Нет и еще раз нет. Сердце стонало и ухало, пытаясь освободиться из каменного обруча: нет, все правда, все так и есть на самом деле. Теперь все, до последнего штриха, сложилось в единое целое в картине последних суток. И тот первый предупреждающий укол на стене, и странное беспокойство, и предчувствие, и вот, пожалуйста, новость из уст этого неприятного человека.

Кто-то купил Кроличью Балку. Вот в чем все дело.

Внутренний аналитический центр принял данные, но всячески сопротивлялся полученным результатам. Кому могли понадобиться развалины у черта на рогах? И кем должен быть этот кто-то, если смог так ловко провернуть такую сложную операцию?

Лука забавлялся с кофейной ложечкой, потом отложил ее в сторону и холодно посмотрел на юриста. Он всегда чувствовал, что тот отчаянно завидует ему, причем не совсем понятно, по какой причине; сам юрист сидел на весьма теплом месте и не был обижен судьбой. А все же завидовал, страстно, по-черному, и сложно было вычленить решающий фактор: то ли из-за сэра Найджела, то ли из-за родового замка, то ли из-за фиолетового мерседеса. Лука вдруг понял, что эта сволочь только затем и позвала его, чтобы насладиться реакцией на новость. Но ничего не выйдет, дружище, получишь шиш с маслом.

Собеседник молча смотрел на него, кривя тонким ртом.

– Так что там с моей Кроличьей Балкой? – прервал молчание Лука.

Они встретились взглядами, и в конце концов юрист не выдержал и отвел глаза.

– Да я, в общем, и сам толком не знаю. Говорят, купили какие-то иностранцы, – промямлил он.

– Тогда хочу тебя спросить. А почему же мы с тобой не смогли этого сделать?

Два года назад именно этот юрист помогал Луке в организации сделки. Тогда их предприятие постигло полное фиаско: в середине процесса объект был признан национальным культурным памятником и продажу затормозили.

– Ну ты же знаешь, как это бывает. У кого-то зубы оказались поострее, чем у нас с тобой. Дело житейское, не обессудь, – пожал плечами юрист. Его замешательство уже прошло.

И ухом не ведет, бесстыдная сволочь, в ярости думал Лука, будто не потратил впустую кучу чужих денег и времени! Он внезапно представил, как отбрасывает в сторону столик и посуда разлетается вдребезги. Как хватает юриста за шкирку, вминает этот выпирающий кадык, сворачивает гусиную шею, это так просто, боже, он и не посмеет сопротивляться, не сможет, духу не хватит, одно верное движение и голова повиснет, как на ниточке… Картина нарисовалась настолько ярко, что Луке стало не по себе.

А впрочем, если разобраться, в чем виноват этот жалкий завистник? Самому надо было искать другие пути, что-то предпринимать, а не сидеть, сложа руки. О, беспечный расслабленный идиот! Как ни крути, виноват-то сам, все выжидал чего-то, мямлил, наслаждался ожиданием праздника… А теперь поздно, праздник наступил, но только не на его улице. Кто-то подсуетился и наложил лапу на его родовое гнездо, а сам пан Войнович остался в дураках.

Гнев утих. Когда все прояснилось и факты предстали перед Лукой в неприглядном, зато понятном свете, он вновь обрел почву под ногами. Эмоции прочь, в дальний угол их. Не откладывая, он приступил ко второй части беседы. Эта вторая часть тоже была запланирована заранее. Ах, юрист, ах, молодец!

– Слушай, буду тебя просить. Надо все разузнать про этих иностранцев, – сказал Лука.

Юрист расплылся в улыбке, и ответил охотно, даже всплеснул руками:

– Куда там, Лука! Как тут узнаешь? Это не через меня проходит.

