Временами я гонял шарики в УУМе. Их количество увеличивалось с каждым пройденным заданием, а размер шариков при этом уменьшался до тех пор, пока я совсем не перестал их видеть: это были уже не шарики, а точки, слившиеся между собой и сложившиеся в трёхмерные фигуры, поэтому мне требовалось всё больше мысленных усилий, чтобы разобрать эти конструкции на неделимые составляющие. А разобрав, ещё и собрать в том же порядке, ничего не перепутав. Если я ошибался, экран УУМ вспыхивал красным, задание сбрасывалось и приходилось начинать его с начала. Лишь после успешного выполнения открывалось новое задание, ещё сложнее. Появились изображения предметов, и я проделывал с ними то же, что и с геометрическими фигурами – разбирал до основания на микроскопические точки и собирал заново. Однажды УУМ выдал мне массу точек в виде цветного пятна, и я должен был придать ему форму. То есть, прежде чем собрать из точек изображение предмета, требовалось понять, что это такое. Не знаю, каким образом, но мне удалось пройти и это задание, и последующие, когда экран стал прозрачным, и, глядя сквозь него, я разбирал и собирал уже не картинки, а реальные предметы, наполнявшие мою комнату: карандаши, книги и даже мебель. Я чувствовал себя почти волшебником и медленно, но верно, приближался к главной цели: однажды мне предстояло разобрать на микрочастицы собственное тело, чтобы самостоятельно отправиться в полёт. Оставалось всего с десяток не пройденных заданий. Я знал об этом, потому что их количество высвечивалось в нижнем правом углу экрана после каждого включения устройства, но потом цифры исчезали. Наверное, так было задумано, чтобы не мешать глазам во время учебного процесса.

«Еще пара занятий по пять упражнений – и тебе можно будет начинать экспериментировать с трансформацией своего тела», – сказал отец, довольный моими успехами, а на следующий день, вернувшись с работы позже обычного, с расстроенным видом сообщил мне, что… потерял УУМ!

– Ничего страшного. – Он попытался успокоить меня, готового разрыдаться от горя. – Справишься и без тренажёра. Ты уже почти что всему научился.

– Может быть, он ещё найдется? – Мне было трудно смириться с утратой такой увлекательной инопланетной вещицы.

– Пожалуй, вряд ли. – Отец скрипнул зубами, словно хотел сдержать какие-то слова, но не смог и выдавил глухо: – Кажется, его украли!

– Тот физик? – ахнул я.

– Не знаю. Но ничего. Слетаем с тобой на Арктурий и ты выберешь себе новый, в сто раз лучше. Там этих штуковин полно!

Это меня утешило. Я сразу забыл про УУМ и весь просиял от предвкушения увлекательного путешествия на родную планету отца.

Но всё сложилось иначе.

Вернувшись однажды из школы домой, я застал маму плачущей. Она была в своей комнате и, наверное, не услышала, как я вошёл, потому что продолжала с кем-то говорить, жалобно бормоча сквозь рыдания и всхлипы: «Я знала, что этим кончится! Всегда знала! Говорила ему – иди, лечись, но он разве слушал?! Как теперь людям в глаза-то смотреть? Хорошо хоть, что настояла на разных школах, а то затравили бы сына…» Дождавшись, когда мамин голос смолкнет, я подошёл и заглянул в родительскую спальню. Она сидела в кресле, прижимая к щеке телефон и уставившись в окно, поэтому не видела меня. Из динамика доносилась чья-то неразборчивая речь с успокаивающими интонациями. Некоторое время мама слушала, кивая, потом воскликнула: «Ах, что ты! Ничего не наладится! Это уже всё! Зачем мне муж с клеймом шизика? Хватит с меня сюрпризов… Что ребенок? А что ребенок? Ему только лучше будет, если я избавлю его от дурного влияния!»

Я понял, что речь шла об отце. От внезапно накатившей слабости мои ноги подкосились, и в правом колене что-то сухо щёлкнуло. Мама резко обернулась и, как мне показалось, смутилась, увидев меня. Наскоро распрощавшись, она положила телефон на прикроватный столик, отерла лицо ладонями и уже совсем другим, искусственно невозмутимым голосом спросила:

– Есть хочешь?

Вместо ответа я выпалил:

– Что с папой?! Где он?

– Папа сегодня не придёт, – произнесла она так медленно, будто на ходу придумывала, что соврать.

Я понял, что расспросы бесполезны, но всё же попытался выяснить хоть что-то:

– Что случилось с папой, мам?

– Ничего страшного, милый. Не переживай, с ним всё будет хорошо. – Мама попыталась улыбнуться, но лучше бы она этого не делала.

– Почему «будет»? А сейчас что, не хорошо? – Я, наоборот, напрягся.

