Провидение определило ему инструмент,
который в его руках передавал духовный голос
цветовая гамма выходит из-под контроля
затем все возвращается, как бумеранг
к его пылающему центру, к творческому сердцу

листья его жизни не умирали, а пели
страницу за страницей шифры, определяющие молодость
караван, бушующий фон, литания
лица, благословленные во имя музыки

однажды в видении пылали костры
он танцевал вокруг них, одетый в свои годы
невинный, жаждущий все испытать
Фли – ребенок, голодный подросток
с распростертыми объятиями, в исступлении благодарности

Часть первая

Эфиопия, я тоскую по тебе, я стремлюсь к тебе, чтобы снова почувствовать тебя, чтобы ты напомнила мне, кто я и для чего. Чтобы почувствовать, как сама твоя суть превращает меня в рыдающую развалину. Ощутить слезы облегчения, потоком стекающие по моим усталым щекам и смывающие все невзгоды. Как только я приехал в Эфиопию, меня наполнил ее запах – запах листьев ката^[1], пыли и кофе. Он насытил и пробудил меня, наполнил эмоциями, прояснил взгляд, чтобы я смог увидеть самых красивых людей, которых я видел когда-либо. Их дома пышут огнем, их еда исцеляет изнутри, а их музыка (то, что привело меня в эту страну) заставляет вскакивать со стула и трепетать как колибри. Я спускался в древние подземные храмы, высеченные из скалы, а затем с группой коллег-музыкантов катался в автобусе по открытой холмистой равнине. Я лежал на крыше этого автобуса, а мои глаза наполняло проносящееся мимо небо. Тут и там вздымались холмы, и женщины с ведрами на головах плавно двигались в ритме своей жизни. Эфиопия обнимала меня, оберегала, танцевала со мной, угощала кофе и сладостями.

Во время путешествия по Эфиопии в 2010 году мы с друзьями оказались в маленьком храме, расположенном вдоль пыльной дороги в городе Харар^[2]. На небольшой сцене сидели три пожилые женщины. Разноцветные ткани ниспадали, прикрывая бороздки их темных морщин – отметин возраста. У одной из них в руках был бубен, две другие хлопали в ладоши. Они выстукивали ритм и пели песни, которые пели уже на протяжении триллиона лет, начиная с момента зарождения человечества. Пели без раздумий, и это было так же просто, как дышать. Они с легкостью достигали глубочайшей связи с духом, а их пугающая и жестокая, как мне казалось, музыка эхом разносилась по храму. Я был тронут и до глубины души потрясен пением и тем, насколько органичным и прекрасным было все вокруг. После того как они закончили, на сцену вышла девушка из нашей группы, приехавшая с севера Англии, Рэйчел Унтанк^[3], и запела старинную традиционную английскую народную песню. Она пела кристально чисто и правдиво, чертовски глубоко. Я проникся и насладился ее пением еще больше, когда почувствовал, что получил очередное подтверждение правильности своей цели – с помощью музыки женщинам удалось так глубоко выразить силу двух этих разных культур.

Подобно луне, что сверху смотрит на нас без осуждения, пожилые женщины смотрели на нас с ошеломляющим спокойствием, а на их лицах читалась материнская меланхоличная улыбка Моны Лизы. Для них душераздирающая красота Рэйчел Унтанк, которая пробудила мой дух, была… чем-то обыденным. Да, люди поют. Но эти громкие голоса напомнили мне о том, кто я и для чего существую, а их красота – о моем месте в этом мире. Слезы не означают грусть или радость, они показывают, что тебе не все равно. Я – слабак, который тоже плачет, что ж, так тому и быть.

