Понимая, что больше оттягивать нельзя, Кассиопея пересекла внутренний дворик и прошла на кухню. Там она застала маму. Мама резала чеснок и разговаривала со служанками. Ей пришлось отрабатывать свое проживание в доме отца, занимаясь готовкой. Старику нравились ее кулинарные способности, но в другом дочь его разочаровала. То, что она вышла замуж за смуглого парня и произвела на свет такую же смуглую дочь, – это было достойно сожаления. Кассиопея предпочитала проводить время рядом с матерью, помогая ей понемногу. Но когда ей исполнилось тринадцать, она ударила Мартина палкой за оскорбление отца. С тех пор родственнички заставляли ее выполнять работу потяжелее, чтобы научить смирению.

Она налила себе кофе и отрезала кусок белого соленого хлеба bolillo. Как только мясо поджарилось, понесла его в комнату деда.

Сирило жил в самой большой комнате. Здесь было роскошно: тяжелая мебель из красного дерева, пол выложен импортной плиткой, а на стенах цвели узоры из лоз и фруктов, нанесенные вручную. Бо́льшую часть дня дед проводил в чудовищной чугунной кровати – он буквально утопал в огромном количестве подушек. У изножья кровати стоял массивный сундук – Кассиопея ни разу не видела его открытым. На нем было единственное изображение – обезглавленный мужчина. Достаточно распространенный мотив у майя: к’уп кааль – перерезание горла. На стенах старых храмов брызги крови обезглавленных жертв тщательно выписывались, но здесь никаких брызг – только изгибающийся хребет и голова, падающая вниз.

В детстве Кассиопея спрашивала дедушку об этом сундуке и этой фигуре. Ей казалось странным присутствие в комнате такого предмета, учитывая, что дед не интересовался искусством майя. Но он сказал ей не лезть не в свое дело. Ключ от сундука он хранил на золотой цепочке на шее. Цепочку снимал, только когда принимал ванну или ходил в церковь, поскольку священник строго-настрого запрещал украшения.

Кассиопея поставила поднос на стол. Дед с кряхтением поднялся с кровати и уселся ужинать. Проворчал, что соли многовато, но орать не стал. А то ведь мог завопить так, что воздух бы задрожал.

– Принесла газету? – спросил он. Сегодня была пятница. Один из двух дней в неделю, когда поезд останавливался у них в городке и привозил прессу из Мериды.

– Да, – ответила Кассиопея.

– Читай.

Она начала читать. Время от времени дед махал рукой, что служило сигналом остановиться и переключиться на другую новость. Кассиопея сомневалась, что ее дед так уж интересовался новостями – скорее, ему просто нравилась компания, хотя он никогда не скажет об этом.

Когда ему надоело слушать, он ее отпустил.

– Говорили, ты сегодня была груба с Мартином, – заметила мать, когда они готовились ко сну. У них была крохотная комната, куда едва втиснулись две кровати; из украшений – растение в кашпо из макраме и потрескавшееся изображение Девы Марии Гваделупской. А ведь ее мать в детстве была самым любимым ребенком Сирило.

– Да? И кто же это сказал?

– Твоя тетя Люсинда.

– Ее там не было. К тому же он первым начал, – запротестовала Кассиопея.

Мама вздохнула.

– Кассиопея, ты же знаешь, как обстоят дела.

Она принялась расчесывать ей волосы. Густые, черные, совершенно прямые, длиной до поясницы. Днем Кассиопея заплетала их в косу, а чтобы пряди не падали на лицо, смазывала их вазелином. Но ночью всегда распускала, чтобы дать голове отдохнуть.

– Мартин – свинья, и дедушка никак его не сдерживает. Он еще хуже Мартина, скупой плешивый старик!

– Ты не должна так говорить. Благовоспитанная девушка обязана следить за своим языком, – мягко пожурила мама.

Благовоспитанная… Ее тетки, кузены и кузины были благовоспитанными. Мама тоже была благовоспитанной женщиной. А Кассиопея – просто бедная родственница, по крайней мере, к ней так относились.

– Мне иногда хочется волосы на себе рвать из-за того, как они со мной говорят, – призналась девушка.

– Волосы-то у тебя такие красивые, – сказала мама, опуская расческу на столик. – К тому же злость отравит только тебя, но не их.

