– Уже пять! – сообразив, что пальцы не видно, стянул варежку, и она забавно повисла на резинке. – Вот сколько!

– А как тебя зовут?

– Симеон, – и добавил, понизив голос: – Бабушка говорит, что меня Бог слышит.

Собака гавкнула, завиляла хвостом, и, ухватив варежку Симеона, дернула, растянув и без того длинную резинку.

Альбина сдержала улыбку:

– Красивое имя. А я – Аля, – стряхнула с плеч Симеона снег. – Далеко от дома не уходи. И добавила, глядя на собаку: – А ты, Дружок, следи за хозяином.

Пес переступил с лапы на лапу и еще раз гавкнул. Симеон залез ему на спину, а Дружок зарычал и попытался стащить мальчика за штаны.

– До свидания! – Альбина помахала Симеону, прибавила шаг и через два дома свернула на центральную улицу.

Снег под ногами ритмично поскрипывал. Из носа вылетало облачко пара. Шустрая тень меняла форму и длину, ломаясь о фонари, крыши и заборы, превращаясь то в толстяка, то в худосочного верзилу.

У продуктового магазина собралась очередь из деревенских женщин. Они переминались с ноги на ногу и тихо переговаривались, натягивая на лоб пуховые платки.

Альбина завернула за угол и вышла на небольшую площадь, вспугнув голубей. Традиционная скульптура вождя в съехавшей набок шапке-пирожке из снега указывала ей дорогу к лесу. На тумбе перед клубом висела облезлая афиша – память о приезде городской филармонии. Еловая аллея у памятника неизвестному солдату. Альбина приостановилась на минуту перед постаментом, сейчас больше похожим на сугроб. Каменный боец опустился на одно колено, чуть склонив голову. Альбина мысленно поблагодарила воина. В детстве ей казалось, что он улыбался в ответ.

Деревня осталась позади. Дорога вильнула вправо и превратилась в утрамбованную колею. Альбина начала понемногу уставать и пару раз, споткнувшись о рытвину, чуть не упала:

«Дурацкие валенки Гулливера!»

Кромка леса бросала ровную сизую тень на холмы, сияющие белизной. В воздухе будто позвякивали невидимые хрустальные нити. Звук напоминал цвиньканье снегирей. Альбина приложила ладонь ко лбу и всмотрелась в березовую рощицу за пологим спуском. Так и есть: снегири гроздьями обсыпали деревья.

«Словно капли крови, – сердце заныло от беспричинной тревоги. – Опять эта кровь…»

Дорога сделала резкий поворот и пошла вниз. Потеряв равновесие, Альбина плюхнулась на копчик. Рюкзак брякнул, кассетник, слетев с плеча, покатился по склону. Попыталась встать, но калоши оказались жутко скользкими.

«Ладно: на попе доберусь быстрее», – догнала кассетник, подхватила на лету. У березняка врезалась в сугроб. Встала, отряхнула комбинезон и зашагала по узкой тропинке.

Солнце чуть сместилось к горизонту, а небо покрылось хлопьями полупрозрачных облаков. Березняк быстро закончился. Альбина порядком вспотела. Пришлось замедлить шаг: не хотелось замерзнуть, едва начав работать. Расстегнула верхнюю пуговицу и развязала ушанку. А вот и мостик заскрипел под ногами. Осторожно перебралась на другую сторону речки, держась за деревянные поручни, и увидела озеро.

Свое «Озеро» Альбина задумала своеобразным гимном природе. Со свойственным максимализмом представляла, с каким восторгом публика воспримет ее шедевр:

«Ликующие яркие краски. Снисходительное солнце смотрит свысока на капризную морозность уходящей зимы. Облака парят, снег сияет, и зритель просто обязан испытать трепетное счастье и душевный подъем!»

Альбина похвалила себя за то, что заранее облюбовала раскидистую иву у берега и угадала с освещением. Солнце как раз справа, за спиной. И тень ивы очень кстати – прямой свет не должен попадать на этюд. Когда-то прочитала фразу художника Крымова: «Не важно, что писать, важно – хорошо устроиться».