* * *

Вся моя жизнь была поиском высшей цели и путешествием в глубины Духа. Я слишком часто отвлекаюсь на окружающий мир, суть которого соперничество и амбиции, и спотыкаюсь о свое собственное глупое эго. Но движет мною красота, и я не оставляю попыток и продолжаю свой путь, стараюсь выкинуть из головы все лишнее и прочувствовать истинность момента. Благодаря внутреннему огню я всегда остаюсь любопытным, всегда ищу что-то новое, стремлюсь к чему-то большему. Я использую любые доступные инструменты и всегда нахожусь в нескончаемом поиске, цель которого – слияние с бесконечным духом. Иногда это приводит к диким ситуациям, я оказываюсь в невероятных и разрушительных местах, потому что я не в состоянии понять это или контролировать. Однако огонь внутри продолжает гореть, а я продолжаю учиться. Очень надеюсь, что по мере моего движения вперед эта книга станет неотъемлемой частью моего путешествия. Мне не остается ничего другого, кроме как позволить неуправляемым вдохам и выдохам Провидения непрерывно подталкивать меня вперед, и, что бы ни случилось, всегда покоряться высшему космическому ритму – все дальше и дальше, до самого конца…

бум бап бум ба бум бап.

Спуск в темноту, из которой нет выхода, в подводную сеть непроходимых лабиринтов. Там нет никаких «писателей-призраков», готовых прийти на помощь. Я предпочитаю либо утонуть, как таракан в унитазе, либо переплыть Ла-Манш, как герой. Возможно, я – болван, что пускает слюни над пишущей машинкой и выстукивает клавишами непонятную кучу мусора. Необразованное животное, которое полагается только на инстинкты и чувства. Но это мой голос. Факты и цифры для меня не имеют значения, мой мир состоит из форм и цветов. Плохо ли, хорошо ли, но они отражают то, кто я есть. Возможные пределы моей памяти – уже сами по себе награда. Точно так же, как в фильме «Расёмон»^[4], разные люди видят одно и то же по-разному, у каждого свой ракурс. Величайшую ошибку допускают те, кто считает, что их взгляд на мир – единственная возможная истина.

Мне остается только писать и надеяться. Надеяться выбраться из мутных глубин этого процесса. Чистым и просветленным – мои глаза излучают свет, в руках – сверкающие золотом и серебром затонувшие сокровища, на лице застыла воодушевленная улыбка, а у моих ног покорно лежат морские чудовища.

Когда я спрашиваю себя, не задеваю ли я чьих-нибудь чувств своей историей, то начинаю сомневаться. Но я знаю, что должен поведать обо всех событиях, которые меня сформировали.

Я говорю только о себе.

Я надеюсь, что моя книга сможет стать песней.

Надеюсь.

Быть знаменитым – ни хрена не значит.

Волшебная созидательница уюта

Самый крутой предмет одежды, который у меня когда-либо был, – это черный шерстяной свитер, его связала моя бабушка. Он сидел на мне идеально и был очень уютным. В нем я чувствовал, что мне все по плечу. Я потерял его в 1986 году. Оставил в ночном клубе под названием Toad’s Place^[5] на северо-востоке США, холодным зимним вечером, после убойной панк-рок вечеринки. Это было незадолго до того, как я прервал тур, чтобы отправиться на съемки фильма «Назад в будущее»^[6]. Тогда я очень расстроился, но потом бабушка связала мне еще один свитер. Больше ни одна вещь не делала меня таким счастливым, как тот второй свитер, и никогда я больше не был таким красавчиком (к сожалению, его я тоже потерял). Я мог раствориться в нем и почувствовать, что он защищает меня от всего зла этого мира.

Волшебная вязальщица свитеров – моя бабушка (мама моей мамы) Мюриэл Чизрайт была красивой, веселой и смелой женщиной. Она росла на рубеже веков в Ист-Энде в Лондоне посреди нищеты и в обществе кокни. Мать Мюриэл умерла, когда ей было восемь лет, оставив ее с отцом – священником методистской церкви. Мой прадед-священник женился снова – на злой ведьме, которая считала мою бабушку грешницей из-за ее вьющихся рыжих волос. У бабушки была копна прекрасных огненных волос! Ей приходилось обрабатывать их щелочью, чтобы сделать менее яркими, – это было больно, унизительно и оскорбительно. Да, мачеха могла ненадолго выправить кудрявые локоны, но этим только подпитывала ее несгибаемую решимость! МЮРИЭЛ ЧИЗРАЙТ НАВСЕГДА!

