– Даже не думай, – прошептал он ей на ухо, обнимая за талию. – Видишь, половина воинов чистит или точит оружие. Мне совсем не хочется, чтобы кто-нибудь от испуга перерезал себе горло.

Ильдико прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться. От ответной хищной улыбки Бришена волоски на теле встали дыбом, но она ничуть не испугалась и обхватила его руку, лежащую на ее талии, своей.

Над их головами ярко светила луна – по меркам каи разгар дня, – когда все сопровождающие, кроме часовых, собрались на поляне и обступили кольцом троих погибших. После смерти они выглядели точно так же, как при жизни, за исключением цвета кожи. Ранее свинцово-серая, с чуть заметным лиловым оттенком, она приобрела цвет остывшей золы. Тела обрядили в броню и уложили в ряд. Руки скрестили на груди, оружие оставили рядом на земле. Ильдико стояла на пне за кругом и могла видеть происходящее поверх плеч погребальной процессии.

В круг вошла Анхусет с небольшой урной в руках. Она налила из нее немного масла себе на пальцы и присела, чтобы нарисовать на лбу покойников какой-то таинственный знак. Как и все каи, в бледном свете луны она казалась элегантной и неприступной. Волосы отливали серебром. Она затянула песню на языке каи, которую тут же подхватили остальные. Ильдико не поняла ни слова, но догадалась, что воины оплакивают погибших.

Панихида продолжалась, голоса становились все громче и громче. Воины чуть покачивались в такт, а их глаза ярко светились в темноте. Со своего места Ильдико видела Бришена. Он стоял на противоположном от нее краю круга и пел вместе со всеми.

Ильдико ахнула, широко распахнув глаза, когда тела мертвых каи вдруг окутало слабое свечение, которое омывало покойных, как приливная волна. Неожиданно она взметнулась вверх и повисла в воздухе, как нимб. Свет разделился на три потока, и каждый из них постепенно принял форму, отдаленно напоминающую фигуру человека или каи.

Солдаты продолжали петь, высокие женские голоса сливались с низкими мужскими. От каждой светящейся фигуры отделился маленький – не больше мотылька – огонек. Искра памяти. Огонь жизни.

Бришен и еще двое выступили из круга и подошли к телам. Фантомы окутали их, будто кружа в танце под звуки песни. Глаза Ильдико наполнились слезами, когда Бришен и двое воинов раскрыли объятия. Извиваясь и покачиваясь, духи полностью скрыли фигуры живых и лучами света проникли каждому в рот и нос.

Ужас и изумление охватили Ильдико, когда она увидела, как души мертвых завладели телами своих добровольных хозяев. Бришен объяснял ей, что каи – ночные создания. Они по возможности избегают солнечного света и днем стараются отдыхать. Но глядя на то, как супруг и двое его подчиненных светятся изнутри огнем душ погибших, она решила, что сумеречные каи – самые светлые из всех живых существ, каких ей только доводилось видеть.

Бришен сиял, как факел, его горящие глаза приобрели желтоватый цвет вместо привычного перламутрового. То же самое произошло с двумя другими. Один пошатнулся, как от толчка. Огонь жизни пульсировал, светясь сквозь одежду, словно свеча, горящая внутри живого светильника.

Светящиеся фантомы окончательно покинули свои земные пристанища под последние строки песни и растворились в бескрайней ночи, оставив огонь жизни в теле новых хозяев. Тела погибших рассыпались внутри доспехов в тонкую пыль, которая вскоре впиталась в землю.

Песня стихла. Каи молча стояли в круге. Слышно было только свист холодного ветра. Ильдико спрыгнула на землю и поспешила к Бришену. Он тяжело навалился на Ахнусет и был бледен, как мертвый Талумей, даровавший ему на хранения свои воспоминания. Двое других солдат выглядели немногим лучше и держались на ногах лишь с чужой помощью, будто огни жизни вытянули из них все силы. Глаза Бришена пылали, как солнца. Он дрожащей рукой потянулся к Ильдико.

Она с силой сжала его ладонь и притянула мужа к себе.

– Анхусет, помогите мне довести его до палатки.