Они оба прекрасно понимали, что у юриста есть методы решения подобной проблемы. Информация его хлеб, просто ему приятно поломаться. Именно поломаться, от души. Потом, конечно, он согласится помочь. Не упускать же возможность поиметь этого расфуфыренного гордеца. Юрист действительно сильно недолюбливал адвоката Войновича, который только и делал, что лизал задницу англичанам, носил неприлично дорогие галстуки и ездил на немыслимо фиолетовой тачке. Приятно думать, как этот наглец будет ждать, волноваться, названивать, а он будет с наслаждением сбрасывать его звонки, и не от того, что нет времени, а просто так, ради удовольствия. И пусть этот Войнович, умный, как черт, все поймет и раскусит его игру, а обидеться все-таки не посмеет, молча проглотит. Приятно, что ни говори… А все же интересно, зачем на самом деле ему понадобились эти дурацкие развалины?

У юриста поднялось настроение. Жаль только, что скоро все закончилось. Лука действительно слету разобрался в этой детской игре, и настаивать на своем не стал. Он уже прокручивал в голове возможные варианты без участия юриста. Пока задача виделась невыполнимой, но это только пока.

Он вернулся в машину и увидел, что бордовые розы на заднем сиденье завяли и превратились в безжизненные лохмотья, упакованные в целлофан. Розы издавали сладковатый запах тления, и он выбросил их в ближайшую урну.

В офис возвращаться не было смысла. Ему не хотелось видеть ни Жанну, ни вообще никого. Если секретарша поймет – а так оно скорее всего и произойдет – что он чем-то расстроен, от нее пойдут тревожные флюиды. А это последнее, в чем он нуждается на данный момент. По дороге домой купил бутылку своего любимого коньяка, заперся в квартире и выключил телефон. Он хотел побыть наедине с собой, чтобы окончательно свыкнуться с плохими новостями.

На кухне изучил содержимое кастрюлек, оставленных домработницей, наполнил тарелку едой и отправился в гостиную. Уселся на диван и включил огромную панель на стене. Он что-то жевал, но не ощущал вкуса еды, щелкал пультом, но не концентрировал внимания. Наконец, отодвинул тарелку, налил коньяка в бокал, подошел к роялю и открыл крышку.

Когда-то он окончил музыкальную школу по классу фортепиано, и преподаватели считали, что он подает серьезные надежды. Настолько серьезные, что он даже раздумывал, куда поступать: в консерваторию или на юридический факультет университета. Когда в школе ему вручили золотую медаль, а на выпускном учитель правоведения заплакал, прощаясь с юным дарованием, юридический факультет все-таки победил.

Однако, как ни странно, музыку он не забросил. Продолжал играть для себя и играл почти всю жизнь, за исключением тех четырех лет, которые провел в Иностранном Легионе. Вернувшись с войны, он возобновил музыкальные занятия, хотя вначале пальцы не слушались совершенно. Они, как и душа, загрубели и отвыкли, но трудолюбие взяло свое. Он восстановил форму и все эти годы, несмотря на занятость, не прекращал играть, пару раз в неделю обязательно садясь за рояль. В последнее время с тревогой стал замечать, что теряет былую беглость и даже стал делать специальную гимнастику для пальцев.

Сегодня он выбрал одну из пьес Грига. Ему хотелось обрести душевное равновесие, а Григ как нельзя более подходил для этой цели. Произведение он знал наизусть, ноты не требовались. С первым аккордом он окунулся в музыку, и тиски разжались, впуская свежую струю. Благодаря постоянной практике он все еще оставался неплохим пианистом и получал от игры ни с чем несравнимое удовольствие. Григ позвал его в иные миры, но чем дольше он играл, тем меньше увлекался. Постепенно сегодняшняя встреча вытеснила музыку из головы, и звуки превратились в механическое нажатие клавиш. Пальцы порхали сами собой, а в голове крутились одни и те же вопросы.

Кому понадобилось покупать Балку? Всем понятно, что эта земля не представляет никакой коммерческой ценности. Оранский замок не входит в число туристических достопримечательностей, к нему не водят толпы зевак, хотя он и признан национальным культурным памятником. Вокруг непролазный лес, а рядом нет ничего, кроме небольшого села. Дороги из Тернавы тоже нет, если не считать тропы, годной лишь для пешего. Какие цели может преследовать таинственный покупатель? Для чего кому-то могла понадобиться такая земля?

