На поминках мы пересказали множество, связанных с Нардовым, замечательных историй. А потом пошли танцевать, сообразив, что это, непременно, порадовало бы человека, который, когда у него украли навороченный «джип», взял и купил дом. В долг, так как денег на тот момент не оказалось Он, кстати, хотя и стал владельцем первого в Кишиневе статусного ресторана (после того, как не один год проработал в редакции газеты «Юный ленинец» в нашем Доме печати), нередко бывал не при деньгах, и тогда соглашался сыграть в карты, в которых ему везло. Его жена и сын проживали в отстроенном Нардовым хаусе в статусном, опять же, районе близ Комсомольского озера. Озеро один из прежних комсомольских лидеров далее затеял, было, осушить, чтобы соорудить там очередной торгово-развлекательный центр, но, спасибо, ему не разрешили это сделать. Тогда как Костя с красавицей-любовницей арендовал квартиру – и если б успел, то, вероятно, подогнал бы и эту часть своей истории под типовой новодел.

Кстати, именно с Нардовым мы с Еленой отметили начало собственной новой жизни.

После августовского путча в 1991 году кишиневские правители постановили закрыть нашу газету – русскоязычный орган ЦК компартии республики, однако, сохранив молдавский аналог. Мы с Леной первыми узнали об этом, вечером в пятницу спустившись на третий этаж Дома печати – в информагентство АТЕМ. А когда я надиктовывала по телефону эту новость в Москву, дверь распахнулась, и на пороге возник Петруша, так мы звали коллегу из «Вяца сатулуй» («Сельская жизнь»). Кудрявый и улыбчивый Петруша любил ненароком прижаться к даме в лифте. Но теперь вдруг разгневался, потрясал кудрями и размахивал кулаками. А затем сбегал на первый этаж за дежурным милиционером и уже в его присутствии подступил ко мне вплотную, грозя выкинуть «русскую гадину» в окно с четвертого этажа. То есть, милиционер ему понадобился в качестве свидетеля этого патриотического поступка. Или в качестве защитника, на крайний случай?

Тут, наконец, мы с Ленкой опомнились и пошли вперед грудью (на которую, на которые, тот прежде вожделенно поглядывал), да выставили за дверь наглеца. После чего, в виду угрозы закрытия редакции и появления в ней посторонних лиц, решили, первым делом, избавиться от скопившихся в шкафу бутылок – их приносили забредавшие на огонек почитатели наших талантов. Лена, к слову, потом сокрушалась, какими мы оказались дурами: бутылки в туалет вынесли, а что-нибудь полезное и ценное, вроде печатных машинок, словарей или хотя бы аквариума, забрать из кабинета не догадались! (В понедельник утром все редакционные помещения были опечатаны и их бывшие хозяева растерянно бродили по коридору.)

Между тем, по завершению пятничного очистительного действа вдруг появился Нардов. Перебивая друг друга, мы стали рассказывать, что газету закрыли, а Петруша спятил – лез в драку и грозился выкинуть в окошко. Костя утешил: «Не грустите, девчонки! Начнете новую жизнь. Завтра это отметим – я вас гуляю!»

Назавтра мы обошли несколько заведений, пока не осели все в том же «Бутояше». Там мы с Ленкой напрочь заплясали подтанцовщика-цыганенка, а Нардов, в конце концов, уснул, уютно расположив свое румяное круглое лицо на опустевшем блюде. И Лена так громко рассуждала о значимости чувства радости, вообще, и сексуальной, в частности, что к нам придвинулась поближе парочка из-за соседнего столика – оказалось, молодожены.

– Между прочим, секс – одна из главных движущих сил нашей жизни! В том числе и потому, что в результате на свет появляются дети, – наставляла молодежь Елена.

А я съела оставшийся бутерброд с икрой и запила водичкой из стоявшей рядом стопки. После чего поинтересовалась:

– Нардов сказал, эти бутерброды полагаются к водке. А где она, собственно?

– Ну, даешь, Берсенева, ты же водку-то сейчас и пьешь! – подивилась Ленка.

