Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

– Я согласен, что ты должна это сделать. Но я должен быть здесь, возле Нашего моря, где легче собрать информацию о том, что творится в других местах.

– Я отказываюсь это слушать! – сердито вскричала она. – Мне наплевать, что происходит вокруг Вашего моря! Ты и я отправляемся на барже Птолемея Филопатора, чтобы увидеть настоящий Египет – Египет Нила!

– Клеопатра, я не люблю, когда меня принуждают.

– Это для твоего же здоровья, глупый ты человек! Хапд-эфане говорит, что тебе необходим длительный отдых и ты не должен сейчас заниматься делами. А что может быть лучше путешествия по реке? Пожалуйста, согласись! Цезарь, пойми, женщине нужны воспоминания об идиллических днях, проведенных с любимым! У нас еще не было таких дней. И не будет, пока Цезарь живет и думает как диктатор. Пожалуйста! О, пожалуйста!

4

Птолемей Филопатор, четвертый из тех, кто носил имя Птолемей, не принадлежал к числу сильных правителей этого дома. Он оставил Египту только два реальных напоминания о себе – два самых больших корабля, когда-либо построенных человеческими руками. Один, морской, имел четыреста двадцать шесть футов в длину, шестьдесят в ширину и шесть скамей, по сорок гребцов на каждой. Другой корабль был речной баржей с низкой посадкой: триста пятьдесят футов в длину, около десяти в ширину и всего две скамьи с десятью гребцами на каждом из весел.

Местом постоянного пребывания этой баржи служил док, располагавшийся чуть выше Мемфиса по течению Нила. Ее построили сто шестьдесят лет назад, но она хорошо сохранилась, ибо за ней прилежно ухаживали. Поливали водой, смазывали маслом, полировали, постоянно чинили и выводили из дока, только когда фараону хотелось проехать по Нилу.

Планировка «Нильского Филопатора», как называла баржу Клеопатра, включала в себя даже купальни. Аркада соединяла палубные надстройки, носовую и кормовую. Одна из надстроек предназначалась для аудиенций, другая – для пиршеств. Под палубой, над гребным трюмом, размещались личные покои фараона и комнаты для множества слуг. Повседневную пищу готовили на жаровнях, в специально отгороженном отсеке; когда намечалось пиршество, огонь разводили на суше. Большое судно продвигалось со скоростью легионера на марше, и десятки слуг следовали за ним по восточному берегу. Западный берег был царством мертвых и храмов.

Изумительная баржа, отделанная золотом, электрумом, слоновой костью, обставленная мебелью из редких пород дерева, привезенных со всех концов света, включая тетраклинис с Атласских гор, с самым поразительным рисунком, какой Цезарю когда-либо доводилось видеть, хотя в домах у богатых римлян имелись подлинные шедевры из этой ценной породы. Постаменты под статуями либо сплошь золотые, либо из слоновой кости. Сами статуи – работы Праксителя, Мирона, даже Фидия. Всюду висят картины Зевксиса и Паррасия, Павсия и Никия. С ними соперничают роскошные вышивки. Много персидских ковров. В драпировке преобладают прозрачные ткани гармонирующих с обстановкой расцветок.

«Вот теперь, старый дружище Красс, – думал Цезарь, – я верю в твои рассказы о невероятных богатствах Египта. Как жаль, что ты не можешь быть здесь и любоваться всем этим! Корабль для воплощенного бога».

Баржа шла вверх по реке, влекомая не только веслами, но и парусом из тирского пурпура, ибо в Египте всегда дул северный ветер. А на обратном пути гребцам помогало сильное течение Нила, спешащего к Нашему морю. Цезарь видел много гребцов, он знал, какова у них жизнь и как с ними обращаются. Гребцы везде были людьми свободными, как и многие профессионалы, но Египет – не место для свободных людей. Каждый вечер перед заходом солнца «Нильский Филопатор» причаливал к какой-нибудь царской пристани на восточном берегу, всегда свободной, потому что там не могли швартоваться никакие другие суда.

Цезарь думал, что ему скоро все это надоест, но скука не приходила. Движение на реке было оживленным и красочным. Сотни одномачтовых каботажных судов под треугольными парусами везли из портов Красного моря всякие товары и провизию. Большие глиняные кувшины были наполнены тыквами, шафраном, кунжутом, льняным маслом, тут же теснились ящики с финиками и живыми животными. Вокруг то и дело сновали плавучие лавки. Но все это находилось под строгим контролем речной охраны, всюду поспевавшей на своих быстроходных лодках.

Теперь, когда Цезарь плыл по Нилу, ему было легче понять феномен разливов этой реки. Ее берега в самой низкой своей части не поднимались выше восемнадцати футов, а в самой высокой не превосходили тридцати двух. Если вода не поднималась до первой отметки, разлив был вообще невозможен, если же она перехлестывала через вторую, бурный поток устремлялся в долину, смывал селения и уничтожал запасы зерна и долго не отступал.

Краски вокруг были яркими, впечатляющими. Небо с рекой – идеальной синевы; дальние скалы, обозначавшие край безлюдного плато, – где бледно-желтые, где темно-малиновые, а сама долина полыхала всеми оттенками зелени, какие только можно вообразить. В это время года (по сезону – середина зимы) река полностью возвратилась в свои берега, и сочные, буйные всходы спешили заколоситься, чтобы весной дать урожай. Цезарь думал, что деревьев там нет, но с удивлением обнаружил кое-где рощицы, а иногда даже небольшие леса: персея, считавшаяся в Египте священным деревом, сикомор, терновник, дуб, фиговое дерево, пальмы всех видов, не говоря уже о знаменитых финиковых пальмах.

Приблизительно в середине Верхнего Египта от Нила отходила протока, стремившая свои воды на север – к Меридову озеру. Почти параллельная основному руслу реки, она омывала с востока узкий и длинный Фаюмский оазис, достаточно плодородный, чтобы давать в год два урожая пшеницы и ячменя. Предыдущий Птолемей прорыл от озера к Нилу большой канал, сделав эту водную систему проточной. Фаюмский оазис хорошо орошался, как, впрочем, и вся территория Египта Нила, растянутая на тысячу миль. Голод в стране порождала Александрия, то есть три миллиона нахлебников в ней. Численность коренных египтян, их кормивших, была куда меньше.

Скалы и безлюдное плато за ними назывались Красной Землей, а долина с ее постоянно восполняемым более темным плодородным грунтом именовалась Черной Землей.

По обоим берегам Нила стояли бесчисленные храмы, построенные в одну линию: ряды массивных пилонов, соединенных перемычками над воротами; стены, дворы, еще пилоны и ворота, ведущие дальше, вглубь, в святая святых – небольшое помещение, озаренное светом, льющимся, казалось бы, ниоткуда. В святилище обычно находилось изваяние – какой-нибудь египетский бог с головой животного или кто-либо из великих фараонов, чаще всего – знаменитый строитель Рамсес II. Перед храмами зачастую тоже ставились статуи фараонов, а к святилищам вели аллеи сфинксов с бараньими, львиными и человеческими головами. В глаза бросалось обилие ярко расцвеченных двумерных изображений людей, растений, животных. Египтяне любили насыщенные цвета.