Замена вокалиста – это всегда травматичный момент для группы. Но так получилось, что сменщик для Юры Ленина нашелся очень быстро. Вернее, он был всегда рядом. Денис Петухов уже какое-то время тусовался с чуваками, и привел его в компанию как раз Юра. Петухов, или Пит, как его вскоре стали называть, был очень музыкальным парнем из интеллигентной семьи. Его папа Александр Петухов – знаменитый советский дирижер. Почти двадцать лет он работал руководителем Государственного оркестра кинематографии СССР и дирижером Эстрадно-симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио. Под управлением Александра Петухова оркестр записывал музыку для всех культовых кинокартин: «Следствие ведут знатоки», «Семнадцать мгновений весны», «Чародеи» и всего золотого фонда советской кинематографии тех лет.

Денис с детства занимался музыкой и прекрасно играл на фортепиано. Когда его папа работал в Штатах, Пит там бывал и хорошо ориентировался в актуальной музыке, получая информацию из первоисточников.

– Я с детства слушал всю рок-н-ролльную классику: Beatles, Pink Floyd, Led Zeppelin и весь этот набор, – говорит Денис Петухов, вокалист группы «Четыре таракана». – А лет с четырнадцати-пятнадцати пошла подростковая история с тенденцией на утяжеление. Я начал слушать альтернативу конца восьмидесятых и начала девяностых, а также классический панк-рок. Приезжая в Америку, я мог часами залипать в музыкальных магазинах, изучая витрины с аудиокассетами.

«Академическое (пусть и не очень оконченное) музыкальное образование в миксе с бунтарским характером и тинейджерскими панк-взглядами давали мощнейший результат, – пишет в своей книге Дмитрий Спирин. – Фэн Хармса и Зощенко, Довлатова и Булгакова, Пит обладал искрометным и острым умом, а также феерическим чувством юмора. В отличие от Ленина он отлично выглядел, имея много стильных, ни на кого не похожих вещей (в числе прочего он также был счастливым обладателем настоящей американской ста пятидесятидолларовой “косой”). Денис оказался идеальным фронтменом для такой панк-группы, как наша. Бунтарства в нем было столько же, сколько и музыкальности, а значит, мы могли делать более мелодичную музыку. То, что чуть позже получило стилистическое определение “поп-панк”. Мы называли это мелодичный панк, или панк в духе Ramones».

– Петухов был одет по фирме и обладал отличным знанием музыки, – говорит Денис Рубанов. – Он начал рассказывать нам, как делать аранжировки, как вообще музыка сочиняется. И Денис очень круто играл на фортепиано. Если мы тусили в какой-нибудь квартире, где было пианино, то он всегда играл. Его никто не заставлял, он делал это очень легко. Правда, Пит не очень хотел петь, как будто стеснялся этого. Говорил, что он музыкант, что он пальцами музыку чувствует.

– Как и любой подросток, я хотел закрыть историю своего детства и начать все с нуля, – рассказывает Денис Петухов. – Струнными инструментами я тогда не владел, а рояль в рок-среде считался западлом. Я легко принял предложение быть вокалистом, потому что мне вообще не важна была роль. Главное – это движняк и возможность делать любимую музыку.

Первые эксперименты с наркотиками, начавшиеся с подачи Майка Полещука, переросли для парней в нечто большее.

А когда Москву стала накрывать психоделическая волна, то они уже были к ней готовы.

Парни уже знали, что у рок-музыки есть и такая сторона, как наркотики. Знали, от чего умерли Сид Вишес, Дженис Джоплин и Джимми Хендрикс. Про расширение сознания, «двери восприятия» и все такое прочее. Чуваки понимали, что практически все их кумиры употребляли наркотики.

– Так получилось, что я познакомился с человеком, который приехал в Москву из Таджикистана налаживать сбыт травы, – рассказывает Дмитрий Спирин. – Его звали Фарух, и я был первым, кто попробовал его товар. Мы купили у него первую партию уже на следующий день и стали распространять среди своей тусовки. Получилось так, что Фарух с ходу сорвал джекпот, найдя в нас канал сбыта на московское андеграундное рок-сообщество.

