Сергей Кара-Мурза: Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество

© Кара-Мурза С. Г., 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

* * *

Благодарю товарищей и коллег, читателей и работников издательства. Особо хочу поблагодарить моего друга Ивана Тугаринова – он сорок лет точно видит тему и приносит целый массив ценных источников.

Мои товарищи Денис Денисов и Александр Гражданкин помогли мне, указывая на мои непонятные суждения, – и мы думали. Да и они исправляли мои ошибки, орфографию и грамматику – спасибо. Эту трудную книгу без дружеской помощи я бы не написал.

Благодарю мою дочь Дарью Кара-Мурзу – она была мне экспертом для этой книги, предоставила мне свою библиотеку (и, думаю, про себя критиковала меня – это полезно).

И еще я благодарю критиков, они часто ругают меня (про себя), для моих текстов это полезно.

Мы не знаем общества, в котором живем.

Ю. В. Андропов (1983 г.)^[1]

Но не прискорбно ли видеть, что иностранец, почти враг, имеет о нас, – о том, что мы есть и чем можем быть, – такое точное понятие и такой ясный на нас взгляд, чего мы совершенно лишены… Скажу больше: в ненависти заключается не только больше понимания, но и больше симпатии…

Одна из наиболее прискорбных наклонностей, замечаемых у нас, – это наклонность подходить ко всем вопросам с их самой мелочной и гнусной стороны, потребность проникать в хоромы через задний двор. Это в тысячу раз хуже невежества. Ибо в простой здоровой натуре невежество простодушно и забавно, тогда как эта наклонность изобличает и всегда будет изобличать одну лишь злость.

Ф. И. Тютчев – П. А. Вяземскому (1844 г.)

Введение

С середины XX века стали появляться признаки быстрой деградации защитных систем против невежества. Это объяснялось нарастанием кризиса индустриализма как общего фундамента цивилизаций независимо от формации (особенно в капитализме), изменениями картины мира (глобализация, постмодернизм в политике и экономике, культуре и войне и т. д.). В общем, изменяется картина мира, наступает туманный постмодернизм. На нас явление невежества понемногу надвигалось и в наших собственных формах и условиях. Они маскировали угрозы, которые порождали и развивали мировоззренческий кризис советского общества.

Начнем с общего и абстрактного образа явления невежества. С момента своего появления человек разумный совещается с другими людьми в своей семье и в роду. Человек – существо деятельное, он непрерывно действует в природе, строит новый мир, обдумывает новые формы и явления, изобретает инструменты и навыки. Все это он обрабатывает посредством языка, разума и воображения – с группой близких ему людей. В этом процессе в группе появляются оппоненты. Они иногда говорят: ты все это обдумал, а сделал неправильно! Возникает конфликт, и его развитие может пойти по разным векторам. Кого-то, скорее всего, назовут невежда. Так феномен невежество возникает только в обществе и в процессе непрерывного взаимодействия.

Чаще всего вердикт «невежда» получает человек или группа от других людей, которые раньше уже использовали проверенный способ (мысленно или на практике) и имеют какой-то «сертификат» от начальства или особого авторитета. В этих условиях изобретатели обычно ищут структуры своих инноваций тайком. Они воображают и соединяют элементы и эликсиры в пространстве счастья – «неявного знания» и созидания. Изобретатели при этом часто проявляют невежество и допускают много ошибок – это их сырье, и другие мастера копаются в нем и часто преобразуют его в ценный артефакт. Это от нашей темы отклонение, но надо учесть.

В этой книге не представлены ни политики, ни манипуляции, ни инновации – эта книга о людях, которые не знают и не понимают образы, картины, их смыслы и возможные последствия. Эти люди ошибаются, тратят силы, ресурсы и надежды, – это состояния невежества. Но всегда бывает несколько людей, которые постепенно понимают образы и смыслы – и помогают другим. Эти процессы действуют непрерывно, везде появляются разные «огоньки», и часто они исчезают.

Книга о невежестве, конечно, не представляет всей картины синтеза – невежества или успешного познания. Нам нужны «огоньки» и их структуры. Мы выбираем из синтеза понятные образы или слова и рассматриваем кусочек из этого «сгустка». Сейчас мы часто смотрим статьи и книги по-другому: раньше люди видели конфликты, распри, проклятия – но сейчас надо понять человека, который пошел в невежество, и почему это происходит. Мы будем еще обдумывать – как мы не увидели, что картина мира у нас изменилась, а инерция довела нас до распада, до катастрофы.

Процессы невежества развиваются в пространстве общества людей. Но эти процессы существуют во времени. Чтобы увидеть и понять эти процессы, надо представить их динамику («вчера было рано, послезавтра поздно»). Часто процесс кажется стабильным, но в реальности к данному процессу присоединяются или отходят от него разные процессы, с разными целями, разными силами и динамикой.

