В своей книге «Скажи это моей лошади» Херстон подробно изложила, что произошло:

«Я получила редкую возможность увидеть и соприкоснуться с подлинной историей. Я слушала прерывистые звуки в его горле… Если бы не пережила все это в залитом жарким солнцем больничном дворе, я бы уехала с Гаити заинтригованной, но с сомнениями. Но я видела случай с Фелицией Феликс-Ментор, истинность которого подтверждена высочайшим авторитетом. Поэтому знаю, что на Гаити есть зомби. Люди, возвращенные из смерти.

Их вид ужасен. Такое пустое лицо с мертвыми глазами.

Белые веки выглядели так, как если бы были сожжены кислотой… Ничего нельзя было ни сказать ей, ни добиться от нее, кроме как глядя на нее, но вид этой руины был невыносим.

Руина».

В этом контексте нет другого слова для подобной красоты и ужаса. Нечто происходило на Гаити, и результатом были руины. Что-то разрушало и прерывало жизни. Но что?

Можно предположить, что все эти люди пытались совершить самоубийство. Однако суицид – обычное дело во многих культурах, не только на Гаити. Правда, если копнуть поглубже, возможно, причины обнаружатся. Но в этом случае истина гораздо страшнее, чем нам хотелось бы верить.

Оказывается, зомби могут быть созданы.

Нарцисс

Ночью 30 апреля 1962 года человек пришел в госпиталь имени Альберта Швейцера на Гаити. Он был болен, жаловался на боль в теле, лихорадку и приступы кашля, от которых изо рта шла кровь. Естественно, медики обеспокоились и положили его на обследование и лечение. Этого человека по имени Клервиус Нарцисс осмотрело множество докторов, но его состояние быстро ухудшалось. Одна из его сестер, Ангелина, была у его постели. По ее словам, его губы посинели и он стал жаловаться на чувство жжения по всему телу.

Несмотря на все усилия врачей, Нарцисс умер на следующий день. Два врача, один американец, другой выучился в Америке, констатировали его смерть. Ангелина подписала свидетельство о смерти после опознания. Так как она не умела читать и писать, поставила на документ отпечаток большого пальца. Семья начала горестную процедуру похорон близкого человека, пытаясь жить дальше. Смерть – всегда часть жизни. Неприятная, но часть.

Через восемнадцать с лишним лет, в 1981 году, Ангелина Нарцисс шла на рынок в своем городке, что она делала почти каждый день. Она знала всех торговцев в лицо; помнила все запахи и звуки, заполняющие это место. Но, когда взглянула на маленькую группу людей на грязной дороге, что-то ее испугало, и она пронзительно закричала.

Прямо на нее шел ее брат Клервиус. Конечно, он стал старше, но это был он. Она узнала бы его везде. А когда он наконец подошел и назвал ее детским прозвищем, растаяли все сомнения.

А дальше Клервиус лихорадочно рассказывал сестре обо всем, что с ним случилось. Все началось в больничной палате. В последние мгновения жизни он был в сознании, но ничего не видел и не мог двигаться. Он запомнил, как доктор объявил время смерти. Сохранил в памяти плач сестры. Даже помнил грубую хлопчатобумажную простыню, которую натянули на его лицо. Сознание не покидало его во время похорон, и он утверждал, что слышал процессию. Даже указал на шрам на лице и сказал, что это царапина от гвоздя гроба.

Позже семья пригласила психиатра, который провел с Клервиусом ряд тестов, чтобы определить, не обманывает ли тот. Мужчина блестяще выдержал испытание, дав такие ответы, которые мог знать только он сам. Вдобавок более двухсот друзей и родственников подтвердили его личность. Опознанный всеми, это был Клервиус Нарцисс.

Так что же с ним случилось? Как утверждал сам Клервиус, он был отравлен братом из-за наследства. Как, точно не знал. Но вскоре после похорон какие-то люди выкопали гроб и выпустили его. Кстати, эту мысль стоит запомнить получше – человек был уложен в гроб, зарыт в землю, слепой и обездвиженный, холодный и испуганный. Чудо, что он не сошел с ума.