По району и далеко за его пределами пошли слухи, что у панков с Кутузовского есть особая дурь, которую стали называть «фарухом». Но только ограниченный круг лиц понимал, что это не просто абстрактное слово, а имя главного поставщика. Интересно, знал ли сам Фарух, что его имя известно едва ли не всей Москве?

Чуваки, конечно, не были первооткрывателями в области употребления и продажи запрещенных веществ. В наркоиндустрию так или иначе была вовлечена практически вся молодежь на районе. Все знали, что в том дворе народ сидит на колесах, там кислотные, а здесь живет прославленный винтовой варщик, и все употребляют и продают его продукт. Во дворе рубановского дома предлагали «фарух».

В книге «Тупой панк-рок для интеллектуалов» Дмитрий Спирин писал, что Фарух не хотел палить свое жилье и предпочитал торговать возле базы «Четырех тараканов». Поэтому там постоянно терлись торчки, желающие прикупить. По понятным причинам он лукавил, ведь книга выходила всего через десять лет после описываемых событий, и лидеру «Тараканов!» вполне могли предъявить за нарушение соответствующей статьи уголовного кодекса.

– Плотно на курение меня подсадил Дима Спирин, – говорит Денис Рубанов. – Майк Полещук был наркоманом, и много он нам давать не мог. А Дима нашел Фаруха, который давал очень много. Но Дима запретил мне торговать травой, хотя я и не начинал. Я ему сказал: «Хорошо, будь ты драгдилером. Мне это неважно». Я горжусь тем, что никогда не барыжил. Мне это было не интересно. Мне это давали и так.

– Мы с Денисом оба брали у Фаруха и потом толкали своим клиентам, – вспоминает Дмитрий Спирин. – Причем, когда Фарух уезжал к себе на родину и все заканчивалось, Рубан находил альтернативные источники, и у нас на точке перебоев не было. И у меня, и у Рубана прямо на базе были нычки и тайники. Но мы оба лечили друг друга: «Ты же не прячешь ничего не базе?» – «Конечно, я не прячу ничего не базе!» – «Правильно! Базу палить нельзя! Надо ныкать где-нибудь там, снаружи!» Но ходить «куда-нибудь туда» нам обоим было влом. На улице холодно, а тут приезжает человек, и ему надо. Ты выходишь, идешь в темный угол коридора, суешь руку в щель между кирпичами и, рискуя быть укушенным грызуном, достаешь припрятанный товар.

Несмотря на плотное увлечение наркотиками, этот период был очень плодотворным для группы в плане творчества. Они все время проводили на репетиционной базе, сочиняя с Питом новые песни и готовясь к записи своего первого полноценного альбома. Параллельно с репетициями они много выступали, стараясь вписываться в любые темы. Помимо «Рок-лаборатории» в Москве появились и другие организаторы, которые тоже старались развивать андеграундную рок- и панк-движуху.

Все тогда очень хотели, чтобы в столице открылся наконец настоящий рок-клуб. С нормальной живой музыкой, где люди с ирокезами и в косухах не будут восприниматься окружающими как инопланетяне. Одной из первых эту мечту реализовала Лана Ельчанинова. Восемнадцатилетняя DIY-активистка смогла договориться с местным Союзом молодежи и открыть в его актовом зале «Клуб имени Джерри Рубина», который можно считать первым рок-клубом в Москве. Буквально через две недели открылось еще кафе «Отрадное», которое тоже работало в формате рок-клуба и сразу получило народное название «Отрыжка». «Клуб имени Джерри Рубина» мало напоминал классический рок-клуб. Это был обычный актовый зал со сценой и аппаратом. В качестве антуража здесь выступала «Выставка неформальных прикидов»: джинсы, куртки и рваные майки тогдашних советских рок-звезд. Hard Rock Cafe на минималках.

