Клуб возбуждал шизофреников мельканием ярких огней и пульсирующей музыкой.

Судя по тому, с какой частотой Ферзь хлопал по протянутым и поднятым рукам, он здесь был завсегдатаем. Голем, не смотря на то, что по клубам не ходил, тоже знал многих из тусующихся в клубе.

Они подошли к столу, за которым сидели поджидающие их девушки. Голем оценил вкус Ферзя – девочки были что надо.

– Привет, – поцеловал Петька девушку, сидящую слева, – разрешите представить, это мой друг Виктор, в простонародии – Голем. Алина, МАРИНА, – нажал на последнее имя Ферзь.

– Необыкновенно приятно, – произнёс Голем, разглядывая Марину, подругу Петькиной девушки.

Марина тоже с интересом смотрела на Голема.

– Голем… что-то знакомое… а, это глиняный великан, который должен защитить еврейский народ? – сказала Марина.

– Приятно поражён Вашими познаниями, – ошарашено произнёс Голем.

– Давай на ты?

– Давай. А тебе какая музыка нравится? – спросил Голем первое, что пришло в голову.

– Разная: Doors, Led Zeppelin, Роллинги нравятся, Black Sabbath слушаю иногда. Sex Pistols люблю. Кстати, я с Лайдоном переписываюсь.

– С к-каким Лайдоном? – ошарашено спросил Голем.

– С Джоном, с кем ещё то? – как на ребёнка посмотрела Марина на Голема.

«Этого не может быть, – думал Голем, глядя на продвинутую красавицу, – таких девушек нет на свете…»

Ферзь с Алиной давно уже обнимались на танцполе, а Голем с Мариной всё говорили, говорили…

Когда они пошли танцевать, Марина заметила наколки у великана. Тихонько расстегнув рубашку Голема, она поцеловала изображение Боба Дилана.

– Ну вот, как будто с Бобом Диланом целуюсь, – усмехнулась она.

Голем посмотрел в красивые глубокие глаза Марины.

– Мне на минуту выйти надо, – пробормотал он.

– Хорошо, я подожду, – покладисто сказала девушка.

Голем вышел из клуба и пошёл по улице. Уже подмораживало, шёл первый снежок. Когда уже почти дошёл он до своего дома, из подворотни вышли три парня.

– Эй, верзила, постой! – громко сказал самый крупный из них.

– Чего надо? – сдвинул брови Голем.

– Что надо в такой час трём джентльменам удачи? Бабки гони! – сверкнул ножом самый высокий.

– Ребят, уйдите, по добру… – произнёс Голем.

– Ах ты, морда еврейская, – пригляделся главарь, – сейчас мы тебя закопаем.

Главный с ножом бросился на Голема. Великан отмахнулся от нападавшего, как от таракана. Однако таракан успел полоснуть ножом по Бобу Дилану. Рассвирепевший Голем схватил обидчика за шкирку и швырнул его прямо в руки подельников. Неудачливые гоп-стопники рванули обратно в подворотню.

Голем посмотрел на свою грудь. По рубашке расползалось красное пятно. Голем снял куртку, чтобы не испачкать и её, и пошёл домой.

Зайдя в квартиру, он увидел, что в комнате горит свет.

– Ты чего не спишь? – посмотрел он на Замороженную, прикрывая курткой кровавое пятно на рубашке.

– Тебя жду. Ты чего так долго?

– В клуб ходили.

– О, клёво…

– Хочешь, с тобой сходим, хоть сейчас? – спросил Голем.

– Не, у меня завтра фото сессия в агентстве. Выспаться надо.

– Ну, ладно, – сказал Голем и пошёл в ванную.

Рана была неглубокой, но кровоточила. Голем смыл кровь, обработал порез перекисью водорода, заклеил большим пластырем, и вышел из ванной.

– Ну, раз тебе выспаться надо, давай спать ложиться, – сказал он подруге.

Голем вытянулся на диване. Замороженная легла рядом, обняв мощный торс великана.

– Что это? – показала она на пластырь.

– За тебя на дуэли на шпагах дрался.

– Клёво… – мяукнула Замороженная и прильнула к Голему.

Голем блаженно закрыл глаза и заснул.

Воскресенье

В Воскресенье Четвертухин проснулся с ощущением множества возможностей. Бодрое настроение подтолкнуло надеть спортивные штаны, толстовку, обуть ноги в кроссовки и выйти в половину восьмого утра на пробежку.

Ветра не было, воздух наполнялся запахами осеннего распада. Четвертухин, не торопясь, потрусил вдоль по аллее в сторону спортивной площадки. Асфальт был усыпан жёлтой листвой и обильно украшен белыми кляксами птичьего помёта. Сначала, Лёха бежал, стараясь не наступать на белые пятна, но заметив, что бег превращается в детские прыгалки по квадратикам, а ритм его сбивается, плюнул на помёт и побежал ровнее. Дыхания не хватало – сказывался трёхнедельный перерыв. В правом боку закололо, но Лёха не сдавался и добежал до конца аллеи, где он всегда давал себе перевести дух, пройдясь пешком через дорогу.

Добежав до площадки, Четвертухин несколько раз подтянулся на турнике и повис безвольно, ощущая себя дешёвой некачественной сосиской с большим содержанием сои. «Чем питаешься, в то и превращаешься…» – подумал Лёха, с удовольствием, отметив про себя глубину своей мысли. Гимнастические экзерциции на этом были прекращены с довольно скромными результатами. Фиаско в области спортивных достижений нагнало первую тучку на безоблачное, до этого момента, небо настроения Четвертухина.

Придя домой, Лёха принял ванну, пожарил вчерашние, пролежавшие всю ночь на тарелке и подающие первые признаки окаменелости, пельмени и с удовольствием посмотрел на часы – было девять утра, оставалось ещё часов двенадцать, а то и больше, воскресенья.

Поедая поджаренные пельмени, Лёха смотрел на список дел, лежащий перед ним на столе. Раннее время вселяло уверенность в его выполнении.

Неожиданно, с радостью, Лёха вспомнил, что договаривался вчера с сыном сходить в кино. Четвертухину нравились эти субботние и воскресные выходы с сыном в кино – газировка со сладким попкорном, запахи духов симпатичных молодых женщин с детьми, мощь звуков и красок, льющихся с огромного экрана, сексуальные героини фильмов. И он, Лёха – ещё не старый, но уже с таким взрослым красавцем сыном, молодеющий в его кампании от сыновних рассказов и сленговых молодёжных словечек.