Перед его мутными глазами предстал небольшой коридор. Комната, что слева, полнилась всякими запыленными документами, поэтому с виду походила больше на архив. Стеллажи стояли прямым строем, покрывшись пылью, до которой не дотягивались трудолюбивые руки Марьи Петровны. Помимо бесконечных книг, там были ещё несколько рулонов смотанных карт и один старый глобус. В конце комнаты, напротив окна, стоял громоздкий кабинетный стол, заваленный этим непотребством. Осмотрев комнату, Саша чуть успокоился. Дверь другой комнаты завизжала, чем снова вогнала Сашу в сизый страх. Ветер безбожно бил по окнам, вламываясь словно пьянчуга в кабак. Он создавал гнетущую обстановку, от которой Саша был сильно зависим. Вторая комната тоже была заполнена всякими книгами, но вместо бесконечных полок, в ней ровным рядом стояли столы, на которых лежали всякие измерительные приборы, пробирки и стойки для них. Свет свечи проникал в комнату, тускло озаряя абсолютный мрак. Стеклянные колбочки весело отблёскивали, будто подмигивая маленькими глазёнками из темноты. Интересно, что при свете дня Боровского эта комната никак не смущала. Он был к ней равнодушен, она казалась непримечательным кабинетом очередного тщедушного чиновника. Но теперь, при тусклом освещении, помещение четыре на шесть метров внушало весомое беспокойство, и в голове, булькая, всплывал недурной вопрос: «Кто здесь вообще жил? Кому требовалось это дорогое оборудование, эти карты, книги, финансовые отчёты, вырезки из газет и исторические справки? Какого ума был этот человек? И где он теперь?». Эти важные мысли пришли только сейчас, когда он весь в поту и с дрожащими руками держит брякающий подсвечник, опасаясь перешагнуть порог. Но настоящий страх он ощутит лишь тогда, когда увидит в освещённой черноте вздымающуюся фигуру, пятившуюся к оконным шторам.

Выпрыгивающая свеча ясно светила на высокий худощавый образ человека в коричневом плаще, опустившего голову и скрывающего лицо под пепельными прядями волос. Рука Боровского в конец разошлась, уйдя в вольное плавание, а глаза забегали, как настороженные зайцы на зимней охоте. Колени пошли ходуном, а крепкая спина изобразила букву зю под гнётом наплывшей волны страха. Однако Боровский всё же смог проявить самообладание, когда мужчина уверенно зашагал в его сторону, сокращая дистанцию. Саша, последовав примеру, быстрыми движениями преодолел два метра. До фигуры оставалась длинна вытянутой руки. Воспользовавшись правом неожиданности, Боровский молниеносным движением нанёс удар тыльной стороной подсвечника по лбу мужчине, отчего тот ежесекундно упал. Боровский, ослабев, выронил орудие. Оно упало под ноги и осветило нетипичные черты лица мужчины. С виду он был не стар, имел весьма длинные седые волосы, которые беспорядочно разошлись по его голове, пряча бледноту кожи. Саша попытался нащупать пульс, но нервная трясучка не позволила. На ощупь тело было холодным, и этот факт сильно настораживал. Сердце забилось гораздо сильнее, а со лба струился пот. Он перевернул тело на спину и внимательней посмотрел на лицо, оно было худым и каким-то уставшим. Волна эмоций нахлынула с ещё большей силой, когда к нему на огонёк забежала мысль: «Я его убил». Пулей он вылетел со второго этажа, и вот уже стоял возле тремпеля, надевая пальто. С комнаты вышла Марья Петровна, обеспокоенно спросив:

– Что стряслось, Александр Александрович?

– Бесовы дела, Петровна! – проговорил он, натягивая башмак на ногу. – Точно они самые!

Он выбежал из дома и побежал в сторону полицейского участка, который был здесь неподалеку. На ходу он выкрикнул:

– Тётка не смей на второй этаж соваться! Слышишь? Сунешь нос, как перед Богом клянусь, выпорю сучку!

