– Так она мне всех заказчиков перепугает,– сказал отец и отвернулся к Игнату.– Тогда ты отвезешь коммуникаторы, а она пойдет за продуктами и займется обедом и ужином… Готовой еды совсем не осталось, а сегодня прилетит Иван.

– Но у меня занятия!– возмутился Игнат и злобно покосился на меня.– А она дома сидит… По своей вине, между прочим!

Перед глазами пронеслось: зеленое платье, толчок, кресло, угол стола… Я содрогнулась, вспомнив тот ужасный хруст где-то в черепе, но не опустила глаз, заставив себя смотреть прямо перед собой.

– У меня работа и куча заказов,– недовольно сказал отец.– Кто кормит всю семью? Ты пока еще не зарабатываешь!

Игнат, недовольно сжал губы и сквозь зубы процедил:

– Отнесу после колледжа.

– Все, я в мастерскую,– проворчал отец и мельком глянул на меня.– И как ты только смогла себя так покалечить? Одни проблемы с тобой! Смотри, не наклоняйся. Врач сказал, что кровотечение может открыться… Не выходи из дома и занимайся, чтобы не отстала потом в школе.

Я молча смотрела на обоих и чувствовала, что огонь внутри не остановится, пока не выжжет мой мир дотла. Он становился хрупким с каждым днем моей жизни. Я всеми силами держалась за последние лепестки, накрывая их защитными сферами из золотой пыльцы, но огонь – безжалостная стихия, говорил мой преподаватель по естественным наукам. Но кое-что пугало еще больше: откуда-то я чувствовала, что огонь не последняя стихия, которая нагрянула в мой мир цветов…

Отец уже вышел, а Игнат стоял на пороге комнаты и с ненавистью смотрел на меня. Я уже знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Заказы отнесешь сама, а потом заберешь продукты. Я оплачу по дороге в колледж. Но готовить не смей… Я не хочу ужин с кровью…

– У меня нет кредитов на аэробус,– тихо сказала я.

– Пешком дойдешь! Не маленькая,– прошипел брат и вышел.

Я понимала, что и пешком едва дойду, потому что все внизу живота болело, а каждый шаг отдавался резью где-то ниже пояса. Но, зажмурившись и собравшись с силами, осторожно оделась, распустила волосы, чтобы немного прикрыть лицо и, не позавтракав, вышла из дома…

* * *

Я вернулась только после обеда. Игнат уже был дома, и не один.

В столовой слышалось несколько голосов. Я тяжело опустила пакет с продуктами на пол и уставилась перед собой в мертвую точку. В груди жгло, а в мыслях, не переставая, крутилось: «Эс карра ниен эхь!»

– Кажется, рыжая притащилась…

Из столовой вышел Игнат и оглядел меня с ног до головы. Долго молчал, а потом фыркнул:

– Ну и жалкое же зрелище…

Стиснув зубы, я медленно перевела взгляд на него и за него. Ужасно мешали смотреть вспухшие веки: глаза словно выпирали наружу, приходилось делать усилие, чтобы моргать.

– Фу-у-у! Какой ужас!– вскрикнула девушка за плечом Игната (кажется, его однокурсница) и скривила лицо, будто от отвращения.

– Да что там такое?– удивленно спросил дядя Иван и тоже показался в дверном проеме столовой.– Ох ты ж!..

Но я больше не отвернулась, а, напротив, повернулась ко всем и склонила голову набок, глядя им в лица.

– Что уставилась? Ты не могла раньше прийти? До Торго час ходьбы. В холодильном шкафу пусто. Дядю Ивана нечем накормить!– возмутился Игнат, отводя глаза: ему противно смотреть на меня.

Но я молчала.

– Да не ворчи ты на сестру, и без того вон… не повезло,– проговорил дядя.

Игнат, недовольный упреком, выхватил пакет с продуктами и ушел в столовую. Неизвестная девушка, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на меня все с тем же отвращением и жалостью.

– Ты говорил, что она сломала нос, но не думал, что ее раздует, как жабу… Помнишь таких уродливых гадов на Земле, Игнат?– хмыкнул дядя Иван, и моя надежда на чистое сочувствие хотя бы одного человека испарилась.