В начале двадцатых годов, когда Мюриэл тоже было чуть больше двадцати, она влюбилась в Джека Чизрайта. По какой-то неизвестной причине, возможно, из-за некой общественной проблемы того времени, они не могли быть вместе. Затем она влюбилась в женатого мужчину, который пообещал уйти от своей жены, но не сдержал слова. Опустошенная, разочарованная и убитая горем, она отправилась в Австралию в поисках новой жизни. Я могу только попытаться представить себе уязвимость ее положения: совершенно одинокая женщина после Первой мировой войны села на корабль, который направлялся на другой конец света. Ее каюта была самого низкого класса, а впереди ждала часть суши, о которой она знала не больше, чем о Луне. Моя милая бабушка, с ее крепким сложением, горящими голубыми глазами, причудливыми платьями и яростной решимостью.

В Мельбурне она стала работать экономкой у врача. Каждый день, крутя педали своего велосипеда, мимо ее работы проезжал посыльный, доставляющий продукты, Джек Дракап. Она вышла за него замуж и родила троих детей: мою маму Патрицию; моего дядю Денниса – милого и безнадежного романтика, который в конце девяностых превысил лимит по кредитным картам, а потом таинственным образом исчез на Филиппинах; и моего дядю Роджера, которого я никогда не встречал, вероятно, из-за того, что он очень религиозен и не одобряет меня и мои сатанинские рокерские привычки.

Судя по всему, Джек Дракап был жестоким мужем и непутевым отцом. Когда Мюриэл однажды подала ему салат, который в то время был в Австралии в новинку, он швырнул тарелку с едой в стену, крича: «Больше не смей приносить мне эту чертову кроличью еду!» Он был полным придурком, поэтому однажды она его бросила. В то время это был очень смелый шаг, так как считалось, что быть вечно пьяным козлом – неотъемлемое право мужчины, и ни одна несчастная женщина не могла его оспорить.

Моя бабушка полностью посвятила себя работе и нашла свое место в жизни. Спустя много лет, когда ей исполнилось пятьдесят, как вы думаете, кто приехал в Австралию с тоскующим сердцем? Родственная душа моей бабушки, ее истинная любовь – молочник Джек Чизрайт! Это было самое счастливое время в ее жизни. Они купили дом на колесах и отправились в путешествие по всей Австралии. Наконец-то она получала удовольствие от первого в своей жизни отпуска, исследуя очарование и тайну великого континента.

Они были посреди пустыни, за сотни миль от цивилизации, когда Джека Чизрайта хватил удар. Моей милой бабушке пришлось справляться со всем в одиночку, пока не удалось вернуться в город. Бабушка не умела водить машину и провела в пустыне с Джеком несколько дней, прежде чем ее зять – мой смелый отец – спас их. Вскоре после этого Джек умер. Тогда она вернулась в Мельбурн, зажила новой насыщенной жизнью и стала моей бабушкой.

Я часто с нежностью вспоминаю о ней. Она готовила самые вкусные лепешки с кукурузным сиропом, мы играли в карточную игру под названием «Бали», а туалет на заднем дворе ее дома был лучше, чем любая скучная уборная со всеми удобствами даже в золоченых дворцах миллиардеров, которые я посетил после. Моя маленькая жизнь была наполнена ее красотой, ее уютом, ее светом. И эти дорогие моему сердцу воспоминания о детстве в Австралии придают мне сил.

В возрасте девяноста восьми лет, незадолго до смерти Мюриэл побывала на концерте RHCP в Мельбурне^[7]. Прямо перед тем, как мы начали играть, она направилась через сцену к своему месту за кулисами и в самом центре сцены остановилась, посмотрела на обезумевшую толпу зрителей, оценила взглядом ее размер, а затем подняла руки к небу и засияла, как Полярная звезда. Толпа разразилась аплодисментами, а на следующий день на первой полосе газеты появилась ее фотография, на которой она блистает в своем бирюзовом брючном костюме. Заголовок гласил: «Рок-бабуля».