Выражение его лица было таким пугающим, каким Марья Петровна его никогда не видела… оно было словно каменным. Ранее блестящие глаза наполнились непонятным блёклым сгустком и как будто никуда не смотрели. Страх ненароком перенёсся на старушку, сердце которой стало недобро постукивать. Спустя около двадцати минут Боровский вернулся в компании двух мордоворотов, обтянутых в мундиры, и твёрдой поступью поднялся на второй этаж.

– Он жив, – произнёс один из офицеров, – нет нужды беспокоиться. Мы отвезём его в участок, а Вас попросим проследовать за нами для дачи показаний.

– В такой час? Нельзя ли отложить до утра?

– К сожалению, такие дела не требуют отлагательств. Вы же понимаете? Ладно… берём его, – крикнул офицер своему товарищу и ухватился за ноги неизвестного. – Чёрт! Вроде кожа да кости, а тяжёлый зараза.

Они уложили тело в карету вместе с нерадивым подсвечником. Боровский было собирался тоже укладываться в неё, но в последний момент вышел объясниться с Марьей Петровной. Она молча выслушала, не став задавать вопросов. На улице продолжал поливать дождь, поэтому офицер начал рьяно поторапливать Боровского:

– Господин! Прошу Вас быстрее.

– Да-да, уже иду, – он залез в карету, и они тронулись. – Господин, Вы запачкали рукав.

– Что? А-а… похоже, что замарал об обувь этого паршивца. Спасибо, если бы начальство увидело, то непременно поругало бы.

VIII

Боровский вернулся лишь ранним утром, весь замученный бумажной волокитой и необходимостью ещё раз посетить это заведение, когда мужчина очнётся. Дома он сразу же улёгся спать, не удосужившись разъяснится перед тёткой. Даже во снах его одолевали неприятные мысли и кошмары. Его воображение имело вредную привычку рисовать весьма реалистичные картины. Образ человека с пепельными волосами продолжал преследовать его в закромах его подсознания, наводя странные ощущения. Они не были ужасом, страхом, неприязнью или чем-то ещё отрицательным, напротив, они казались очень даже обыденными, такими, будто с ними приходится сталкиваться каждый день. Он проснулся лишь на утро следующего дня, и утро было очень даже паршивым. Несмотря на долгий сон он всё равно был будто выжатой тряпкой, которой только что протёрли полы в свинарнике. Юный разум, не знавший таких потрясений, был перегружен и нуждался скорее в духовном отдыхе, нежели физическом. Марья Петровна приметила это и не стала ещё сильнее грузить его. Позавтракав, Боровский ушёл на учёбу.

Его не переставали покидать тревожащие мысли, которыми он был поглощён сидя на занятиях. Был он там опять же лишь телесно, ум Саши находился где-то далеко от этого пахнущего запревшими книгами места. Он лишь наблюдал пустоту, отчего получил нагоняй от преподавателя. Ситуация дома не изменилась, сразу по возвращении он уткнулся в камин, прислушиваясь к огненному треску. Пугающе он был заворожён этими мыслями, отдавшись им всем своим существом. Его вовсе не интересовал вопрос: «Кто этот человек? Или что делал?». Больше он трепетал от размышлений над тем: «Как он там оказался?».

«Он не призрак, а из плоти и крови, и я уже это проверил. Но как он без нашего ведома очутился наверху? Я был здесь и также сидел на углу дивана. Через входную дверь он бы не прошёл, как и через дверь в саду… Проник через окно? Но это невозможно».

Он тут же вышел и несколько раз обошёл дом, рассмотрев его с расстояния. Однако места, где бы человек смог забраться не нашёл. «Быть может, с помощью лестницы?». Он осмотрел землю под окнами, так как вчерашний дождь сделал её мягкой, и следы должны были сохраниться. Но нет.

«А что, если соседи чего-нибудь да видели?». Боровский прошёлся по соседям, но желанного от них не услышал. Тогда он стал расспрашивать соседей о былом хозяине дома.