Та кивнула и сделала кому-то знак рукой. Подошли двое солдат. Бришен почти повис на руках между ними. Его довели до палатки и уложили на тюфяк. Ильдико опустилась рядом с ним на колени и взяла за руку. Его глаза были закрыты, но огонь жизни сиял сквозь веки.

Анхусет села на землю с другой стороны.

– Он пробудет в таком состоянии несколько часов. После начнется посмертная горячка.

Ильдико почувствовала, как от страха сжимается желудок.

– Посмертная горячка? Он ничего мне об этом не говорил.

Анхусет вытянула из-под неподвижного тела Бришена одеяло.

– Принявший огонь погружается в воспоминания умершего, пока окончательно не привыкнет к ним. Это длится недолго, но переносится очень тяжело.

– Крылатый Берсен! И все каи через это проходят? – Ильдико успела изменить свое мнение об этом обычае. Она гладила руку мужа большим пальцем.

– Те, кто пожелает, – пожала плечами Анхусет. – Бришен сам вызвался принять воспоминания Талумея и доставить их в Харадис. Он передаст огонь жизни матери мальчика, как только мы доберемся домой. Я побуду здесь с вами, пока не закончится горячка.

Анхусет расслабленно откинулась на столбик палатки, но Ильдико не дала себя одурачить. Она еще раньше замечала, как Бришен ведет себя с сестрой. Та явно волнуется.

– Я не причиню ему вреда, Анхусет. Не нужно защищать его от меня, – мягко пошутила она.

Анхусет посмотрела на нее без улыбки.

– Во время посмертной горячки каи иногда впадают в буйство. Я защищаю не его, а вас, Ваше Высочество.

Глава 8

Воспоминания – особенно чужие – сводили с ума. Бришен лежал на тюфяке с закрытыми глазами, а перед его внутренним взором память юного Талумея и его собственная сплетались в причудливый узор. Перед ним мелькали любимые лица – какие-то из его жизни, какие-то из жизни Талумея, – а в сердце оживали чувства, которые эти лица вызывали. Отец, мать, две сестры.

Бришен протянул руку к строгому, полному достоинства лицу пожилой женщины.

– Мама, – прошептал он.

– Что с твоей мамой, Бришен?

Голос был ему знаком. Анхусет, его командующая. Бришен нахмурился. Нет, это он ее командующий. Ее двоюродный брат и командир.

– Мама, – повторил он. – Я ее люблю. Ее зовут Таравин.

– Нет, Бришен, – снова заговорила сестра. – Твою мать зовут Секмис, она королева Равнин. Сумеречная королева Баст-Харадиса.

Бришен нахмурился. Образ Таравин сменился другим – лицом удивительной красоты, за которым скрывалась холодное, жестокое нутро. Эта женщина с темной душой однажды завладела сердцем короля.

– О чем это он? – спросил новый голос на всеобщем с певучим акцентом гаури. Неприглядная херцегеши с пугающими глазами.

– Зато красивая внутри, – сам себе возразил Бришен. – Смешливая.

– Он путает свою мать Секмис с матерью Талумея, Таравин, – ответила гаури Анхусет, также на всеобщем. – Я не знакома с Таравин лично, но хорошо знаю мать Бришена. Она редко смеется.

Бришен хотел объяснить, что имел в виду Ильдико, а не Таравин, но язык будто прилип к небу. Ему было очень жарко, он весь горел, словно лежал под палящим солнцем.

– Воды, – прохрипел он.

Сухих губ коснулся край чаши, и Бришен сделал несколько жадных глотков. Прохладные ласковые пальцы погладили пылающий лоб. Он открыл глаза и увидел, что на него смотрит Ильдико. Встретив ее взгляд, он инстинктивно дернулся и попытался подняться.

– Ваше Высочество, – пробормотал он.

Солдату не пристало грубо нарушать протокол, валяясь на ложе в присутствии принцессы.

Ильдико. Когда они одни, он называет ее Ильдико. Две пары рук уложили его на тюфяк. Бришен моргнул, заметив чашу с водой, которую протягивала ему Анхусет. Он повернулся к Ильдико.

– Ты узнаешь меня, Бришен? – негромко и обеспокоенно спросила она, поглаживая его по руке.

Из-за постоянно сменяющих друг друга картин перед глазами все плыло. Желудок протестующе сжимался. Бришен зажмурился.