– Они такие мерзкие?– поинтересовалась девушка, отвернувшись от меня, видимо, тоже родилась здесь.

– Да, жуть: уродливые, скользкие, мерзкие, вонючие и абсолютно бесполезные твари, только всем мешали,– стал перечислять дядя, а я чувствовала, что все это обо мне. Потом он подошел, потрепал меня по плечу и усмехнулся:– Надеюсь, ты не останешься с таким лицом? А то кто ж тебя выберет в жены?

– Да ее и не выберут,– отмахнулся Игнат, выходя из столовой.– Кому нужна рыжая уродина, да еще и больная на всю голову? Что ни скажи, уставится в пол или в окно и молчит. Как ее еще в центр для умственно отсталых не забрали…

– Пойдемте в чайную, угощу вас обедом,– решил дядя и взялся за дверную ручку.

– Пойдем. Смотреть на это невозможно,– согласился Игнат и указал мне пальцем на лестницу.– А ты – марш к себе!

Я отступила к стене. Все вышли. Дверь медленно закрылась за ними. И в последнюю секунду послышался голос девушки:

– Твоя сестра теперь никому не будет нужна. Она и не девственница, судя по тому заключению, которое дал врач…

– Неудачница,– засмеялся Игнат.– Если и поступит в колледж, то после него будет прислуживать кому-то из высшего сословия, если повезет. А нет, всегда будет на посылках… Курьером у отца…

Дверь захлопнулась. Все шумы с улицы стихли. Я сглотнула и, только сейчас ощутив, что больше не могу стоять на ногах, прислонилась к стене, на которой висело зеркало. И тут же отшатнулась, испугавшись своего отражения. Я резко попятилась и остановилась, увидев себя в полный рост.

«Жалкое зрелище… Маленькая, тощая, вся синяя…»

В глазах стало темнеть. Я испугалась от неожиданности и странного озноба. Я смотрела, но уже не различала контуров себя или предметов вокруг, а какое-то темное облако заволакивало все передо мной. Оставалось маленькое окошко, которое все сужалось и сужалось, пока не превратилось в белую точку, а потом и та вспыхнула синим огнем и разлетелась ледяными искрами внутри меня.

Не знаю, как долго пробыла в этом темном облаке, покрываясь инеем изнутри, но когда моргнула, то обнаружила, что стою у пустой стены, а вокруг на полу лежат осколки зеркала. Я машинально сделала шаг назад. Онемев, долго стояла и смотрела себе под ноги и вокруг, пытаясь понять, что произошло, но в памяти – пусто. И не мысли о неминуемом наказании оглушали меня, а такой звон в голове, что все внутри дрожало. Я ощутила, как сильно бьется сердце, как меня раскачивает от этого и как ненормально дрожат руки…

Подняв голову, посмотрела на столовую. А потом молча перешагнула осколки и вошла в нее. Взяла пакет с мусором, перчатки и пошла в холл. Раскрыв пакет, я увидела светло-зеленый шелк…

«Мое платье… Мертвое платье…»

В эту минуту ощутила, что меня будто выпотрошили, как птицу перед готовкой. Цветов больше не было, вообще больше ничего… Холод и сильное… давящее… темное чувство опустошало изнутри…

Глава 3

Я вбежала в медцентр и бросилась к стойке регистрации. Администратор испуганно отпрянула, когда я положила дрожащие руки на столешницу, а потом, как и все сегодня по пути в Торго, там и обратно, посмотрела на меня со смесью жалости и брезгливости.

– Я к врачу Джону Саманти,– глухо выговорила я.

– Сейчас узнаю, свободен ли он… Ты Саша Малых, да? Вчера была на операции?

Я кивнула и нетерпеливо посмотрела на прозрачные двери, за которыми в конце коридора был кабинет моего врача.

– Посиди в холле ожидания. У него сейчас прием.

Но я не села, а подошла к двери и смотрела сквозь нее… Дрожь все еще окатывала ледяными волнами, но, стиснув зубы и едва дыша, я изо всех сил держалась за надежду, что меня спасет этот человек…

…– Эй, кто тебя из дома выпустил в таком виде?!– ужаснулся торговец, когда увидел меня у своей витрины с глазированными булочками.

