Без пары на Птицеферме нельзя – так повелел Филин. После запрета на сексуальные домогательства окрыленные свободой выбора женщины полностью перекрыли доступ к своим телам, и ущемленные мужчины чуть было не устроили бунт. Волнения Филин пресек и нашел нехитрый выход: каждой женщине – по постоянному партнеру, тем, кому женщины не хватило, можно «арендовать» тех, кто состоит в паре. Разумеется, по взаимному согласию. Потому что мы не Цветы или Камни – на Птицеферме царят законы цивилизованного общества. Не согласна – пойдешь по кругу, а затем на ветку ближайшего дерева с петлей на шее. Все просто и доходчиво: кости срастаются, а желание спорить отпадает. У меня отпало.

Кайра мчится к своему мужчине с каким-то делом, а меня замечает только в последний момент. Успеваю увернуться – затоптала бы.

– А, это ты? – Девушка презрительно кривит фиолетовые губы. Свекольный сок вместо помады, сажа вместо краски для бровей, кусок ткани под грудью, чтобы ее максимально приподнять, – вместо бюстгальтера. В этом вся Кайра – самая красивая женщина Птицефермы, по мнению большинства. – Опять к моему мужику лезешь?! – И самая ревнивая. Сколько волос она выдрала у тех, кто неосторожно засматривался на Чижа в ее присутствии…

Чижу нравится, он и сейчас довольно похихикивает у меня за спиной. Надеется на драку. Женские разборки – его любимый вид развлечения, особенно когда они случаются из-за него.

– Пройти дай, – прошу, крепче сжимая дужку ведра в своей ладони.

Именно прошу.

Мы с Кайрой дрались дважды – не из-за Чижа. Вернее, она из-за Чижа. А я – потому, что, когда на меня замахиваются, бью в ответ.

В первый раз Филин пожурил обеих и простил. Во второй – признал меня зачинщицей и вынес приговор. Мягкий по понятиям Птицефермы – розги. На спине остались шрамы, до сих пор иногда ноют на плохую погоду.

– Пройти дай, – повторяю, так как Кайра не двигается с места. Если ударит, тоже ударю не задумываясь, какие бы последствия меня ни ждали. Но если можно избежать драки – постараюсь.

Теперь я умнее. Филин прав: все поддаются дрессировке. Рано или поздно.

– А если не дам, то что? – Пухлые свекольные губы презрительно кривятся.

Вскидываю голову, встречаясь с Кайрой взглядом. На ее лице написаны вызов и решимость, а в глубине зеленых глаз – страх. Я вижу его, чувствую. Кайра задевает меня потому, что уверена: я не рискну вызвать гнев Филина вновь. Но она не забыла то, что в тот раз я не сломала ей руку лишь потому, что нас вовремя растащили. И сделаю это вновь, пусть я и легче ее килограмм на пятнадцать, – играючи, в два движения.

Ничего не говорю, только смотрю. Пристально, предупреждающе.

Кайра отводит взгляд и отступает на шаг в сторону – я худая, мне хватит.

– Сиськи прикрой! – несется уже вслед. – Еще раз увижу тебя в этом платье!..

Не слушаю, хлопаю дверью, обрубая от себя поток брани Кайры, летящий мне в спину под аккомпанемент одобрительного смеха Чижа – вот уж два сапога пара.

Пальцы свело от злости так, что побелели костяшки, – с трудом сдержалась.

Еле разжимаю ладонь, чтобы поставить ведро.

* * *

В тесной комнатушке – никого. Выдыхаю с облегчением: минуты одиночества бесценны.

Бросаю взгляд на раскиданные на полу вещи – Пингвин снова побросал грязную одежду и ушел по своим делам.

Поднимать сил нет – все жара, я совсем выбилась из сил. А еще ужин… Поэтому решаю провести короткий перерыв с пользой – падаю навзничь на кровать и просто лежу, глядя в потолок. В углу серый пластик потрескался и отошел – если пойдет дождь, то зальет. Надо чинить.

Прикрываю глаза и думаю о том, что на крышу придется лезть самой.