Кассиопея прикусила нижнюю губу. И как это у мамы хватило смелости выйти замуж за отца, несмотря на протесты семьи? Правда, Мартин нашептал ей, будто свадьба состоялась, потому что мать забеременела. А раз так – Кассиопея незаконнорожденный ребенок, дочь липового Принца-Бедняка. За эти слова она и ударила его палкой, оставив шрам на лбу. Такое унижение Мартин, конечно, никогда не простит. А она никогда не забудет свой триумф.

– Ты прочитала то, что я пометила для тебя?

– Ох, мама, какая разница, что я читаю и читаю ли вообще! – раздраженно ответила Кассиопея.

– Разница есть.

– Я все равно не попаду туда, где это будет иметь значение.

– Ты не можешь знать наверняка. Твой дед сказал, что после его смерти мы с тобой получим по тысяче песо, – напомнила мать.

В Мехико работник приличного магазина получал пять песо в день, но в сельской местности – половину этой суммы или того меньше. С тысячей песо можно жить в Мериде целый год и не работать.

– Знаю, – вздохнула девушка.

– Даже если он не отдаст нам все эти деньги, у меня есть сбережения. Песо тут и там, может, мы что-нибудь придумаем для тебя. Как только станешь старше, через год или два, подумаем о Мериде.

Целая вечность… И не факт, что это произойдет…

– Бог видит твое сердце, Кассиопея, – улыбнулась мать. – Это доброе сердце.

Кассиопея опустила взгляд. На самом деле ее сердце бурлило как вулкан, а в животе давно уже завязался узел неприязни ко всем живущим в этом доме.

– Ну, давай обнимемся, – сказала мама.

Девушка повиновалась, но это не принесло утешения, как раньше, в детстве.

– Ничто никогда не меняется, – вздохнула она.

– А что бы ты хотела изменить?

«Все», – подумала Кассиопея, но вместо этого просто пожала плечами. Было бессмысленно все это обсуждать. Наступит новый день, и все пойдет по накатанной. Сделай то, сделай это, дедушка будет просить почитать, кузены и кузины будут издеваться. Она крутится на месте. Весь мир был серым, ни намека на цвет.

Глава 2

Земля Юкатана, черная и красная, лежит на пласте известняка. Известняк – мягкая порода, и у самого океана берег становится неровным и обрывистым. На севере полуострова нет рек, разве что ручейки, но они не в счет. Зато здесь полно пещер и карстовых воронок, а дождевая вода образует многочисленные сеноты^[6]. Там, под землей, в кромешной темноте, реки текут, но знают о них лишь немногие. Вода в этих реках солоноватая, и в ней живут слепые рыбы с острыми зубами.

Некоторые сеноты когда-то были ритуальными, жрецы кидали в них золото и драгоценности, чтобы умилостивить богов. Но самая лучшая жертва – кровь, и на нее не скупились. По слухам, один из сенотов, что рядом с Майяпаном, охранялся пернатым змеем, пожирающим детей. Все сеноты соединялись с Подземным миром Шибальбы, а некоторые являлись сухуи йа – местом, где можно собрать девственно чистую воду.

Рядом с Уукумиле было несколько сенотов, и один из них, находившийся подальше, в часе езды на повозке, запряженной мулами, как считалось, обладал целебными свойствами. Раз в месяц Сирило заставлял отвозить его туда, чтобы он мог погрузиться в воды сенота, надеясь тем самым продлить свою жизнь. На одну повозку закидывали матрас, чтобы старику было удобно, на другие ставили корзины с продуктами, потому что поездка была на целый день. После ванн Сирило обычно спал, и только когда солнце немного опускалось и становилось прохладнее, они собирались домой.

Для Кассиопеи эта ежемесячная поездка была одной из редких возможностей передохнуть от работы, и даже компания родственников ее не смущала. День радости. Она ждала его с энтузиазмом ребенка, предвкушающего Рождество.

Находясь дома, Сирило не особо следил за свои внешним видом. Зачем ему одеваться, если большую часть дня он проводил в кровати? Ночная рубаха, халат – этого достаточно. Но по случаю поездки к сеноту, как и при еженедельном посещении церкви, он надевал костюм и шляпу. Накануне Кассиопея чистила сюртук, стирала, крахмалила и гладила рубашку. Они выезжали из дома очень рано, а значит, к поездке к сеноту надо было готовиться за день или за два.