Я уже отнесла коммуникаторы клиентам отца и теперь собиралась забрать пакет с продуктами. Но сладостей в нем не было.

– Вот… забирай,– подал продукты он и поморщился.

Но я, обняв тяжелый пакет, продолжала смотреть на булочки.

– Булочки не оплачены. Так что иди, рыжая, не пугай покупателей,– с жалостью прошептал торговец и указал на дверь.

«Но ведь в лавке пусто…»– подавленно огляделась я и отвернулась к выходу. Но, когда послышались удаляющиеся шаги, оглянулась и замерла…

Не знаю, что в этот момент толкнуло меня сделать это. Я просто подошла к открытой витрине, взяла блестящую булочку, сунула ее в пакет, отвернулась и вышла из лавки. Никто не окликнул, даже не заметил… А мне было все равно: поймают ли, накажут ли… Может, именно этого и ждала?

Раньше я слюной давилась, когда видела эту сладость, она всегда была для меня недоступной… А потом, сидя в парке у всех на виду и глядя на глазированную булочку в руках, не возникло даже и мысли попробовать ее. Мне лишь хотелось почувствовать, что я хоть что-то могу сама, хоть что-то подчинить своей воле… даже таким способом. И ничего другого в тот момент не придумалось, как украсть. Я только повиновалась порыву и исчезла…

Лицо Джона Саманти возникло перед глазами, и я вернулась из воспоминаний. Он смотрел на меня так, будто со мной все в порядке: ни синего опухшего лица, ни уродливого каркаса на носу, ни рыжих спутанных волос на голове…

– Саша, здравствуй. Я рад, что ты пришла. Ты одна?– беспокойно произнес он.

Я кивнула и взяла его за руку. Он все понял без слов.

– Помогите мне, пожалуйста,– выговорила ровно, как только дверь в кабинет врача закрылась за спиной.

– Конечно,– охотно согласился он и рукой показал на кресло.– Не возражаешь, если я начну осмотр?

Я села, сложила ладони на колени. Врач снял каркас с носа и, начав обработку чем-то резко пахнущим, спросил:

– Тебе ведь нужна другая помощь, верно?

Внутри все дрожало от нетерпения и страха, а лицо ныло от тупой боли, но я спокойно подняла глаза и сказала:

– Вы еще хотите поговорить со мной о важном?

Саманти закончил обработку, нанес какой-то гель на все лицо, а затем откинулся на спинку кресла и задумчиво прищурился.

– Конечно, Саша… О чем ты хочешь поговорить?

– У кого я могу узнать, что означает «Эс карра ниен эхь»?

Уголки его глаз дрогнули. Он удивленно поднял брови, а потом придвинулся, наклонился и внимательно осмотрел мое лицо.

– Очень сильный отек. Надеюсь, ты не была в школе?

«Почему он не отвечает на вопрос?»

– Есть разрешение на отсутствие на три дня,– снова ровно выговорила я.

– Хорошо. Я дам гель, которым надо смазывать все лицо до пяти раз в день, чтобы гематома сошла…

– Мне нужен ответ на вопрос,– настойчиво сказала я.

Саманти отклонился назад и долго молчал. Только брови на его лице подрагивали, когда он переводил взгляд с меня на окно и обратно.

– Это ведь древний язык хомони,– наконец заговорил он, но я не отвела глаз от него.– Разве ты не знаешь, что на нем говорят только хомони? Он запрещен для людей и любого, кто не входит в специальный перечень профессий и управленческий состав. И его обычно учат на последнем курсе колледжа, если есть назначение.

– Тогда, кто мне может помочь?– настаивала я.

– Почему это так важно для тебя?

Я отстранилась от спинки кресла, упрямо глядя на врача, а внутри ворочалось что-то тягучее и холодное…

Я выжила после рождения. Прошла болезненная худоба, вялость, я стала есть и, как все, пошла в школу в три года. Вполне хорошо училась до сих пор, не отставала ни по одному предмету, хотя некоторые мне абсолютно не нравились. Но по каждому я могла получить сто баллов – высший результат, однако с некоторых пор сознательно не добирала их, чтобы не спровоцировать месть Игната. Никогда не понимала, почему его так задевают мои успехи…