* * *

Представим короткую картину Российской революции. В 1880-е годы экономисты-народники развили концепцию некапиталистического («неподражательного») пути развития хозяйства России, но марксисты их «разгромили». Общинное крестьянство было исключено капиталистическими экономистами из политэкономии, но значение этой стороны (общинного крестьянства) было так велико, что без нее политэкономия превращалась в идеологию. Революция 1905 г. свершилась, а капиталистического хозяйства как господствующего уклада не сложилось ни в одном из ее течений. Тезис о том, что революция была буржуазной, не подтвердился практикой. Модернизация Столыпина была разрушительной и вела к бедноте большой части крестьянства. Община превратилась в организатора сопротивления и борьбы.

После 1908 г. Ленин уже по-иному представляет смысл спора марксистов с народниками. Произошел серьезный разрыв с западным марксизмом, сдвиг в сторону неявной политэкономии, первой фазы образования Советов. Почему Ленин стал спорить с умудренными марксистами и открыто отошел от буржуазной революции? Ведь с этого момента его главные фундаментальные установки шли вразрез с «всеобщими законами» исторического материализма. Ленин увидел и понял новую картину мира^[2]. Приходя шаг за шагом к пониманию сути крестьянской России, создавая «русский большевизм» и принимая противоречащие марксизму стратегические решения, Ленин сумел выполнить свою политическую задачу. Большевики сумели убедить товарищей, обращаясь к здравому смыслу, а остальные откалывались – Плеханов, меньшевики, Бунд, троцкисты…

Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах, определил изменения форм и структур как зародыши появления новых общественных институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления^[3].

В начале XX в., во время кризиса классической физики и изменения научной картины мира, возникла новая парадигма – «постклассическая». В науке стали различать два взгляда на природу: науку бытия – видение мира как совокупности стабильных процессов, и науку становления, когда преобладают нестабильность, переходы порядок – хаос, перестройка систем, кризис старого и зарождение нового. Парадигму науки становления часто называют нелинейной. Сразу заметим: марксизм, в общем, исходил из принципов «науки бытия» (исторический процесс как этапы состояния равновесия), а Ленин освоил и ввел в партийную мысль принципы «науки становления» (исторические изменения как неравновесные кризисные состояния).

Из модели мира Ньютона как машины с ее «сдержками и противовесами» выводились новые концепции свобод, прав, разделения властей. «Переводом» этой модели на язык государства и экономики были, например, политэкономии А. Смита и Маркса. Механицизм – представление любой реальности как машины – обладал большой силой внушения^[4].

Процесс размежевания групп довел до революции 1905 г. – меньшевики (эсеры и др.) «стремились удержать ее в том же состоянии их парадигм» (истмат – наука бытия), а большевики «стремились к изменению структуры системы» (наука становления).

В те времена (начало XX в.) было очевидно: и меньшевики-марксисты, и легальные марксисты, и кадеты, и эсеры, и западные социал-демократы мыслили и проектировали кардинально иначе, чем Ленин и его соратники. Они по-разному понимали пространство и время, следовали разным способам и нормам мышления и объяснения, – при разрешении внешне одной и той же проблемы они принимали разные решения. Поэтому проект Октябрьской революции был совершенно иным, чем у Февральской революции.

Так исток Российской революции распался. Сразу после Апрельских тезисов лидер эсеров Чернов назвал их воплощением «фантазий народников-максималистов». Г. В. Плеханов сказал: «Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также от того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства. И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей, называющих себя марксистами».

Кадеты и меньшевики (скрепя сердце) приветствовали Февральскую революцию как сверхпартийную. 3 июня 1917 г. на совещании П. Н. Милюков сказал: «Она есть революция национальная, революция всенародная, т. е. она объединяет в себе все классы и все общественные группы и ставит перед собой задачи, которые должен осуществить весь народ, которые только весь народ и может осуществить». Он даже сказал – это «наша» революция.

Этот образ революции люди поняли как приближающуюся катастрофу – синтез взрывной смеси. А «февральские» власти, не поняв побочных процессов, сами пошли в невежество. Так, власти не успели понять картину мира России и что новые поколения крестьян потребовали социальное равенство, – а им устроили столыпинскую реформу^[5]. Это было невежество государства. В ответ 21 апреля 1917 г. в Петрограде прошла демонстрация против этой политики правительства, и она была обстреляна – впервые после Февраля. Так писали: «дух гражданской войны повеял над городом».

Уникальность Февральской революции 1917 г. в том, что с первых ее дней в стране стали формироваться прототипы двух моделей государственности – буржуазная республика и советская власть одновременно, поначалу даже без взаимного насилия. Временное правительство и Советы находились на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. То есть их соединение было невозможным. Напор страстей в дни Февральской революции был краткосрочным (4 месяца), и эти страсти были праздничными. Пришвин записал в дневнике (5 июля 1917 г.), что либеральная революция потерпела крах, Россия пошла по какому-то совершенно иному пути: «Елецкий погром – это отдаленный раскат грома из Азии, и уже этого удара было довольно, чтобы все новые организации разлетелись, как битые стекла. Эта свистопляска с побоями – похороны революции».

Подавить либеральную революцию могли только «силы, развившиеся внутри самой революции» – синтез Советов с большевиками. И эта сила была именно «направлена к созданию новой жизни и против всякой реакции» (см. [662]). В результате большевики въехали в состояние in statu nascendi на спине либеральной революции, используя ее энергию.