Сняла рюкзак, порядком надоевший кассетник, размяла затекшие плечи и принялась оценивать вид на озеро с разных сторон. Присела. Нет. Сухой тростник сразу скрыл маленькие домики на снежных косогорах. Казалось, небо над деревней держалось на уходящих вверх столбах дыма из миниатюрных труб, и Альбина хотела передать это на картине. Сделала несколько шагов вправо. Мелкие облака тут же спрятали белую свечу церквушки. Отступить вплотную к стволу дерева – тоже не вариант: исчезла деревенька на горизонте. Но главное – озеро. Отсюда оно напоминало засахаренную поверхность зефира, а смещение в сторону меняло оттенок снега на сероватый.

Круглыми черными пуговицами блестели вырубленные во льду лунки. Рыбаки, сидящие около них, издалека были похожи на толстые знаки вопроса. Метрах в трехстах темнела небольшая прорубь.

«Рыбаков оставлю, а эта дырень явно лишняя», – Альбина прищурилась и закрыла ее пальцем.

Определившись с местом, вытащила этюдник, выдвинула складные ножки и поглубже воткнула в снег. На металлических крючках закрепила половинку кассетника с картоном. Сложив из пальцев прямоугольник, вытянула руки и, вглядываясь вдаль через окошко, прикинула композицию. И деревня, и церковь, и размытые очертания села на горизонте вошли в кадр. Достала из кармана мобильник. Фотографии готовы. Растерла замерзший нос и освободила пальцы из варежек.

Провела остро заточенным карандашом еле заметные линии, разделив картон на три плана. На заднем сгруппировала домики и церковь, добавила щеточку леса, контурно накидала облака. Одно, похожее на рваное очертание кошки в прыжке, и цепь наслаивающихся друг на друга кучевых. Самое большое облако чуть касалось прибрежного холма. Средний план заполнили проруби с фигурками рыбаков. Цокнула языком, довольная тем, как нанесла легкой штриховкой сухой камыш, обрамляющий озеро, и набросала тени.

Рука закоченела. Альбина подула на нее и накинула верх варежки.

«Поехали. Подмалевок».³

Улыбнулась, вспомнив Ксюху. На днях она, наблюдая, с каким упоением Альбина смешивала краски, проговорила:

«Того и гляди сожрешь свои масляные деликатесы».

Для Альбины краски жили, дышали. Часто подсказывали, как их лучше смешать, чтобы получить необычный цвет. Поделилась с Ксюхой своими ощущениями, а у той глаза на лоб полезли.

Солнце съехало вниз.

«Хорошо, что тени зафиксировала в карандаше», – Альбина привычным движением набрала палитру, мастихином добавила к ультрамарину краплак розовый. Разделила на три части, подмешала в каждую белил по нарастающей, осветляя тон. Сиренево голубоватые цвета готовы.

«Начнем с самого светлого, почти прозрачного, – короткими легкими мазками она покрывала подмалевок, быстро переводя взгляд с картины на небо. – Здорово получается!»

Прошлась более темным колером по углам, и небо сразу стало объемнее. Оттенки перекликались между собой, как певчие птицы на разных ветках, давая друг другу понять, что они рядом, близко, отчего их голоса звучали радостно, с надеждой.

От удовольствия Альбина вытащила кончик языка. Холод не ощущался. Вдруг нос уловил намек на аромат кофе. Рыбаки? Точно. У ближней лунки собрались фигурки, похожие на маленьких солдатиков, а над ними стоял чуть заметный дымок. Альбина покосилась на термос, сиротливо торчащий из рюкзака:

– Потерплю… – и осторожно, аккуратными касаниями кисти чуть выше линии горизонта наметила облака. – Блекло на первый взгляд, но усилить контраст можно потом, добавив ультрамарин. – Взяла большую плоскую кисть и еще раз прошлась размашистыми движениями по всему листу, едва касаясь его.

«Так, чуть засветлим верхнюю часть, оставив нижнюю более тягучей, и вон того пушистого барашка надо обязательно запечатлеть. Теперь объединим слои, растушевав границу между ними легкими крестообразными мазками. Основа готова!»

Ближе к горизонту небо приобрело сиреневый оттенок с вкраплениями розового. Проступила едва заметная монетка луны. Сумерки тихо подкрадывались к озеру, и оно приглушило белизну, уступая поверхность светло фиолетовым тонам.

Альбина отложила кисть и взяла термос. Прислонилась к стволу ивы. Какое блаженство – на морозе, маленькими глотками пить горячий сладкий чай с лимоном.