Ночью ей было плохо, и она все бегала на кухню, где в холодильнике стоял арбуз. И моя мать не ругалась, а лишь периодически высовывалась из своей комнаты и переспрашивала, не надо ли еще чего?

– Нет, спасибо. Ничего не нужно! – вежливо отвечала подружка и через какое-то время вновь кралась к арбузу.

Вот про все про это – про родителей на лужском перроне, бутылки с аквариумом, угнанный «джип» и замученного нами цыганенка – я добросовестно пересказывала Доре, нелегкомысленного возраста сестре Эрика, в доме которого мы оказались после Костиных похорон. Дора мерно кивала головой и все подкладывала еду на наши тарелки. А Галка, бросившая курить, красивыми длинными пальцами вытягивала сигаретки из чужой пачки (ей периодически названивал супруг, Лену же Яша увез еще с поминок). И Саша, панически боявшаяся собак после того, как на нее напала новомодная злобная псина, бесстрашно заигрывала с Эриковым ротвейлером. А певунья-плясунья Вероника тихо посапывала на плече доселе незнакомого ей хозяина. Обычно же они с Галкой, порадовав публику исполнением современных шлягеров и русских романсов, любили завершить вечер пионерскими и комсомольскими песнями.

Хотя, возможно, потом и это проделали, но я уже ничего не помнила. А по утру, проснувшись в постели Эрика, не очень удивилась – все к тому шло. Правда, в иные постели легче попасть, чем из них выбраться. Эрик принес шампанское. Холодное. Я люблю начинать день с шампанского. Но мне это редко удается – красивая жизнь, знаете ли, не совместима с напряженным трудом.

Облокотившись на подушки, я отпивала маленькими глоточками отличное полусухое, хотя и не «Брют». А Эрик, меланхолично окропив мою грудь и живот из своего бокала, щекотными каплями торил липучую дорожку далее. Гурман!

Эрик дружил с Нардовым, который вовсе не был легким человеком и нередко своей надменной желчностью угнетал собеседника. А мы с Ленкой, в действительности, не так уж много с Костей и общались. Почему-то к нам он относился любовно-снисходительно. И когда возникал в нашей жизни, это становилось событием. По крайней мере, для нас.

А Эрика недавно убили. Забрались ночью в дом и убили вместе с ротвейлером. Дора как раз уехала в Израиль. Говорили, он одолжил кому-то большую сумму, что не всегда способствует долголетию.

С Эриком у меня тоже вышла занятная история. При случае потом расскажу. Кажется, в Германии запустили новый «поминальный» телеканал, по которому крутят видеосюжеты с рассказами близких об ушедших. Это правильно, люди должны знать, кого утратил мир.

Моя бабушка Паня, которая к 93 голам практически ослепла, но продолжала поддерживать в своей квартирке поразительную чистоту (выбеленные и накрахмаленные ею салфетки до сих пор хрустят в комоде моей матери), помню, сокрушалась: «После знаменитых ученых, писателей, архитекторов сохранятся их открытия, книги, здания или мосты. А что останется после меня?» Я, может, эту книжку и села писать, в том числе и из-за своей бабушки – Прасковьи Васильевны.

– Вась, а давай выпьем за мою бабушку Паню! И за Мошечку. И за дедушек тоже! И за твоих!

– Подходящий тост для дня рождения! – одобрил Василиса и вкрадчиво прибавил, – ты ведь не открыла еще шампусик, так теперь откупорь, не жмись!

И я послушна начала сдирать фольгу.

– Не чокаясь. – предупредил Василий. И мы выпили шампанское.

То есть, я начала день именно так, как люблю. В холодильник стояло две бутылки «Брюта». Должно хватить!

Татарский «звонок»

На самом деле, первый звон колокола по Союзу прозвучал для меня двумя-тремя годами ранее, еще в «школярский» период. В Геническе. По заданию союзного молодежного издания я отправилась туда, чтобы написать о крымских татарах, активно закреплявшихся в Херсонской области – на подступах к Крыму. Уже вовсю цвела перестройка. И когда я вошла в кабинет первого секретаря горкома партии, тот стоял у окна, так что вырисовывались сжатые в карманах брюк кулаки.