Чиж на днях залатал участок над своей комнатушкой. По доброте душевной мне никто не поможет, а Филина просить отправить кого-нибудь – бесполезно. Для Главы это слишком мелко, скажет, чтобы разбирались сами. Чиж возьмется с удовольствием, но потребует оплату натурой. Ворон – откажет. Зяблик – пообещает, но не сделает… А Пингвин все равно не станет – сошлется на усталость. Или на головную боль, или на желудочную колику – судя по количеству известных ему болезней, в прошлой жизни мой сожитель явно был связан с медициной.

Тяжелые шаги, хлопок двери.

– О, уже готова! – довольно присвистывает вошедший Пингвин.

Порываюсь подняться, но не успеваю – на меня наваливается тяжелое тело, потное, пыльное после целого дня на руднике. Как всегда: переоделся, но не помылся.

Пытаюсь столкнуть его с себя, но тут же получаю ощутимый тычок под ребра.

– Не рыпайся, дурная, – пыхтит куда-то мне в область шеи, задирает сарафан до самого живота, пристраивается.

Закрываю глаза и… не рыпаюсь. Это правила игры, законы Птицефермы – отказывать своему мужчине нельзя. И все, что могу, – закрыть глаза и представить, что я не я, или я, но не здесь, или здесь, но не с ним.

Закусываю губу так, что чувствую привкус крови. Терплю, только сжимаю пальцами край покрывала.

Просто перетерпеть… Пара минут…

– У-ух! Хорошо! – Кровать натужно скрипит, и с меня исчезает тяжесть чужого тела. Моя единственная удача состоит в том, что Пингвин – скорострел.

Так и лежу, кусая губы, снова смотрю в потолок.

Мне нечего сказать этому человеку, не в чем обвинить – он действует строго в рамках правил Птицефермы. Пингвин – хороший работник, и в качестве награды ему «подарили» меня. Поэтому он в своем праве.

– Тетерев убился, – буднично сообщает Пингвин.

Судя по шуршанию ткани, натягивает штаны. Не поворачиваю головы.

– Вот мы пораньше и свернулись.

Никак не реагирую.

– Мы с мужиками – к реке.

Не отвечаю.

– Ну, я пошел… А, чуть не забыл! Футболку еще постирай. – Швыряет на пол и выходит.

Хлопок двери.

Удаляющиеся шаги.

Тишина.

Прикрываю глаза и сотрясаюсь от беззвучных рыданий. Кусаю кулак, надеясь, что боль отрезвит и поможет взять себя в руки.

Слезы – пустое. Рыдать по себе – бессмысленно. Это Пандора, тут нет невиновных, мы все заслужили свой маленький тесный ад и будем вариться в нем, пока не сдохнем. Ад, в котором я существую почти два года.

Тогда, два года назад, я открыла глаза в странной комнате без окон и вдруг поняла, что не помню о себе ровным счетом ничего. На меня смотрели чужие глаза с чужого лица. А это оказалось зеркало…

Кто я такая, мне сказали позже – преступница, осужденная на пожизненное заключение на Пандоре, планете-тюрьме. Отсюда нет выхода. Это конечная точка моего маршрута.

У меня больше нет прошлого, меня лишили имени. Теперь я – Гагара, часть лагеря «Птицы». Я – никто.

«За мелкие нарушения на Пандору не попадают. А убийц и прочих права выбора лишают. И поделом. Раньше надо было думать», – сказал мне конвоир, последний не из «птичьего» сообщества, с кем я говорила.

Раньше… Только такого понятия, как «раньше», ни для кого из нас нет – все, что было до Пандоры, стерто.

Встаю и бреду к тазу с водой, предусмотрительно оставленному мною с утра на подоконнике – за день вода прогрелась на солнце. Ее немного, но, чтобы перебить запах Пингвина мылом, хватит.

Вытираюсь. Некоторое время думаю, не переодеться ли, но в итоге так этого и не делаю – нужно спешить на кухню.

* * *

Бреду в темноте, практически на ощупь.

Не стала зажигать свечи, чтобы не разбудить Пингвина, а вслепую не сумела найти в комнате фонарь. Поэтому иду – медленно, осторожно раздвигая кусты и стараясь не свалиться в яму и не покалечиться. С медициной у нас неважно: специалистов нет, из медикаментов – только самое необходимое и в ограниченных количествах.