«И приходят хорошие мысли, и мечты у тебя широки…

В небе первые звезды повисли, в окнах тоже горят огоньки.

Постепенно все больше темнеет, лишь вдали, где на взгорке село,

Так полоска зари пламенеет, словно там еще день и светло…»⁴

«Через час стемнеет. Пастозим⁵ и сворачиваемся. На трассе автобус или попутку поймаю», – выдавила остатки белил, немного кобальта и кадмия красного. Для домиков смешала охру с каплей черного.

Мастихин уверенно оставлял на картине густые рельефные мазки.

«Уф! На сегодня все. Я – молодец!» – Альбина аккуратно соединила половины кассетника, спрятав картину внутри, закрепила резинками. Накрыла пленкой заляпанную красками палитру, собрала этюдник и засунула в рюкзак. Взвалила его на плечи, подхватила кассетник и пошла. Живот заурчал, намекая на обед, а валенки показались намного тяжелей, чем были утром.

Над озером разнесся знакомый заливистый лай.

«Дружок? Что он тут делает?» – Альбина приостановилась, осторожно спустилась к сухим кустам и прищурилась.

Картина маслом: Дружок катает Симеона! Мальчик скользил по льду на попе, держась за один конец кумачового шарфа. Другой, похоже, привязал к ошейнику Дружка.

«Маленький каюр в упряжке!» – Альбине тут же пришла мысль запечатлеть эту сладкую парочку на картине.

Дружок разогнался и упустил шарф. Симеон, хохоча, завалился на спину, а пес, не останавливаясь, помчался к проруби, ловко перемахнул через нее и закружился волчком. Вот дуралей! Симеон вскочил, обмотал шарф вокруг шеи. Дружок вернулся к мальчику, и они вместе побежали к полынье.

Сердце екнуло. Альбина запрыгала на месте и замахала руками:

– Туда нельзя!

Но лай Дружка перекрыл крик. Альбина плотнее прижала кассетник и рванула к проруби. За день газета в валенках утрамбовалась, и они болтались на ногах.

– Стойте! Ну, стойте же! – ей казалось, что голос слышно за горизонтом.

Ноги пудовые. Спина взмокла. Рюкзак оттягивал плечи и хлопал по спине. Сердце колотилось, в живот саморезами вкручивался страх. Валенки зацепились друг за друга, и Альбина растянулась на льду. Шапка съехала на глаза. Кассетник отлетел в сторону.

Поднявшись, словно в замедленной съемке, она увидела, как Дружок оттолкнулся задними лапами и завис над прорубью. Симеон прыгнул вслед за ним. Руки взметнулись вверх. Рот исказился в немом крике. Кровавая лента шарфа рассекла воздух. В следующую секунду Дружок приземлился на другой стороне полыньи, а Симеон упал в воду.

– Не-е-т! – кровь резко прилила к голове, Альбина вскочила и понеслась вперед. Подбежав к полынье, упала на живот, стянула зубами варежки, схватила Симеона за одежду. От кромки льда отломился кусок и закачался на воде. Дружок перебежал к Альбине и стал подтягивать Симеона. Алый шарф, одним концом лежавший на снегу, медленно спустился в воду. Альбина сжала зубы, замычала и рывком вытащила Симеона. Села на колени и перевернула его на спину. Мокрые волосы облепили синюшное лицо, распахнутые глаза невидящим взором смотрели в небо.

Альбина завыла:

– Пожалуйста! – неумелыми движениями надавила на грудь Симеона.

Раз, два, три… Раз, два, три…

Беспомощно оглянулась по сторонам. Несколько человек бежали к ней. Альбина подняла Симеона и крепко прижала к себе, словно ее тепло могло вернуть мальчика к жизни.

– Помогите… – будто сквозь вату услышала свой сиплый голос.

– Уйди от воды! – кто-то поволок за капюшон.

Дружок истерично лаял. Тыкался мордой в плечо. Потом сел на задние лапы и заскулил.

Перед лицом возникли руки в варежках. Наверно, это они хотят отнять у нее Симеона? Альбина сопротивлялась, но силы были не равны. Отпустив мальчика, она осела на бок. Лямки рюкзака больно впились в плечи. Внезапно Альбину вырвало. Во рту появился противный привкус кислятины.