− Отец…

− Молчи! Я не знаю как, но именно ты убил ее! Ты поглотил ее душу, а потом явился ко мне и выгнал Грэстуса, чтобы потом обвинить во всем его, но выдал себя, указав время смерти. Когда понял это, избавился от стигмат, чтобы никто не мог сказать, что они − последствия ритуала.

− Если бы я поглотил ее душу, у меня бы больше никогда не было стигмат, − со стоном сказал Гэримонд. − Они бы исчезли, навсегда.

Король только хмуро посмотрел на него, явно не понимая.

− Сила аграафа требует тьмы и разрушений. Все аграафы, что поддавались ей, жили дольше, а кто боролся − сходил с ума первым. Я сопротивляюсь, поэтому гнию изнутри, понимаешь? Стоит мне покориться и все закончится…

Он говорил тихо, но как никогда честно. Шепот его дрожал, но короля это уже не трогало. Он зло и равнодушно смотрел на сына.

− Ты уже все решил, − прошептал Гэримонд, понимая, как бесполезны его слова. − Ты поверил ему, а ведь он просто… не знаю я, чего он добивается! Не знаю зачем, но в этом не может быть ничего хорошего.

− Лжец! Я запрещаю тебе покидать башню! – объявил король и выскочил из комнаты, чтобы запереть башню и выставить стражу, спрашивая себя, как он мог породить такое чудовище?

Он не задавал этот вопрос вслух, и потому Агиман не отвечал на этот вопрос, не говорил о том, что его эльфийское чутье никакого чудовища так и не заметило. В Грэстусе он тоже его не видел, и это добавляло сомнений.

Глава 17

Гэримонд тяжело вздохнул, когда закрылась дверь. Он просто сполз на кровати, отвернулся от Ювэй и сжался весь, как младенец.

− И почему он мне не верит? – со стоном спросил он.

− Надо было раньше ему рассказать, − вздохнула Ювэй. – Про силу, про стигматы.

Она говорила это, сама скорее чувствуя, чем понимая, что такое сила аграафа.

− Я не мог ему рассказать, не мог.

− Мне же смог…

− Так то тебе, − простонал Гэримонд.

«Ты грааль, да и там я сильнее», − думал он, не говорил об этом, а только губы кусал.

− Ты много от него скрывал, а в неведенье очень легко поддаться панике и заполнить неизвестное домыслами. Причем не только своими, но и чужими. Нам, рыцарям, это запрещено, не должны мы думать над приказами, а он ведь король, ему должно думать обо всем.

Гэримонд снова вздохнул и натянул на голову покрывало, будто в кровати можно было спрятаться от всего мира.

− Если Грэстус был с отцом, если он все это время говорил с ним, − все же бормотал он, − то кто убил Эмили?

− Не надо думать об этом сейчас, − попросила Ювэй, осторожно гладя его по плечу и складывая покрывало так, чтобы белый нос все же выглянул наружу. – Тебе сначала надо поправиться.

− Я не болен, а проклят.

− Тебе все равно надо окрепнуть, а потом мы найдем убийцу. Грэстус мог подослать кого угодно − слугу, ученика.

− Там была его энергия.

− Не сейчас, − настойчиво сказала Ювэй. – Об этом потом, когда ты станешь сильнее.

Она буквально ощущала, как из принца с нарастающим отчаянием вытекала жизнь, будто с кровью он терял силу, а тьма при этом слабее не стала.

− Ты права, − соглашался Гэримонд, резко разворачивался на другой бок, словно не было все его тело покрыто ранами, а бинты его покрыли по ошибке. − Ложись рядом, − попросил он, − и расскажи мне что-нибудь.

− Какой из меня рассказчик? – улыбнулась Ювэй, послушно укладываясь рядом, как в детстве с сестрой, когда та болела. – Ты можешь рассказать куда больше.

− У меня нет сил на рассказы, − признавался Гэримонд, − потом. Когда-нибудь.

Он брал ее за руку и закрывал глаза, точно маленький ребенок.

− Отдыхай, − шептала Ювэй, а он засыпал.

