Вдали над горами уже поднялось солнце, заливая поля теплым абрикосовым сиянием. Ночной дождь прибил пыль. Подготовленные к продаже лошади рядами стояли в собранных на скорую руку стойлах. Матео вертелся на своем месте и забрасывал брата вопросами:

– Почему эта лошадка бьет копытом?

– Потому что ей не терпится найти себе нового хозяина и отправиться домой.

– Мы можем ее купить?

– Нет, Матео, для нас она слишком большая и дорогая.

Мыслями Лео был где-то далеко.

– Думаешь, она согласится, Матео?

– Кто согласится и на что?

– Габриэла. Согласится она, если я ей предложу встречаться?

Мальчишка сложил руки на груди и покачал головой. Этот жест он, несомненно, перенял у матери.

– Мама говорит, вас нужно лбами столкнуть.

Он нахмурился и принялся жевать ноготь на большом пальце, очевидно, обдумывая такую возможность.

– Хотя я не очень понимаю, чем это поможет. Это же будет больно, а с головной болью вы вряд ли захотите идти на свидание.

– Ты кругом прав, малыш, – расхохотался Лео.

К вечеру старший из братьев наконец выбрал лошадь нужного размера с мирным характером, идеально подходящим для того, чтобы катать неопытных наездников, которые имели привычку слишком резко дергать поводья или, наоборот, сидеть в седле, словно мешок картошки. Тени вокруг удлинились, а веки Матео отяжелели.

– Как мы назовем ее? – спросил мальчик, зевая.

– У нее уже есть имя. Гармония.

– Прекрасное имя для прекрасной розовой лошадки.

– Эта масть называется чалой, малыш. Ну что, ты готов? Нам нужно загрузить ее в фургон. Возьми-ка. – Он позволил младшему брату взять лошадь под уздцы, и теперь Матео просто распирало от гордости и уверенности, которые вселил в него Лео.

Братья шли к полю, где стоял фургон, наблюдая за тем, как разбирают стойла. Матео указал на загон, воздвигнутый в тени громадного безлистого дерева.

– Что не так с этим конем, Лео? Он какой-то грустный.

В центре загона стоял, низко опустив голову, черный жеребец. Передняя нога была привязана к задней толстой веревкой.

– Почему ему ноги связали? Мне это не нравится.

– Его стреножили, Матео. Я тоже этого не люблю, но, должно быть, тому есть какая-то веская причина. Пойдем посмотрим.

Рядом со стойлом в раскладном кресле лежал, надвинув кепку на лицо, пожилой мужчина. Между пальцев у него дымилась сигарета.

– М-м-м, простите, – обратился к нему Лео, – эта лошадь продается?

Мужчина подпрыгнул на месте и потерял равновесие, руки его дрожали.

– Вы меня до смерти напугали, – прорычал он.

– Эта лошадь, – настойчиво повторил Лео, – продается?

– Да, – ответил старик, – только покупать никто не хочет, как обычно.

Матео вышел вперед, уперев руки в бока, и с искаженным гневом лицом спросил:

– Почему вы его связали? Это жестоко, – он ткнул пальцем в сторону мужчины. – Вы очень жестокий!

Старик прищурился и сделал долгую затяжку.

– Потому что он дикий, молодой человек. Вам лучше не видеть его развязанным.

Лео перебрался через металлическую ограду и медленно приблизился к жеребцу. Тот поднял голову и принялся, закатив белки и раздувая ноздри, рыть свободным копытом пыль.

– Тише, мальчик… Все хорошо. Не бойся меня, – он осторожно провел ладонью по передней ноге коня.

Слишком туго затянутая веревка врезалась в кожу животного, причиняя боль.

Парень провел по шее лошади, по лоснящейся от пота шелковистой черной шкуре, и огляделся.

– А где вода? – спросил он, не обнаружив в загоне ни одной емкости.

– Нету, – усмехнулся старик, поднявшись со стула и прислонившись спиной к боковой опоре загона, – он ее перевернул.

– Сколько? – с трудом подавляя растущий внутри гнев, спросил Лео.

– Почти полное ведро.

– Нет, сколько вы хотите за эту лошадь?

– Собираешься купить?

– Смотря сколько.