– Не цепляйся к словам! – воскликнула она раздражённо. – Я очень устала и не могу сейчас об этом говорить.

– Когда он придёт?! – Мой голос непроизвольно набрал высоту.

– Да я понятия не имею! – Она вскочила и, заливаясь слезами, понеслась на меня. Лицо у нее было очень злое.

Я подумал, что она собирается меня ударить, и отшатнулся. В следующий миг дверь спальни захлопнулась перед моим носом.

С тех пор отец так и не вернулся домой. Других родственников, кроме меня и мамы, у него не было, и я не знал, у кого спросить, что с ним произошло. Поначалу я ещё пытался вызнать у мамы правду, но только доводил ее до истерики и ничего вразумительного так и не добился, поэтому оставил в покое. Время шло, а вопросы продолжали терзать меня всё сильнее, и каждый раз, когда мой взгляд натыкался на вещи отца, в моей груди, казалось, вспыхивали, языки пламени, обжигая так, что наворачивались слёзы. В шкафу по-прежнему висели его костюмы и рубашки, под диваном виднелись носки стоптанных тапочек, «антресоль» была все так же забита, как выражалась мама, «космическим хламом» (туда я заглядывал время от времени, чтобы проверить, не выбросила ли она все папины сокровища на помойку), а в ванной, в фарфоровом стаканчике, торчала его зубная щётка, – наша квартира выглядела так, словно отец никуда не пропадал. Все вещи лежали там, где он их оставил.

Все, кроме волшебной лампы.

Я обнаружил её исчезновение на следующий день после того, как понял, что с отцом что-то случилось. Вначале я проверил тайник под шкафом, – деревянная планка между нижним краем дверцы и полом откидывалась, если нажать на нее, и за ней открывалась вместительная ниша, в которой можно было много чего спрятать. Тайник оказался пуст. Тогда я во время маминого отсутствия исследовал «антресоль» и перебрал в ней весь «космический хлам», но ничего похожего на арктури́н не нашёл. Перевернув вверх дном всю квартиру, я убедился, что звёздного камня в доме нет, и это меня озадачило: вряд ли мама его выбросила, ведь в этом случае одним камнем бы не обошлось, а значит, отец забрал его перед тем, как исчезнуть. Может быть, он засек присутствие «ничтожеств» и отправился их нейтрализовывать? Что, если запаса света в арктури́не не хватило, паразиты одержали верх и отец погиб?! Но тогда они могут быть уже повсюду!

Это предположение не на шутку меня перепугало, и некоторое время я, умирая от страха, присматривался к людям, разглядывая их боковым зрением и пытаясь определить, не расплываются ли контуры их тел. Наверное, я выглядел очень странно, потому что всё время косил глазами в разные стороны. Люди тоже косились на меня, иногда настороженно, но чаще – с сочувствием: похоже, все они думали, что я больной. Под конец дня у меня страшно ныли глаза, и я, опасаясь нажить себе настоящее косоглазие, в конце концов, бросил эту затею.

Надежда на возвращение отца не оставляла меня до тех пор, пока в доме хранились его вещи. Хотя мама и убрала их на верхние полки шкафов, но всё же не выбрасывала, как будто тоже его ждала. Каждый день я заглядывал в антресоль, проверяя, на месте ли «космический хлам»: мне казалось, что, если мама вздумает избавиться от папиных вещей, то начнет именно с него. Убедившись, что «хлам» на месте и выглядит нетронутым, я успокаивался и продолжал верить в то, что однажды услышу долгожданный скрежет ключа в дверном замке, знакомые шаги, шорох одежды, и тогда брошусь со всех ног в прихожую, чтобы уткнуться лицом в отцовскую куртку, пропахшую космосом.

Однажды, спустя полгода тщетных ожиданий, в нашей квартире раздался мужской голос, и моё радостно подпрыгнувшее сердце тотчас тревожно сжалось: голос был чужой. Внутреннее чутьё и то, как ласково мама щебетала, беседуя с незнакомцем, подсказали мне, что к нам явился не сантехник, не сосед, заглянувший по бытовым вопросам, не случайный человек. На душе вдруг стало тоскливо от мысли, что он пришёл навсегда, и я не ошибся: впервые переступив порог, Удав сразу повел себя по-хозяйски и помог маме выгрузить на лестничную площадку все папины вещи, откуда их вскоре забрали люди в спецодежде, поместили в грузовик и увезли куда-то.

А Удав остался у нас жить.