Как напомнил собеседник, в войну крымских татар выслали с полуострова, но затем они начали возвращаться, стремясь обосноваться поближе к родным местам. В том числе, в Геническе. И в последние годы этот процесс активизировался. «Разумеется, мы принимаем меры. Стараемся воспитать молодое поколение в духе интернационализма и дружбы между народами. Но, к сожалению, случаются и инциденты – между коренными здешними жителями и вновь прибывшими представителями крымско-татарского населения», – тщательно подбирал формулировки партсекретарь.

На воспитание в духе социалистического интернационализма упирали и в местной школе. Завуч (яркая, полная, в широком пестром платье) показала стопку сочинений на заданную тему. «Очень порадовало, что никто из старшеклассников не допустил негативных выпадов в адрес представителей другой национальности!» – также дипломатично сформулировала она. Агрессии и нетерпимости в сочинениях и, правда, не просматривалось.

Хохлушка Тая, живущая рядом с татаркой Розой, пожала плечами: «А у нас и повода не было ссориться с новыми соседями! Люди они оказались спокойные и работящие!»

– Мы даже у них передовой опыт перенимаем! – засмеялась, опершись о забор, Таина мать. – У татар особое умение фрукты-овощи выращивать. И вроде, ты так же все делаешь, но урожай не тот! А Роза, кажется, даже если простую палку в землю воткнет, так и та расцветет и заплодоносит.

– Они и сами такие: уж если корни пустили, не выкорчевать! – неожиданно добавила дочка.

По словам Розы, ее дом и, в самом деле, пытались выкорчевать экскаватором. И, конечно, разрушили жилище.

– Но мы отстроили новое, – Роза с гордостью оглядела свой большой и светлый дом. – Напишите обязательно, что нас по-прежнему не пускают в родной Крым! И даже по близости селиться не разрешают!

И она рассказала о брате Рустаме, чье семейство пару лет назад вывезли вместе с вещами на грузовике из Геническа.

– Да еще пригрозили, мол, если будет упрямиться, найдут – за что отправить в тюрьму. Он уехал в Тюмень. Денег подзаработает и опять попробует вернуться.

Марат, дядя мужа Розы, после того, как в очередной раз порушили его дом, засобирался в Москву – жаловаться.

– Так его вызвали к здешнему милицейскому начальству. В результате у человека случился сердечный приступ, и он не смог вылететь в столицу. Если хотите, покажет тот самый билет на самолет и справку от врача!

Поздним вечером, через заднюю калитку, со двора, чтобы не потревожить «гэбэшников», присматривавших за домом, по убеждению хозяев, мы отправились к Марату – поглядеть на билет со справкой. Как пояснил по дороге Розин муж, простые люди им не особо докучают.

– Бывает, прокричит какой-нибудь глупый мальчишка вслед, что я фашистский прихвостень и предатель, и что из Крыма нас, татар, не зря выселили, но это редко, – уточнил он.

Было темно. Я старалась ступать осторожнее. Но все равно, споткнулась и провалилась в какую-то яму. «Мила. Мила? Куда вы подевались?» – растерянно окликнул попутчик. В голосе его нарастала паника – наверное, подумал, что меня каким-то образом все же утащил КГБ.

– Да, тут я! В яму упала! – пробухтела в ответ.

Он помог мне выбраться. И далее крепко придерживал под руку.

– Ну, скажите, – произнес в заключение Марат, покачав круглой седой головой, – почему нас на родные земли не пускают? В крымских горах пустуют наши старинные поселения. А мы бы там все отстроили заново и сельским хозяйством занялись, как прежде. И кому от этого стало бы плохо?

Он записал в блокноте названия пустующих горных селений. Листок с этим перечнем несколько лет хранился в моем кошельке. А потом в Крыму начались земельные конфликты между татарами и другими обитателями полуострова. И кошелек выкрали в московском метро.

Но в тот вечер я вернулась в геническую гостиницу не одна. Следом за мной в маленький сумрачный холл вошел крепкий мужчина в темно-коричневом кожаном плаще и кепке.

– Это вы, что ли, журналист? – весело спросил он, впрочем, не сомневаясь в ответе.