Вариантов всего два: личное пользование или бизнес.

Первый вариант заведомо исключен. Никому не нужен дом в таком заброшенном месте. Этот медвежий угол представляет ценность только для того, для кого древние развалины что-то значат, то есть для потомка рода князей Оранских, больше известного как адвокат Лука Войнович.

Тогда что – отель? Какой-нибудь экологический туризм?

Лука живо представил себе, как на месте его родового замка вырастут бревенчатые домики, между ними завьются садовые дорожки, и пожилые немцы станут ходить по ним, наслаждаясь местным пивом и прекрасной природой. Крепостную стену снесут, огородят территорию современным забором, оставят лишь башню-донжон для колорита и устроят в нем ресторан с гуцульской кухней. На крыше сделают смотровую площадку, в хорошую погоду там будет толпиться народ, и ветер будет разносить над лесом немецкую речь. Брр…

Но если разобраться, так ли для него важна идея восстановить родовой замок? Может, все это блажь и не стоит переживаний? Ну и пусть будут туристы. Чем они плохи? Для Тернавы это даже хорошо: оживится какая-никакая торговля, появятся какие-никакие рабочие места. А замок… Просто развалины. Лука не родился там, не вырос, так в чем же дело? Может, его волнует не сама Кроличья Балка, а память об отце?

Если так, отчего тогда так ноет в груди? Откуда это чувство непоправимой, невосполнимой утраты?

Почему-то вспомнился его командир отделения, огромный серб по имени Жданович, который мог ребром ладони разбить три сложенных кирпича. Там, в пустыне, для необстрелянных новичков этот громила был царем и богом. Каким-то образом он сумел внушить им, что он единственный знает, что происходит. Жизнь из него била ключом; он громче всех хохотал, когда выдавались редкие минуты веселья, литрами пил неразбавленный спирт и яростнее всех сражался в бою. В их отделении не задерживались равнодушные. Командир, веселый и шумный, обладал врожденным чувством справедливости, и вся свора молодых зубастых самцов, поставленных в условия ежедневного выживания, инстинктивно тянулась к нему. Как руководитель, он действовал проверенными методами, кнутом и пряником: мог жестко одернуть зарвавшегося, а мог и утешить, если это было необходимо. Через год во время операции он пропал, а потом его нашли – вернее, то, что от него осталось – возле разгромленной базы противника. Он провисел там не меньше недели, с выколотыми глазами, привязанный к доскам, крест-накрест вбитым в каменную землю.

Откуда взялось это чувство невосполнимой утраты, откуда эта тоска? Все-таки зацепил его обожженное сердце ветерок с поймы, прирос он к этим чертовым камням, громоздящимся среди леса. Из юности, наполненной видениями и таинственным шепотом, явилась ему одинокая фигура Витольда Оранского. Он стоит на вершине башни, белые волосы летят по ветру. И он точно знает, зачем ему вглядываться в сгущающиеся сумерки, зачем быть начеку. Это все кровь, она зовет и требует.

Отец всегда говорил, что главное в человеке – это корни. «Без корней мы просто стадо разумных хищников, мечущихся в поисках добычи», любил повторять он. Политая потом земля делает человека человеком. Мы обязаны помнить о ней, чтобы не происходило вокруг и в каких условиях мы бы не жили. Он повторял это еще в те смутные времена, когда в обществе не было принято интересоваться корнями. Это не входило в кодекс хороших манер, а временами могло оказаться и опасным. Если дед Луки владел аптекой, то сын аптекаря, чудаковатый археолог, уже не владел ничем. Но он научил сына впрок, научил тому, что считал для себя непреложной истиной: владеть землей – значит нести за нее ответственность, беречь, любить, пестовать, а если понадобиться, жертвовать ради нее жизнью.

Луке Войновичу теперь нечего беречь. Он упустил свою возможность.