В этот раз она управилась быстро и теперь сидела посреди патио, радующего глаз зеленью в больших горшках и приятным фонтанчиком. В клетках пели канарейки, и гармонию нарушали только резкие крики попугая. Злобная птица! Как-то в детстве Кассиопея попыталась покормить его арахисом, и он укусил ее за палец. И еще попугай говорил всякие плохие слова, научившись у слуг и кузена Мартина.

Кассиопея напевала под нос, натирая ботинки дедушки, которые и без того были чистые. Все остальные в доме спали, сморенные жарой. Девушка тоже собиралась пойти к себе, чтобы немного почитать. Книги она брала у деда. Самого старика книги не интересовали, но для солидности он купил несколько массивных шкафов и наполнил их толстыми томами в кожаных переплетах. Кассиопея убедила его купить побольше книг по астрономии и несколько томиков поэзии. Сказала, что это престижно. В любом случае, дед не читал корешки. В хорошие дни, когда работы было немного, девушка могла сидеть в своей комнате и листать страницы, иногда отрываясь от них, чтобы помечтать.

Попугай бросил скабрезное словцо, и Кассиопея увидела, что через дворик к ней направляется Мартин. Она сразу же почувствовала раздражение, но постаралась не показывать виду. Ее пальцы сжали тряпку, которой она полировала ботинки. И чего ему не спится, как остальным?

Мартин усмехнулся.

– Я собирался пойти к тебе и разбудить, но ты сэкономила мне время, – сказал он.

– Что тебе нужно? – не совладав с собой, резко ответила девушка.

– Старик просит, чтобы ты напомнила парикмахеру прийти вечером и подровнять ему волосы.

– Я уже напомнила утром.

Мартин курил и теперь выпустил облачко дыма чуть ли не ей в лицо. Кожа у него была бледной, как у истинного европейца, чем так гордилась семья, а волосы слегка вились. Рыжеватым цветом кудряшек он был обязан матери. Говорили, что он хорош собой, но Кассиопея не замечала особой красоты в его кислом лице.

– У тебя хорошо получается, – сказал он, кивнув на ботинки. – Почему б тебе и мои не почистить? Принеси их из моей комнаты.

Ах вот как… Она не обязана обслуживать Мартина. В доме есть служанки, которые могут вычистить его обувь, если уж сам он не знает, как набирать ваксу на щетку. Но тут дело в другом – он просто хочет вывести ее из себя.

Ей не стоило глотать наживку, но Кассиопея не могла справиться с яростью, поднимающейся к горлу. Мартин уже несколько дней донимал ее, начиная с того момента, когда отправил в город за мясом. Да что там несколько дней – такова была его тактика: изнурить ее до крайности.

– Займусь твоими ботинками позже, – выплюнула она. – А теперь оставь меня в покое.

Нужно было просто сказать «да», и причем тихо, но Мартин сразу почуял кровь.

Нагнулся, протянул руку и крепко схватил ее за подбородок.

– Дерзишь мне, да? Гордая кузина…

Он отпустил ее, достал из кармана платок и вытер руки, словно прикосновение испачкало его. У Кассиопеи руки были перемазаны ваксой, может, и на лицо попало, но она понимала, что дело вовсе не в этом.

– Ведешь себя так, будто тебе есть чем гордиться, – продолжил кузен. – Твоя мать когда-то, может, и была любимицей старика, но потом сбежала и разрушила свою жизнь. А ты ходишь по дому как принцесса. Почему? Может, твой отец рассказал тебе историю, будто ты из царского рода майя? Уж не потому ли он назвал тебя в честь какой-то дурацкой звезды?

– Созвездия, – поправила Кассиопея. Она не добавила «тупица», хотя язык чесался, но в голосе все равно слышался вызов.

Нужно было все так и оставить. Лицо Мартина и так уже вспыхнуло от гнева. Он ненавидел, когда его прерывают. Но девушка не могла остановиться.

– Может, мой отец и не был богачом, но он заслужил уважение. И когда я покину это место, я стану человеком, достойным уважения, как и он. А ты никогда таким не станешь, Мартин, сколько бы ни пытался.

Мартин дернул ее за руку, поднимая на ноги, но вместо того чтобы уклониться от неминуемого удара, Кассиопея не мигая уставилась на кузена. Она уже знала – попытки увернуться не помогают.