Перебирая воспоминания о том, как появился Славик, о разбитых окнах в школе и о подлом поступке Удава, заставившего маму соврать мне, что велосипед прислал мой отец, я постепенно возвращался в реальность, а когда замолчал, вдруг заметил, что Кристя загадочно улыбается. Во мне вспыхнула злость от мысли, что она смеётся надо мной. Приготовившись к её ехидным шуткам, я и не предполагал, что услышу нечто совершенно потрясающее. Кристя придвинулась ко мне, взяла меня за руку, встряхнула её слегка и произнесла с таким видом, будто поздравляла меня с крупным выигрышем в лотерею:

– Я знаю, где твоя волшебная лампа!

Лестница в небеса

Вот это была новость так новость! Я разволновался, вскочил на ноги и гаркнул голосом бешеного ворона:

– Где?!

– В моей школе, в кабинете физики, в шкафу, где всякие штуки для опытов хранятся.

– А ты уверена, что это она?

– Сто процентов! – Кристя кивнула для убедительности. – Я видела, как твой отец сам поставил её туда за день до задержания. С тех пор она так там и пылится. Не знаю, почему он её не забрал. Может быть, не успел просто. Говорили, что его полицейские прямо из класса под руки вывели.

– Конечно, не успел. – Я сжал кулаки и нахмурился. – Вот гады! Выходит, они ему даже домой зайти не дали, иначе он бы всё мне объяснил!

– Мне очень жаль. – Кристя, все ещё сидевшая на траве, устремила на меня сочувственный взгляд.

– Покажешь, где твоя школа? – спросил я, готовый немедленно помчаться за лампой, но подруга охладила мой пыл:

– Сегодня выходной, никто тебя туда не пустит. И потом, шкафы запираются на замок. Как ты собираешься забрать лампу? Устроишь кражу со взломом или грабёж средь бела дня?

– Зачем? – удивился я. – Просто попрошу учителя отдать её мне, так и объясню, что это лампа моего отца.

– Ой, даже не знаю, станет ли он тебя слушать! – Она вскинула брови, и на лбу, прикрытом полупрозрачной рыжей челкой, обозначились две тонкие длинные морщинки. – Наш физик слишком вредный, сомневаюсь, что он отдаст что-то просто так. Да ещё… тот мальчик, который погиб… ну, который с крыши упал, считая, что взлетит… это был лучший ученик из его класса.

– Вот как?! – Потрясённый, я сел обратно рядом с Кристей. – Да-а… Вряд ли физик обрадуется моему появлению, особенно, если это тот самый физик. Что же делать? Может, к директору сходить? Он не имеет права отказать! Это же вещь моего отца!

Кристя не ответила. Я тоже не знал, что ещё сказать. Сидел и слушал шелест камышей, глядя в наливающееся сумеречной тяжестью небо и представляя, что отец сейчас рядом со мной и мы, как обычно, ждём восхода Арктура. Мой взгляд по привычке устремился в то место, где должна была появиться эта красноватая крупная звезда, и мне показалось, что в грязно-фиолетовой вышине уже видны её слабые проблески. Странно было сидеть на Космическом холме, смотреть на разгорающиеся в небе звёзды и знать, что на этот раз полетать среди них мне не удастся. Да и не только на этот раз. Вряд ли мне хватит духу когда-нибудь решиться на самостоятельный полет.

Рядом раздалось шуршание: Кристя начала собирать вещи в сумку.

– Пора идти, уже темнеет! – заявила она, укладывая в папку высохший рисунок с клёнами.

– Можешь отдать мне свой пейзаж? – попросил я, вспомнив о том, что подруга нарисовала его по просьбе моего отца, приснившегося ей. Мне хотелось как следует рассмотреть его и поломать голову над тем, что может означать жёлтая лента и странные слова, написанные прямо на поверхности озера.

– Забирай, мне он всё равно не нравится! – сразу согласилась Кристя. – Бери вместе с папкой, чтобы не помялся.

Я уже протянул руку, чтобы взять у неё листок, как вдруг внезапный порыв ветра вырвал его из её пальцев, подбросил ввысь и понёс прочь. Листок закружился в воздухе, стремительно удаляясь.

Мы с Кристей одновременно вздохнули, провожая его грустным взглядом.

– Прости, не удержал! – промямлил я виновато.

– Подумаешь! Ещё нарисую! – невозмутимо ответила Кристя, но по её глазам было видно, что она огорчилась.

Мы спустились с холма и направились по тропинке, пролегавшей между камышовых зарослей, в сторону вздымавшихся над лесным массивом городских многоэтажек и упиравшихся в небо заводских труб, из которых валил серый дым. Я предложил проводить Кристю до дома, и оказалось, что она живет недалеко от меня, всего через две улицы. По дороге я выспросил, где находится её школа, сообщив, что всё же хочу встретиться с директором и попробовать уговорить его отдать мне лампу.

Школа, где училась Кристя, находилась в отдалённой части города. Подруга объяснила, что раньше жила в том районе, а потом переехала в наш, но переходить в школу по новому месту жительства не захотела.