Дни тянулись. Тайный ход в комнату Ювэй заколотили, оставив их наедине, будто аграафа все это могло удержать на месте. Слуги приносили еду, бинты, мази для ран и записки от лекаря. Сам мужчина не приходил, не проверял, как обрабатываются раны и жив ли принц. Король к башне тоже не приближался. Только маленький Эмир постоянно бродил возле башни, а в солнечные дни просто стоял и смотрел на окно старшего брата, будто ждал его.

Гэримонд чувствовал его взгляд, но к окну подходить не решался.

Ювэй расчесывала его длинные волосы, кормила, если у него совсем не было сил, а по ночам, когда он засыпал и стигматы безжалостно бороздили его тело, она молилась, сжимая его руку. Ее белая стигмата, едва заметная на светлой ладони, прикасалась к его черной звезде, и боль отступала.

Время шло, и через месяц сам Гэримонд начинал сомневаться в своей невиновности, а Ювэй упрямо повторяла, что это не так.

− Кто-нибудь узнает правду. Отец Эмили сам будет искать виновного.

− Он не ищет. Я смотрел, − устало отвечал Гэримонд, листая книгу с пустыми страницами.

У него не было даже желания наблюдать за миром.

− Почему ты мне веришь? – шептал он, действительно не понимая.

− Потому что ты добрый и не мог убить человека! – заявила Ювэй, злясь на подобные сомнения.

− А если я не специально? Если это сделала моя сила? Если я не осознавал, что делаю, а теперь просто не помню. Может, отец прав и я лишь раб стигмат, боли и тьмы? Может, я сам во всем виноват?

Ювэй устало покачала головой, не первый раз слыша такие сомнения. Сама она не сомневалась. Знала, что он не мог и все, как околдованная, и только злилась на его сомнения, совершенно неразумные на ее взгляд, но, вздыхая, говорила с ним, как с больным ребенком.

− Не думай так. Ты всегда хочешь быть собой. Разве мог ты забыть об этом? Никакой гнев не заставил бы тебя потерять себя. Одной мысли о чужой смерти ты бы себе не простил. Я знаю, что ты способен контролировать тьму.

Она строго посмотрела на принца, вспоминая, что он иногда менялся в своих снах. Худой изнеможенный мужчина превращался в высокого статного юношу. Длинные волосы становились короткими. Черные глаза зеленели. Тьма словно отступала, и он менялся весь. Улыбался, шутил, смотрел на нее без сомнений, даже прикасался иначе − смелее. В таких снах тьма хоть и крутилась подле, а прикоснуться к нему не могла, но чаще она скользила по белой коже. Он сразу становился сильнее, но напоминал ей тяжелораненого. Ювэй видела, как слабеют люди духом, стоит лишить их тело силы, но она понимала, что он держится годами и продержится не один день, потому старалась поддержать.

Она даже не представляла, о чем думал Гэримонд, глядя на нее. Сомневался он не в себе, а в том, что хотел ей давно сказать.

«Я люблю тебя», − крутилось у него на губах.

«Спасибо», − было в сознании, а могущество буквально требовало заявить, что она принадлежит ему.

«Ты – мой грааль!»

Она сидела напротив, а он почти кричал об этом мысленно, но молча качал головой в реальности, закрывал книгу и вставал.

− Я как-то обещал рассказать что-нибудь интересное, помнишь? – сказал он. – Вот я и расскажу тебе одну историю.

Он не отступил, не отвернулся к окну, как обычно, а опустился на пол рядом с ней, уткнулся носом ей в колени, обтянутые штанами, и замер на короткий миг, ненавидя себя за то, что не смог ее сразу просто прогнать, не смог не заманить ее в башню, не смог забыть и втянул в свою мрачную, полную отчаяния и мнимой власти жизнь.

«Ты не имел на это права», − говорил он себе мысленно, а вслух начинал свой рассказ:

− Давным-давно в этом мире жил могущественный маг. Он мог сотворить все, что захочет. Он мог влиять на будущее и изучать взглядом прошлое, но он всегда был один. Те, кто заходили к нему, говорили лишь о делах и не знали его, как человека, только как мастера своего дела. Он хотел бы знать их самих, но боялся увидеть в них страх. Он просыпался во мраке и засыпал вместе с ним. Он мечтал найти родственную душу, и однажды холодным зимним утром он увидел ее в маленькую щелку между плотными шторами. Он не знал, кто она, но сразу понял, что это та самая… родная душа. В тот миг его темная сила сама засияла светом. Алые ирисы в белом снегу, как кровь, осветили его боль, но его могущества не хватало, чтобы влюбить ее в себя, а сам он не мог уже разлюбить.

