Лео снисходительно улыбнулся. Давным-давно он решил – а в поезде на Шеффилд еще раз себе напомнил – не реагировать на презрительные комментарии отца о его работе. Работа, хотя бы отдаленно напоминающая то, что считал таковой Хилари, из всех четверых была лишь у Лавинии, младшей сестры, да и то недолго: она оставила свою должность в отделе продаж «Проктер энд Гэмбл» ради медицинской благотворительной организации. Ниже всего по папиной шкале скатился Хью: он только что закончил школу драматического мастерства и перебивался крошечными ролями. У Блоссом было четверо детей и огромный дом на опушке леса, то есть алиби, и надо было наблюдать, с каким восторгом Хилари обычно упоминал о ней. Сам Лео работал не там, где подобает старшему сыну врача, и знал это. Он служил в ежедневной газете из тех, которые никогда не читал его отец, и в промежутках между копированием статей более маститых авторов порой ездил по стране, посещая отели и рестораны, чтобы потом выдать пару абзацев об их амбициях. Иногда Лео страшно хотелось провести ночь в таком заведении, а потом как следует обругать его. Но владельцы отелей твердили: «Мы будем знакомить Харрогит с новым уровнем роскоши». И после долгого дня он возвращался домой, чтобы ваять пространные заметки о ткани, из которой сшиты гардины, и писать что-то вроде: «В Харрогите, в котором, казалось бы, нет недостатка в отличных отелях, “Бельведер” продемонстрирует новый уровень роскоши». Вот чем занимался недавно разведенный докторский сын.

– Как поживает Кэтрин? – спросил Хилари, будто угадав, что мысли сына устремились прямиком в глубокую трясину его морального падения. – Она мне всегда нравилась.

– Мне тоже нравилась Кэтрин, – парировал Лео. – К слову, она сейчас гостит у Блоссом.

– Блоссом сказала, что они скоро приедут, но я понятия не имею, когда именно. Я ей сказал, что нет нужды брать детей, сам знаешь, ехать с четырьмя детьми и без них – огромная разница.

– Полагаю, собираться дольше, – согласился Лео.

Отец поднялся и подошел к окну, рывком сунув руки, сжатые в кулаки, в карманы и делая вид, что его очень заинтересовало нечто в саду. Наконец он небрежно бросил:

– Я вот тут думал: каково это – постоянно жить всей семьей, то есть со всеми взрослыми и детьми.

3

– Должно быть, твоему отцу страшно тяжело, – говаривала мать Лео, – весь день говорить другим, что им делать, а потом, приходя домой, обнаруживать, что с нами так не получится. Нам-то доктор не нужен, правда, милый?

Всякий раз, сообщая по-настоящему значимые вещи, те, что обдумывал по нескольку недель или месяцев, он делал это как бы мимоходом, порой даже выходя из комнаты или не оборачиваясь. Лео полагал, что это привычная манера опытного врача: добиться дельного ответа на вопрос о симптомах или вредных привычках куда проще, если задать его вскользь. Болтая, отец мог спросить: «А, кстати, вы все так же выпиваете больше бутылки водки в день?» или «Ваш муж все так же отыгрывается на вас?», когда пациент уже вставал, чтобы выйти из кабинета. Конечно, дети давно раскусили его и с давних пор, услышав: «А кстати» или «Это, конечно, не столь важно, но…», тут же вострили уши. Только Хью удавалось очень похоже изображать капризный тон, которым внезапно задавался простой невинный вопрос, будто вопрошающий пытался фальшиво напеть старинную веселую песенку.

На сей раз Хилари не задавал вопросов; он просто заметил, что не знает, каково это – постоянно жить огромной семьей, включая взрослых уже детей. Отец не собирался, вовсе нет, просто взять и предложить всем своим взрослым детям сорваться с насиженных мест и вернуться в отчий дом. Всего лишь случайное замечание – однако Хилари произнес его так, как говорил самое важное, тщательно следя за тем, чтобы не выглядеть серьезным, вроде бы в шутку повышая голос лишь на одну-единственную октаву. Каково это – жить всей семьей в одном доме?

Лео протянул:

– Ну-у-у… – Потом добавил: – Да… – Затем, как бы оттягивая ответ: – Эм-м-м…

Это «эм-м-м» грозило перейти в мычание, однако он рассматривал фразу со всех сторон.

Наконец ему пришлось заговорить. Отец молчал и ждал его ответа, слегка наклонив голову.

– Неплохо было бы, – сказал сын. – Но в наши дни это ужасно непрактично. Думаю, как и везде, – люди женятся, съезжаются и работают по соседству друг с другом. К тому же мы бы вряд ли поладили.

– Мне всегда казалось, что ты сдался чересчур рано.

– Сдался?

– С Кэтрин.

– А! – понял Лео. – Ну, теперь нам стало куда легче общаться.

Но отец раздраженно мотнул головой, и Лео понял: у родителя своя точка зрения на то, что они с женой стали чужими и развелись.

Их брак изначально был неудачной идеей. Иногда Лео думалось, что разделила их навсегда, положила конец тем радостям, что они все же изведали, долгая, мучительная и не очень приятная процедура подготовки к пышной свадьбе. Потому что за восемь месяцев до нее начались ужасные пространные и всепоглощающие обсуждения каждого аспекта предстоящего события. Они продолжали трахаться – вот что его в ней привлекало: секс без устали, по три, а то и четыре раза в день, и чувство, что он нашел партнершу по себе. Но перед свадьбой он не мог отделаться от ощущения, что сексом теперь заканчиваются большие ссоры. Они спорят об оттенке салфеток – переходят на личности – ругаются по-крупному – трахаются. Кэтрин увлекали тонкости церемонии; Лео рано или поздно со всем соглашался и радовался примирительному сексу; и вот на третий день медового месяца, сидя на пляже на Сейшелах лицом к красивому, как сценический задник, закату, она обернулась к нему, а он, с неохотой, к ней. И оказалось, что им больше нечего друг другу сказать. Управление туризма Сейшельских островов предложило ему отличный вариант: перелет туда и обратно, размещение и пара экскурсий.