Сова разве что умеет грамотно делать перевязки и зашивать раны кривой иглой. Сама она уверена, что в прошлой жизни была врачом.

Скорее бы дойти.

Ночь, а по-прежнему душно – ни ветерка. Кажется, уже слышу шум реки.

Еле дождалась окончания ужина и всеобщего отбытия ко сну. Ощущение – что выделившийся за день пот вот-вот разъест кожу до мяса.

Другие женщины ходили искупаться в то время, когда мы с Совой готовили ужин. Видела, как за ними увязался Чиж – наверняка подглядывать. Филин смотрит на это сквозь пальцы. «Подглядывать, но не трогать – не преступление», – это цитата.

Поэтому в ночном купании есть несомненный плюс – все спят.

В итоге, пока добираюсь до реки, обдираю о сухие ветки обе руки и подворачиваю ногу – лодыжка горит огнем.

Добредаю до воды, несколько раз оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за мной от поселения не увязался «хвост», и только после этого сбрасываю сарафан и вхожу в реку.

Вода такая холодная, что сводит зубы; притупляет боль в подвернутой ноге.

Захожу глубже, настолько, что касаюсь каменистого дна только кончиками пальцев, отталкиваюсь ногами – плыву.

Надо мной – сияющие звезды, подо мной – темная манящая глубина.

Красиво.

А что, если вот так закрыть глаза и не сопротивляться? Вдохнуть ледяную жидкость полными легкими? Перестать барахтаться и пойти ко дну?

С этими мыслями позволяю себе уйти с головой под воду, но тут же выныриваю. Трясу головой, разбрасывая брызги.

Нет.

Однажды я сдохну на этой богом забытой планете.

Но не сегодня.

Не по собственной воле.

Не так.

Глава 2

Пандору случайно открыли лет пятьдесят назад – так говорят.

Вдали от населенных человечеством планет, в неисследованной части космоса, некоторое время она использовалась то ли наркоторговцами, то ли контрабандистами. Потом их нелегальный бизнес разоблачили, участников арестовали, а планету «закрыли».

«Закрыли» официально, но это не помешало охотникам за удачей посещать ее нелегально. Пошли слухи, что от бывших хозяев на Пандоре осталось много ценного, и каждый, кто не ленился отправиться в дальнее путешествие, стал испытывать судьбу в надежде поживиться тем, что плохо лежит.

Сперва власти смотрели на шумиху вокруг Пандоры сквозь пальцы – все по-настоящему ценное они уже успели прибрать к рукам сами. Планету грабили. Рушили постройки, оставшиеся от первооткрывателей, вывозили все, что оказалось забытым и никому не нужным: технику, мебель и даже посуду.

Пандора превратилась в планету-призрак: обесточенные здания с пустыми глазницами выбитых окон и с покосившимися дверьми – бараки, внутри которых поселились мрак и сырость, оборванные провода на месте вырванных с корнем бытовых приборов, разбитые санузлы с вечным запахом застоялой воды из-за давно не функционирующей канализации.

Говорят, здесь даже снимали настоящий фильм ужасов. Но «живописный» антураж фильм не спас, и он провалился в прокате.

А еще лет через двадцать кто-то из авантюристов, не перестающих пытаться найти на Пандоре то, до чего не добрались предшественники, все-таки преуспел – на планете обнаружили залежи железной руды.

На этот раз планету на самом деле «закрыли» от случайных визитеров. Стали завозить оборудование, копать шахты, строить временное жилье для рабочих.

Но удаленность Пандоры сыграла свою роковую роль: транспорт, топливо, техника для рудников, заработная плата рабочим, для которых к тому же требовалось создать достойные условия жизни, – все это стало источником колоссальных затрат. И добыча руды на Пандоре была признана нерентабельной и изначально провальной затеей.

Однако на тот момент шахты были почти готовы – укреплены, но еще не снабжены электроникой. И тогда-то кому-то в голову пришло, что ситуацию еще можно спасти – если использовать бесплатный труд, не тратить средства на восстановление бараков, а планету контролировать лишь из космоса.

Так Пандора стала планетой-тюрьмой.

На краю Вселенной.

Тюрьма для самых отпетых преступников, смертную казнь которым заменили пожизненным пребыванием… здесь.