– Это породистый жеребец, чистокровный. И у него может быть много сыновей.

Парень чувствовал, как шкура коня еще подрагивала под его рукой, но дыхание стало спокойнее и ровнее.

– Разбираешься в лошадях?

Лео кивнул.

– Всю жизнь с ними.

– Можешь забрать его за тридцать тысяч песет^[12].

Матео потянул брата за руку:

– Пожалуйста, давай купим его. Нельзя оставлять лошадку с этим ужасным человеком.

– Почему так дешево? – спросил Лео. – Ты сказал, он чистопородный жеребец. И явно стоит больше.

Старик ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие зубов, что придавало ему еще более отталкивающий вид.

– Он же дикий. Необучаемый. И я вам честно об этом сказал. Так что еще благодарить меня должны.

Парень снова взглянул на коня. Тот не выглядел диким, а, напротив, казался сломленным, словно из него вышибли дух.

– Прошу, – умолял младший брат со слезами на глазах. – Мы не можем его тут оставить.

Лео протянул старику руку со словами:

– Двадцать пять тысяч. По рукам?

Тот плюнул себе на ладонь и с размаху хлопнул по руке парня.

– Он твой. Но не говори потом, что я не предупреждал.

Лео наклонился, прижался лицом к носу жеребца и выдохнул. Через мгновение тот дохнул ему в ответ теплом.

– Как его зовут? – спросил парень.

– Дьябло, – прозвучал ответ.

Но новый хозяин лошади не вздрогнул.

Дьябло. Дьявол.

7

1978

Вайолет дрожала в своем шерстяном пальто, которое промокло насквозь и пахло теперь шерстью старого лабрадора. Зубы у нее стучали, а губы приобрели пугающий синий оттенок. Тара обнимала мать, стараясь хоть немного согреть и поддержать ее:

– Вперед, нам нельзя останавливаться.

Женщина с трудом брела вперед. Узкое платье позволяло делать лишь небольшие шаги. За собой она тащила по тротуару мешок с одеждой.

– Не могу поверить, что он это сделал, – сказала она в сотый раз. – Зачем? Почему он такой мстительный?

– Да, мама, ты уже это говорила. Но все уже произошло. Так что теперь нам лучше сосредоточиться на том, чтобы найти себе новое жилье. Если, конечно, ты не хочешь ночевать в подземном переходе с другими бездомными.

Вайолет потерла глаза. Тушь сплыла на середину щек, придавая ей сходство с пандой.

– Я так больше не могу, Тара. Стоит чему-то хорошему произойти, следом обязательно случится что-то ужасное. Словно мне не позволено быть счастливой.

– Хватит, мам. Вообще-то я капризный ноющий ребенок, а не ты.

Женщина выдавила из себя улыбку.

– И как ты умудрилась вырасти такой умницей при такой никчемной матери, а?

– Сама не знаю, загадка какая-то. – Тара сделала паузу. – Может, нам пора вернуться домой? К твоим родителям?

Вайолет остановилась так резко, что непроизвольно дернула Тару за руку.

– Нет, детка. Ты знаешь, что это невозможно.

– Все возможно, мам. Мы могли бы…

– Нет, Тара. И хватит об этом.

Они продолжили свой путь в молчании. На улицах было пустынно. Только бродячая собака в переулке гоняла туда-сюда пустую консервную банку.

– Ну и грохот, – пробормотала Вайолет.

Они уже были на окраине города, среди многочисленных магазинов с металлическими ставнями на окнах и разнообразными граффити на стенах. В хозяйственном магазине горел голубоватый свет лампочки, которая призвана была отпугивать насекомых или что-то в этом роде. Он придавал всему интерьеру какое-то мистическое свечение.

Вайолет посмотрела на их отражение в витрине:

– Только взгляни на нас, Тара. Можешь себе представить, что я выйду на сцену в «Аметист Лаундж» в таком виде? – Она посмотрела на длинный шлейф своего платья. – Ему конец. Точно.

Тара проигнорировала ее жалобы.

– Посмотри сюда, – девочка указала матери на объявление в окне.

«Сдается комната».

Женщина усмехнулась.

– Мы не можем жить над вшивым хозяйственным магазином. Как я буду выходить на сцену, пропахшая парафином и нафталином?