Лана Ельчанинова, создатель «Клуба имени Джерри Рубина»

Я искала начинающие группы и считала, что надо поддерживать самых молодых, чтобы участникам было не больше двадцати лет. Демозаписей тогда ни у кого толком не было, и группы обычно приглашали на репетицию, чтобы я могла послушать, как они играют. Так я и оказалась на базе «Четырех тараканов» в подвале дома на Кутузовском. Они играли не очень слаженно, звучание было сырое, но уже тогда было видно, что у ребят сильная энергетика, и мне показалось, что они уже могут выступать. Песен у них было много, но все они были похожи на Sex Pistols и друг на друга. Меня привлекло то, что много треков было на русском языке. Была, конечно, и пара обязательных каверов на Sex Pistols. Когда они в конце каждого выступления играли Anarchy In The UK, это было настоящее слияние с залом. И неважно, что было до этого и сколько раз они облажались за концерт.

Актовый зал и, собственно, сам рок-клуб располагались на втором этаже здания, куда вела лестница с красной ковровой дорожкой, как это было принято в советских государственных учреждениях. Первый же концерт в «Клубе имени Джерри Рубина» закончился скандалом. В зале был сильнейший переаншлаг, а толпа с улицы всеми способами штурмовала здание. Самые отчаянные даже пытались лезть по пожарной лестнице, чтобы проникнуть в окно второго этажа. Когда после мероприятия на место прибыли руководители Союза молодежи, они увидели окурки, растертые по их прекрасной ковровой дорожке, и выломанную дверь в зал. В самом актовом зале было накурено, наплевано и по всему было видно, что тут недавно матерились. Поганая молодежь осквернила храм культуры с первой же попытки. Но советская установка работать со сложными подростками еще действовала, и клуб имени американского общественного активиста Джерри Рубина не выгнали на мороз. Его переселили в подвал этого же здания, где он принял уже более традиционную для рок-клубов андеграундную форму.

Лана Ельчанинова, создатель «Клуба имени Джерри Рубина»

Мне звонила бабушка Дениса Петухова и жаловалась, что он занимается непонятно чем. Говорила: «Он же так хорошо играет на фортепиано. Да что же нам с ним делать». А я ее успокаивала: «Да вы что, он же такой талантливый. Из него получится настоящий музыкант, не переживайте». Тогда вся связь с музыкантами была через домашние телефоны, и я часто попадала на родителей. Через какое-то время родители ребят со мной общались уже как со старой знакомой.

Если концерты в «Джерри Рубина» по возрастному составу публики и отсутствию бара больше походили на подростковые панк-утренники, то тусовки в «Отрыжке» – это был настоящий андеграунд, суровый и беспощадный. Находился клуб на севере Москвы, в реальной жопе мира. От метро «Отрадное» еще надо было идти пешком минут двадцать. В баре продавали алкоголь в стеклянных бутылках, которые периодически летали в сторону сцены. На этот случай владельцы клуба предусмотрительно отгородили музыкантов от публики металлической решеткой. Посетителей «Отрыжки» периодически накрывали гопники, и рокерам порой приходилось щемиться по дворам. А закончилась история заведения тем, что пьяный отморозок на входе зарезал совладельца заведения, бас-гитариста группы «Монгол Шуудан», Алексея Полякова. За неполный год работы «Отрыжка» дала мощный толчок для развития московской рок-тусовки. Это был настоящий центр рок-н-ролльной жизни, и «Программа А» регулярно снимала там свои сюжеты. Партнер Полякова Олег (Гастелло) Абрамов открыл после этого клуб Sexton FoZD, который стал прямым наследником традиций «Отрыжки». FoZD расшифровывается как «Фонд загубляное детство». Тут ошибки нет, «загубляное» пишется именно через «я».

После того как Юра Ленин проторил дорожку в психоневрологическое отделение местной больницы, туда стали по очереди заезжать едва ли не все пацаны с Кутузовского. Дима Спирин к этому времени предусмотрительно накопил пару задокументированных случаев травмы головы и мог претендовать на почетный в неформальных кругах статус человека, негодного к воинской службе.

– Первое сотрясение мне нанес внезапный боксер, – рассказывает Дмитрий Спирин. – Мы дружили с модной парикмахершей Мариной, которая снимала трехкомнатную квартиру в доме на Большой Дорогомиловской, и частенько у нее притусовывали. Что нужно подросткам? Чтобы было тепло и можно было скрыться от предков. Спокойно пить пиво, громко слушать музыку и все такое. Но в какой-то момент Марина, не спросив нас, познакомилась с боксером. Мы приходим, и дверь открывает этот чел.