– Что Вы знаете о предыдущем жильце дома? – обратился он к пожилой женщине, живущей напротив.

– Ничего, – тихим хрипом ответила она. – Этот дом много лет пустует, Вы первый жилец в нём.

– А кто же тогда жил здесь раньше?

– Давным-давно пожилой мужчина вместе с внуком. Но насколько мне известно, больше десяти лет назад они уехали за границу, и дома с этого момента появлялись редко.

– Благодарю.

Боровский вернулся в дом и снова уселся на диван, продолжив размышлять. Он по частям собирал образ того мужчины по памяти, ища в ней подсказки. Он воспроизводил события той ночи раз за разом… и за один казалось неважный момент смог уцепился. «Господин, Вы запачкали рукав».

«Точно… обувь мужчины запачкала рукав. Она была грязной, но на уличном тротуаре такую грязь не найдёшь, хоть он мог, где угодно испачкать обувь, но…». Боровский метнулся на задний двор и его глаза заблестели, ведь там он увидел пару следов, не принадлежащих ни ему, ни Марьи Петровне. Чёткий фактурный отпечаток от башмака, чуть больше чем у Боровского, красовался прямо у задней двери. Замок не был взломан, а аккуратно отпёрт ключом, идеально входящим в скважину, что привело в тупиковый коридор в большом лабиринте загадок.

Хоть Боровский и сделал маленький шажок к истине, но тьма незнания была растянута на много больше. Главный вопрос оставался не решён.

«Вошёл значит он отсюда… уже хорошо. Но дальше? – он прошёл в гостиную. – На этом месте сидел я, – указал взглядом на диван. – Быть может, был он там гораздо раньше, до того, как я вернулся с прогулки. Нет, исключено. Следы остались точно после ливня, который начался немногим позже моего прихода. Следовательно…».

Александр, прояснившись, стал рьяно оглядывать небольшой обитый досками коридорчик между двориком и гостиной, трогая каждую стеночку. Он словно ополоумевший проходил руками по местам скрепа досок в поисках чего-то. «Давай же… что-нибудь то должно быть… вот оно!». Он рукой толкнул потолок, в котором ловко скрывался люк, слившийся с текстурой дерева, при такой маскировке и плохом освещении потайной проход было практически невозможно заметить. Подпрыгнув, он ухватился за выступ и подтянулся наверх, а вылез прямиком на втором этаже, в той самой злосчастной комнате. «Чтоб я сдох, – выразился Боровский. – Какому прохиндею понадобится такой проход? Однако практично». Он закрыл люк и спустился обычным человеческим путём, через лестничный пролёт.

Лицо его налилось улыбкой от радости решённой головоломки. Но по закону там, где вырождается один ответ, незамедлительно произрастает ещё более сложный, коварный вопрос. И был он таковым: «Кто воришка?». Казалось, такой вопрос фактически не имеет смысла, ведь личность по большому счёту не важна, когда идёшь на «дело». Но сейчас был иной случай, потому что само проникновение несёт иной характер. Боровский только уселся на диване, как неуёмное чувство вновь охватило его разум, словно ветви терновника, до крови вцепляясь своими острыми шипами.

«Человек в плаще? Он не вор, что проходил мимо и решил заглянуть на огонёк, он нечто куда интереснее. Первый вопрос: Откуда он узнал про потайной люк на второй этаж? Искать его возможности у него не было, из этого вывод… он нашёл его раньше, ещё до нашего приезда или всегда знал о его существовании. Второй вопрос: задняя дверь? Как он её открыл снаружи понятно, изготовить подобный ключик сущий пустяк, но как он удостоверился в том, что внутренняя застёжка открыта? Если из первого суждения вытекает, что с домом он знаком, то и о застёжке, следовательно, ему известно. Третий: Что он делал там четыре ночи подряд? Там совершенно нечего воровать… из ценностей лишь бумажки, который не несут в себе ничего важного, по крайне мере я не приметил в них этого, когда пролистывал, утоляя любопытство». На этих трёх основных вопросах он застопорился, решая их до поздней ночи.