Тара уставилась на мать:

– Я думаю, это не та ситуация, в которой мы можем позволить себе выбирать. Согласна?

И не удосужившись дождаться ответа, девочка постучала в стеклянную дверь с табличкой «закрыто», покачивающейся на крючке.

– Что ты делаешь, Тара? На дворе час ночи.

– Мам, – вздохнула девочка, – я замерзла, устала и проголодалась. Не говоря уже о том, что мне надоело. Сколько можно шататься по улицам, как пара шлюх…

– Тара! Не будь такой грубой.

Вайолет внезапно прислонилась к стеклянной витрине, закрыв глаза, пытаясь бороться с нахлынувшей слабостью.

– О, кто-то идет, – сказала ее дочь, заглянув в стеклянную дверь и оставив на ней след своего носа.

Девушка прочистила горло и выпрямилась, услышав, как кто-то отодвигает засовы. Дверь открылась, и ночную тишину нарушил звук колокольчика. Пожилой джентльмен успел накинуть халат, но его зубы, вероятно, так и остались в стакане на прикроватной тумбочке.

Нахмурившись, он взглянул на них сквозь очки в толстой оправе:

– На дворе час ночи.

– Именно это я только что ей и говорила. – Вайолет потянула дочь за руку. – Простите, что разбудили вас, мистер…

– Бикерстафф, – представился он, осматривая Вайолет с головы до ног. – Но что с вами стряслось?

– Это очень долгая история, мистер Бикерстафф. Простите, пожалуйста, что разбудили. А теперь мы пойдем дальше и…

– Мы в отчаянии, – перебила ее Тара дрожащим голосом. – Помогите нам, пожалуйста.

Поджав губы, Вайолет бросила недовольный взгляд на дочь, а затем повернулась к Бикерстаффу:

– Ну, не то, чтобы в отчаянии, на самом деле…

– Хватит, мам, – отрезала девушка. – Нам очень нужна помощь. Забудь о своей гордости.

Женщина бросила мешок на пол, пригладила пальцами мокрые волосы и, вздернув подбородок, проговорила с дикцией телеведущей:

– Мы хотели бы поинтересоваться насчет комнаты, которую вы намерены сдать в аренду.

Мистер Бикерстафф перевел взгляд с одной на другую, а затем приоткрыл дверь немного шире.

– Тогда почему бы вам не войти и не взглянуть на нее?

Они последовали за хозяином через магазин, тщательно обходя многочисленные щетки, корзинки, банки с краской и коробки с разнообразными тряпками.

– А у вас тут много товаров, – констатировала Вайолет, протискиваясь в узкий проход.

– Угу, ступайте осторожнее.

По деревянной лестнице они забрались на второй этаж и остановились, терпеливо ожидая, пока хозяин перепробовал с десяток ключей в поисках нужного.

– После вас, мисс.

Мать с дочерью вошли в комнату, а мистер Бикерстафф включил свет. Большую часть пространства внутри занимала двуспальная кровать. В одном углу расположился потрескавшийся умывальник, а в другом – небольшой шкаф. Оранжевый свет уличных фонарей с легкостью проникал сквозь тонкие, изъеденные молью занавески. В чугунном викторианском камине разместился обогреватель. Пахло довольно приятно, если, конечно, любишь запах засохшего печенья.

Вайолет схватила дочь за руку.

– Это… ммм… очень…

– Нам подходит, мистер Бикерстафф, – сказала Тара, бросив взгляд на мать, на лице которой было написано полнейшее отчаяние. – Все просто великолепно.

– Правда? О, я так рад, правда, – всплеснул руками пожилой мужчина. – Будет так здорово сновать оказаться в компании молодежи.

Вайолет попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь гримаса, которая вряд ли могла убедить хозяина в том, что она всем довольна.

– А ванная комната?

– Ах да, она через коридор. Вам придется делить ее со мной, но не беспокойтесь, я провожу там совсем немного времени. Я принимаю ванну по пятницам с семи до семи тридцати. Кухня в задней части дома. Она уютная и довольно просторная. Но, опять же, общая для нас с вами.

Шаркающей походкой он покинул комнату.