Тех, кто его выкопал, привел жрец, которого называли бокор. Они заковали Клервиуса в цепи и отправили на сахарную плантацию, где его заставили работать вместе с такими же беспомощными людьми. Ежедневные порции таинственного зелья делали их неспособными к сопротивлению или побегу.

Согласно его рассказу, он сумел убежать через два года, но не пошел домой, не рискнул показаться живым из-за брата. И только известие о смерти того через много лет избавило его от необходимости прятаться.

История Клервиуса Нарцисса десятилетиями ставила ученых и историков в тупик. В 1980-х годах Гарвардский университет отправил этноботаника по имени Уэйд Дэвис разузнать о таинственном зелье; результатом этой поездки стала книга под названием «Змей и радуга», ставшая бестселлером по версии газеты «Нью-Йорк Таймс», равно как и голливудский фильм. Но с выводами Дэвиса согласились немногие.

Образцы снадобий, собранных Уэйдом, были признаны недостоверными. Не была обнаружена и нелегальная сахарная плантация с работавшими зомби-рабами. А врачей обвинили в том, что они неправильно истолковали симптомы и преждевременно объявили человека умершим. Слишком много несостыковок.

Хотя для самых близких людей Клервиуса факты были убедительны. Он умер. Его семья присутствовала на похоронах. О нем скорбели и тосковали. А через восемнадцать с лишним лет он вернулся к ним. Ходячий мертвец.

Врачебная ошибка или результат гаитянской черной магии? Скорее всего, мы никогда не узнаем точно.

Пустой

Мы боимся смерти, потому что она означает потерю управления, воли и свободы. Смерть в глазах многих людей похищает личность и бесповоротно заменяет ее. Тогда понятно, что и рабство можно рассматривать так же. Оно забирает возможность принимать самостоятельные решения и превращает людей в некое подобие машин для получения выгоды другим человеком.

Но вдруг в мире действительно есть какие-то люди – бокоры или служители зла, – которые открыли способ производства своих ходячих мертвецов? Может быть, есть те, кто усовершенствовал искусство превращать мужчин и женщин в рабов в большей степени, чем удавалось прежде любому рабовладельцу, – похищая их души и после смерти обрекая на бесконечный труд.

В феврале 1976 года Франсин Иллеус поступила в местную больницу на Гаити. Она жаловалась на слабость и спутанное сознание. У нее были расстройство пищеварительной системы и боли в желудке. Врачи назначили лечение и отпустили домой. Через несколько дней она скончалась и была погребена на местном кладбище. Ей было всего тридцать лет.

Через три года матери Франсин позвонила подруга, жившая в нескольких милях от нее. Она хотела, чтобы та пришла на местный рынок, причем срочно. Мать Франсин не знала, что случилось, но поспешила изо всех сил.

И там ей сказали, что на рынке найдена женщина. Она истощена и ни на что не реагирует, не выходит из угла, сидит на корточках, опустив голову и закрыв лицо руками. Женщиной оказалась Франсин Иллеус.

Мать забрала ее домой и пыталась помочь, но дочь была как мертвая. Тело было на месте, а духовного начала почти не осталось. Различные доктора и психиатры проводили время с Франсин, но прогресс был мизерный.

Повинуясь безотчетному порыву, мать Франсин эксгумировала гроб. Она должна была убедиться, что эта женщина – чуть лучше ходячего трупа – в самом деле ее дочь. Да, у женщины был такой же шрам на лбу, как у ее дочери. Да, они были похожи. Да, другие люди признали в ней Франсин. Но она должна была убедиться.

Когда гроб извлекли из земли, он был тяжелый. Ворчали, что слишком тяжелый, чтобы быть пустым. Все больше сомневаясь, мать Франсин попросила открыть его. И когда последний гвоздь вытащили из дерева, крышку подняли и отложили в сторону, гроб вовсе не был пуст. Он был полон камней.

Деревья

Прогулка в роще напомнила ему о сне. Стакли привык к деревьям, как и идущий рядом с ним Калеб. Ведь он зарабатывал на жизнь, ухаживая за садом, так что деревья были, в самом прямом смысле, его жизнью. Но сейчас, шагая среди них с такой целью… он чувствовал себя не в своей тарелке.

