Легенда о трех мартышках - Дарья Донцова

Букет из роз завял, конфеты я съела, а в жестяную коробку из-под них стала прятать пуговицы. Кстати, коробка жива, хранится в шкафу до сих пор, и я по-прежнему держу в ней всякие мелочи.

После окончания института мы с Ефимом не потеряли связи друг с другом и пару раз в месяц непременно созваниваемся. Естественно, поздравляем друг друга с праздниками, Фима по сию пору очень внимателен, он и теперь ухитряется преподносить мне совершенно невероятные букеты, например, на Новый год я получила от него цветочную композицию в виде собаки. Понимаете, почему, услышав от незнакомого Водоносова фамилию «Пузиков», я моментально соединилась с другом и без обиняков спросила:

– Ты знаком с Сергеем Петровичем?

– Очень редкое сочетание имени и отчества, – тут же съязвил Фима. – Думаю, мне поможет фамилия.

– Водоносов, – быстро сказала я. – Он велел мне тебе позвонить.

– Серега?

– Так ты его знаешь?

– Конечно, причем очень давно, а что?

– Странная ситуация, – я ввела Пузикова в курс дела, – представляешь, Водоносов предложил мне встречу…

Ефим внимательно выслушал меня и с любопытством поинтересовался:

– А что ты знаешь о своей матери?

– Практически ничего, она умерла, когда я была младенцем.

– Вообще ничего не помнишь? – удивился приятель.

– Иногда мне снится странное помещение, – протянула я, – то ли коридор, то ли пеналообразная комната, в ней нету мебели, посередине стоит женщина в сером халате, я понимаю, что это мама, и начинаю рыдать. Но, скорей всего, это игра воображения, дама очень высокая, головой под потолок.

– Может, просто ты была совсем крохотная, – предположил Фима. – Чем меньше ребенок, тем более монументальными кажутся ему взрослые.

– Наверное, ты прав, – согласилась я, – но больше о своей матери мне ничего не известно.

– А Афанасия Константиновна что рассказывала?

– Ничего. Сообщила лишь, что мои родители пропали в горах. Они увлекались альпинизмом и погибли во время летнего спуска.

– И это все?

– Да, – вздохнула я, – никаких подробностей и никаких воспоминаний.

– Ну хоть фотографии она тебе показывала?

– В нашем доме не было снимков родителей, – нехотя признала я, – только мои детские: праздники в садике, съемки в школе. Когда я была крохой, в нашей комнате случился пожар, загорелся утюг. Афанасия сама потушила огонь, обошлась без пожарных, но пламя успело уничтожить альбом с фотографиями. Ни один снимок моих родителей не сохранился. Бабушка старательно скрывала прошлое, похоже, ей не хотелось, чтобы я знала правду о матери, которая жила с мужчиной без штампа в паспорте.

– Слушай, это так странно, – воскликнул Фима, – прости за замечание, но мы взрослые люди, поэтому, думаю, я не нанесу тебе травму. В юности я спрашивал у тебя про родителей, ни разу не услышал в ответ ничего внятного и сообразил: тебе неприятны эти разговоры. Один раз я проявил бестактность и попытался вызнать что-нибудь у Афанасии. Она на меня так посмотрела, что я прирос ногами к полу.

– Да уж, бабуля могла без слов любого на место поставить, – усмехнулась я, – со мной она тоже не откровенничала. На все вопросы Фася обтекаемо говорила: «Ты лишилась и матери, и отца очень рано, надеюсь, мне удастся вырастить тебя без комплекса сироты». Фася обещала рассказать подробности о родителях, когда я стану старше, но скончалась, так и не раскрыв рта. Я долго не могла понять, почему она скрывала от меня правду. Впрочем, она не сообщила и о том, что имела родную сестру Анастасию, по прозвищу Стюра-катафалк. [1 - История Стюры рассказана в книге Дарьи Донцовой «Бассейн с крокодилами», издательство «Эксмо». ]

– Красиво звучит, – не сдержался от колкости Ефим.

– Стюра похоронила нескольких мужей, но не о ней речь! Один раз я попыталась суммировать крохи сведений, полученных от бабули, и поняла: мои родители не состояли в официальном браке. Предполагаю, что отец, узнав о беременности матери, попросту сбежал, а она от стресса тронулась умом и попала в психиатрическую клинику.

– Ой-ой-ой, – запричитал Фима, – совсем некрасивая история!

– Бабушка не хотела, чтобы малышка жила с мыслью о том, что ее мать сумасшедшая, – продолжала я, не обращая внимания на реакцию Пузикова. – После кончины дочери она поменяла квартиру, переехала в коммуналку на улице Кирова, нынешней Мясницкой, потом мы еще пару раз перебирались с места на место. Когда мне пришла пора получать паспорт, в милиции потребовали свидетельство о рождении. Бабушка вручила мне книжечку зеленого цвета, вернее, бумажку, напоминавшую сберкнижки прежнего образца. И тогда я узнала, что мою маму звали Елена Ивановна Васильева, а отца Иван Петрович Васильев. Думаю, Фася каким-то образом упросила сотрудницу загса пойти на должностное преступление, вероятно, дала взятку, и вместо прочерка в метрике у меня появился отец Иван Петрович Васильев. Афанасия боялась вырастить закомплексованного ребенка.

– Чушь, – воскликнул Фима. – Эка беда! Родилась вне брака! Да таких детей миллионы!

– Ты забыл время нашей юности? – удивилась я. – Все эти анкеты, которые заполнялись по любому поводу? Вторым вопросом в них было: «Паспортные данные отца, матери и место их работы». Затем шел еще более интересный третий пункт: «Находились ли ваши родители и ближайшие родственники на временно оккупированной немецко-фашистскими войсками территории СССР? » Четвертая строка требовала ответа на коварный вопрос: «Имеете ли родственников за рубежом? » И только потом шел приснопамятный пятый пункт: «Национальность».

Как заполнить анкету, ничего не зная про папу? Честно написать: «Об отце сведений не имею»? А вдруг он служил полицаем, сотрудничал с фашистами, проживает в Америке и является евреем? Меня бы ни за какие медали не приняли в университет, тем более на факультет иностранных языков! Фася понимала это и подстелила соломы на жизненном пути внучки. Ко мне не было претензий, потому что я везде писала: родители погибли во время летнего отдыха.

Они оставили меня с бабушкой, а сами укатили на Кавказ, сняли у кого-то из местных жителей комнату и лазили по горам. Однажды разразился ливень, и деревню затопил селевый поток, погибло все население, включая и группу альпинистов из столицы. У Фаси, очевидно, имелись свидетельства о смерти, но я их ни разу не видела и после ее кончины никаких документов не нашла.