Он умолк, чувствуя, как глупо говорить о себе подобное, даже пошло – по крайней мере, так вдруг ему показалось. Он сразу зажмурился, скривился и затаил дыхание устало, а Ювэй осторожно коснулась его волос.

− И чем же закончилась эта история? – спросила она.

− Не знаю. Я перестал наблюдать за магом, а потом не смог его найти.

Чувствуя себя совсем глупо, он резко встал и отскочил от Ювэй, шагая к окну, только бы не видеть ее глаз, наверняка насмешливых.

− Мне казалось, у родственных душ должно быть обоюдное притяжение, − говорила она.

− Откуда мне-то про это знать, − буркнул принц. – Это же просто история… про древнего мага и…

− Я видела те ирисы, − перебила его Ювэй, сама нервно сглатывая.

Все было очень странно, но и она сама чувствовала это. Такой бледный слабый Гэримонд, может быть, и не привлек бы ее, но она видела его разным, знала, что он сильнее, и, когда заглядывала в его зеленые глаза, дрожала вся внутри, как никогда и ни перед кем.

− Магу даже не надо было колдовать, она сама его полюбила, − прошептала Ювэй, дотронувшись до его плеча.

Гэримонд обернулся, а она смело коснулась губами его губ, но вместо поцелуя ощутила обжигающий холод. Принц дрогнул и тут же отступил.

− Прости, − прошептал он. – Я не должен был… Я не имею права на любовь.

− Да что с тобой?! – вскрикнула Ювэй, отчаянно понимая, что правильно его поняла. – Почему ты боишься? Никому до нас нет дела, а мне все равно. Я правда люблю тебя. Я осталась тут с тобой, потому что не могла иначе. Я с самого начала не могу оставить тебя тут одного, так почему?

Гэримонд только головой качал и пятился от нее в темный угол.

− Ты мужчина, так и веди себя как мужчина! – кричала на него Ювэй. – Зачем говорить все это, чтобы потом убегать? Что не так? Ты хотел знать о моих чувствах? Так вот она я, готовая на все, если с тобой!

− Это и ужасно, − простонал Гэримонд. – Я не хочу превращать твою жизнь в кошмар, хотя уже это сделал. Я должен бороться, а вот ты… ты ничего не должна.

− А может, я могу тебя спасти? – вырвалось у Ювэй само собой, − может быть, я тут только ради этого! Может…

Она внезапно умолкла, чувствуя неожиданную боль в груди, прямо под левой ключицей. Прикоснулась к этому месту рукой и ощутила под пальцами что-то горячее и мягкое.

− Ты можешь меня спасти, это правда, − неожиданно ответил Гэримонд, посмотрев на нее, и шагнул к ней, убирая ее руку и осторожно расстегивая верх рубашки, чтобы взглянуть на темную стигмату, жирным червем вспухшую под ее ключицей.

− Что это значит? – простонала Ювэй испуганно, не представляя, как можно выдержать один такой мерзкий пульсирующий нарыв прямо под кожей.

У принца их было куда больше, а он часто не замечал их, а ее крутило от боли так сильно, что ее пришлось вести к креслу, усаживать и давать ей воды тому самому аграафу, которого она обещала спасти.

− Я же говорил, что могу тебя погубить, − шептал Гэримонд, ловя ее руку. – Я не знал, что будет так, но чувствовал, что могу уничтожить тебя, если прикоснусь. Ты нужна мне, я люблю тебя, но все, что способно передать энергию, явно под запретом.

− А это защита? – спросила Ювэй, показывая ладонь.

Прежде она даже не решалась показать принцу белую звезду и спросить о ней, хотя давно заметила у него черную, просто не могла говорить об этом первой, а он все молчал, хоть и видел.

− Я не знаю. Об этом не пишут в книгах, и ни один аграаф не может ответить на эти вопросы, но я много раз сжимал твои руки и ничего не случалось, но стоило мне только захотеть поцеловать тебя в ответ и…

Он не договорил, а снова опустился возле нее на колени, сжимая ее руку и забирая себе ее боль, надеясь, что она простит и поймет, и, может быть, не оставит.