– Моя жена, – сказал он. – Моя Ильдико.

– Да, Бришен, я твоя Ильдико. – Ее голос и прикосновения успокаивали. – Мы с Анхусет побудем с тобой, пока не пройдет лихорадка.

Он хотел поблагодарить их за беспокойство. Ильдико ни разу не видела посмертную горячку – неприятное зрелище, а Анхусет еще не оправилась после тошнотворного картофеля, который ела на свадебном пиру. Воспоминание о дымящейся личинке на тарелке перебило бессвязный поток образов. Рот наполнился желчью и слюной.

– Меня сейчас стошнит, – пробормотал он.

Он не успел договорить, как его повернули на бок. Чьи-то руки подняли ему голову и отвели с лица волосы, пока он опорожнял желудок. Нахлынули картинки: как он в детстве болел целую неделю, и его тошнило в резную деревянную чашу, которую он прижимал к груди, а Таравин ласково его подбадривала, повторяя, какой он храбрый мальчик. Следом пришло похожее воспоминание: он в огромной кровати, держит серебряную лохань, а придворная няня, стоя на безопасном расстоянии, смотрит на него с отвращением.

Лица коснулась прохладная влажная ткань, и он поймал руку, которая ее поднесла, за запястье. Рука была тонкая. Такую легко сломать. Бришен проследил большим пальцем тонкую сеть вен под кожей. Они были не толще шелковой нити, но в них ровно бился пульс.

Приоткрыв глаза, он увидел, что это Ильдико обтирает ему лоб. Другой рукой она пригладила его волосы.

– Сначала битва, потом рвота. А ведь ты едешь в Харадис, чтобы быть представленной ко двору. – С самого отъезда из столицы Гаура все шло не так. – Хочешь, я отвезу тебя домой?

Если она скажет «да», он не станет ее осуждать.

Она улыбнулась, обнажая квадратные зубы.

– Мы и так едем домой, Бришен. У меня в Присиде ничего не осталось.

– А семья?

Улыбка погасла.

– Семья – это не только кровные узы. Мои родные погребены в склепе с видом на море. Теперь у меня новая семья. – Она провела пальцем по его брови. – Дать воды? Не хочешь прополоскать рот?

Бришен кивнул и принял предложенную Анхусет чашу. Он откинулся на спину, тяжело дыша, борясь с тошнотой, которая накатывала при воспоминаниях Талумея. Бришен чувствовал себя так, будто пил всю ночь, а утром его запихнули в пустую бочку, заткнули пробкой и швырнули в бушующее море. Он усилием воли заставил себя не думать о картофеле.

Слышно было, как рядом вытирают пол. Бришен хотел извиниться за беспорядок, но не решился открыть рот, боясь, что сведет на нет все усилия уборщиков.

Он не заметил, как погрузился в беспокойный сон, и его обступили образы, состоявшие из своих и чужих воспоминаний. Бришен ворочался на ложе и срывал с себя одеяло. Сквозь сон он услышал испуганный вскрик и два голоса, говорящие на всеобщем.

– Он тебя порезал?

– Только рукав. Крылатый Берсен, какая у тебя реакция!

– Недостаточно быстрая.

– Это всего лишь рукав, Анхусет.

– Хорошо, что не лицо или горло, Ваше Высочество. Вам не следует здесь оставаться.

– Напротив.

– Тогда хотя бы сядьте подальше, пока он не придет в себя. Во второй раз я могу не успеть.

Бришен попытался сбросить с себя оковы сна. Он убьет того, кто поднял руку на его жену, раскроит ему череп, как тому наемнику из Беладина, который на нее напал. Она не красивая, нет – она прекрасна и принадлежит ему.

– Моя Ильдико, – прошептал он.

Больше не было ласковых прикосновений, но его успокоил ее голос:

– Я здесь, Бришен. Я никуда не уйду.

Он очень на это надеялся.

Глава 9

Шел четвертый день пути, и Ильдико заскучала по солнцу. Она задумчиво перебирала гриву коня.

Отряд все ближе подъезжал к Харадису. Луна в небе сияла тоненьким серпом, и было так темно, что Ильдико почти ничего не видела. Каи в своей темной броне казались неясными тенями, а их горящие глаза напоминали светлячков.