Иными словами, брак был обречен с самого начала. Скоро Лео приехал в Шеффилд один и сообщил родителям, что они с Кэтрин разъехались и дело идет к разводу. «Разъехались на время?!» – воскликнула мать, подскочив с кресла, но отец раздраженно затряс головой. Для Хилари кризис настал в тот момент, когда брак – а точнее, развод Лео и Кэтрин, который продлился много дольше и потребовал куда больше сил, – миновал стадию болезненного разрыва со взаимными упреками и презрением и перешел в парадоксально удобное пространство для всеобщих грустных и унылых шуток; ироничную «щедрость» при разделе внушительной коллекции «Лего», случайный нелепый, почти абсурдный секс, во время которого Лео даже не удосужился снять носки, и чрезвычайно важный вопрос: «Чья вечеринка по случаю развода будет круче?» Кэтрин не поехала вместе с Лео, чтобы сообщить новость его родителям. Пришлось ему в одиночку смотреть, как поникла мать, как обернулся к нему отец с лицом, на котором больше всех других чувств отразилось раздражение. На самом деле их реакция ему даже понравилась.

– Ведь есть же те, кто сохраняет брак, – заметил Хилари.

– Есть и такие, – отозвался Лео. – Ты не против, если я включу свет?

– Как хочешь. – Он не спускал глаз с сына, когда тот включил две обычные настольные лампы; в комнате был общий свет – медный светильник, но его не зажигали: слишком уж ярко он заливал все. – Больше никто не планирует разводиться, полагаю.

– Не то чтобы… – начал Лео, но Хилари не нуждался в ответе и не стал его слушать.

– Я тут подумал – не то чтобы, просто подумал… – В его голосе вновь зазвучало интригующее капризное тремоло. – Может, теперь моя очередь.

– Твоя очередь?

– Моя очередь разводиться, – сказал отец.

– Это было бы интересно, – отозвался сын.

– В конце концов, сейчас или никогда, как говорится.

– Сейчас или никогда… А неплохой способ убить время для вас с мамой.

– О, я еще не говорил с твоей матерью! – воскликнул Хилари. – Скажу ей, когда все…

– Что?

– Когда все – что?

– Когда что – что?

Раньше отец уже задавал Лео вопросы в такой же манере, в это же время дня, когда дома больше никого не было. Когда жизнь сына резко перестала быть связана с Оксфордом, вопрос о его будущем был поднят точно так же, они даже сидели в этих же креслах. Сейчас Хилари заговорил о разводе в той же непререкаемой форме. И смотрел с полуулыбкой, ожидая, что до сына медленно начнет доходить.

– Ты серьезно? Неужели ты хочешь сказать…

– Серьезно ли я? – уточнил Хилари. – О разводе?

– О разводе с моей мамой? – переспросил Лео.

– О разводе с твоей мамой. – Хилари откинулся назад; кажется, ему было хорошо. – Зачем мне шутить?

Сын уставился на него.

– Мне следовало сделать это давным-давно. На самом деле я подумывал еще пять лет назад. Самое время. Вы все разлетелись кто куда. А тут бац – ты со своей новостью. И все. Два развода в одной семье одновременно – ну не абсурд ли? Ну и вот. Так что пора.

– Ты серьезно? – не удержался Лео.

– Перестань задавать этот глупый вопрос.

– Но мама…

– А что – мама? – звучным довольным голосом спросил Хилари: тон его был несколько наигран, но в то же время в нем слышались теплота и радость от чего-то давно забытого. – Маме я сам скажу. Об этом не беспокойся.

Но Лео хотел сказать не это. А что именно – уточнять он не решался. Сначала у него мелькнула мысль, что все разрешится само собой: любой на месте отца просто подождал бы полгода и похоронил жену, что избавило бы его от хлопот, связанных с разводом. Более гуманные соображения о том, что мать стоило бы пощадить, появились лишь после. Воцарилась тишина. Отец не мог говорить всерьез, просто не мог – и все.

– Как ты можешь такое озвучивать? – наконец сказал Лео.

– Почему нет? – удивился Хилари. – Что, это запрещено?

– Ты… – Лео взмахнул рукой.

– Я? – спросил Хилари. – Или «мы»? Ты пытаешься намекнуть на то, о чем не принято говорить вслух? Думаешь, после, скажем, семидесяти разводиться не следует? А может, и в шестьдесят уже поздно? Может, это зависит от прожитых вместе лет? Нельзя и помыслить о разводе после сорока лет несчастья в браке? Такое впечатление, что ты не желаешь понять, что я свободный человек и имею право принимать решения, да и у твоей матери тоже есть известная степень свободы. У меня нет иллюзий. Она заслуживает прожить остаток дней, не будучи прикованной ко мне. Этому… этому наказанию должен прийти конец.

– Но она долго не протянет! – Лео вынужден был это сказать. И отвернулся.

– Ну да, – ответил Хилари. – Так и есть. Потому-то дело и не терпит отлагательств.

– Ты с ума сошел!

Очевидно, этого-то Хилари и ждал: он откинулся в кресле, почти улыбаясь. Наконец-то. Вероятно, он нарочно начал разговор для того, чтобы сын назвал его ненормальным.

– Подумай, остановило ли кого-нибудь то, что его назвали сумасшедшим. Не правда ли, тема для размышления? А вот и Гертруда, – с сардоническим удовольствием заметил отец.