И снова его мысли вернулись к тому сну, с которого все началось. Сон, от которого мужчина, вздрогнув, проснулся с ощущением паники. Ужас ошеломил и придавил его, как мешок камней на плечах.

Сон был о разорении, потере и несчастье. Половина его сада засохла и погибла. Половина смысла его жизни. Половина богатства. Весь в испарине, с тяжелым сердцем, он сидел на соломенном тюфяке, пытаясь убедить себя, что это всего лишь сон.

В конце концов, этого не произошло, не так ли?

Он и Калеб брели среди деревьев, и теперь его мысли были о Саре, которая ушла первой восемнадцать месяцев тому назад. Однажды после полудня она дошла до старого кладбища, как делала до этого много раз. Там читала книги и мечтала. Откидывалась на старые валуны и отправлялась в мир своих мыслей и поэтических грез.

Лихорадка охватила ее тело как лесной пожар, и, прежде чем Стакли осознал это, она вернулась на кладбище. Но в этот раз осталась там. Без поэтических сборников. Без мечтаний. Без размышлений на свежем весеннем воздухе. Сара ушла безвозвратно.

Деревья вокруг Стакли и Калеба стали реже. Прямо как его семья. Один за другим его дети подхватывали какую-то заразу. Никогда двое сразу; нет, это было бы слишком просто. Одна ночь мучений и горя из-за полудюжины сыновей и дочерей была бы тяжелой, но в целом терпимой.

Но для него череда потерь растянулась. Сначала дочь. Потом сын. Потом другая. И другой. Один за другим, его сад отмирал. Лихорадка и тяжесть в груди. Бледная кожа, больше похожая на кость, чем на плоть. Они уходили по очереди. И с каждой смертью отмирала часть его самого.

Теперь деревьев вокруг не было. Они остались позади. Перед ними было расчищенное место, и за ним – низкая каменная ограда. И, пока они медленно брели по траве, Стакли не мог не думать о своей жене, которая умирала в их доме. Кроме нее, у него никого больше не было, и вот она уходила тоже.

Но он знал, что делать. Знал, как ей помочь. Узнал это, слушая деревья. Каждый шептал, уходя. Каждый ребенок говорил одни и те же слова сквозь пелену жара и истощения. Всегда одни и те же слова… всегда одни и те же.

– Я ее вижу, – говорил ему каждый из них. – Я вижу ее здесь, она меня ждет. Она сидит на краю кровати и смотрит на меня. Она вернулась за мной.

Стакли спрашивал всех:

– Кто? Кто пришел за тобой?

Калеб первым перешагнул низкую каменную изгородь, затем забрал лопату у Стакли и помог пожилому мужчине перебраться к нему. Конечно, он знал ответ прежде, чем озвучивал вопрос.

Сара. Она приходила за другими. Каждый об этом говорил. Каждый верил, что это правда. Каждый из его детей плакал от ужаса, когда лихорадка пожирала их тело, когда они лежали беспомощные, на каждого смотрела их мертвая сестра.

А теперь она вернулась за его женой.

Стакли прошел в угол кладбища, который он знал слишком хорошо, и вонзил лопату в землю. В конце концов, она всегда возвращалась отсюда. Неизменно заканчивала свои мечтания и чтение и возвращалась домой. Почему теперь должно быть по-другому?

Но теперь было по-другому. Сейчас это был ее дом. Это было место, где она должна была быть. Не в его доме. Не у постели его жены. Не опустошая его сад росток за ростком. Нет, Сара была на кладбище, и здесь ей и надлежало быть.

Калеб помог ему поддеть и оторвать крышку гроба и ушел. Остальное Стакли должен был сделать сам. Она не выглядела умершей. Она не была похожа на восемнадцатимесячный труп. Она казалась хорошо отдохнувшей. Она была прекрасна.

Но охотничий нож в его руке уже делал свою работу. Сердце сочилось кровью, когда он извлек его из ее груди. Оно кровоточило, как если бы только что перестало биться. Оно истекало темно-красной вязкой кровью.