Вдоль белой полосы - Яна Перепечина

Другу Никита не объяснял, но сам уже понял: бросить Лику он не сможет. И уточнял сам себе:

– Она без меня пропадёт.

И правда, узнав Лику поближе, он удивлялся какой-то её невероятной, детской неприспособленности к жизни. Она не умела и не знала многого из того, что умели и знали её ровесницы. Её оторванность от мира и окружающей действительности иногда доходила до реальной оторванности от почвы под ногами: вечно она спотыкалась, падала, поскальзывалась, задевала предметы и роняла их. С тех пор как Лика однажды пришла к Никите в изорванных в клочья плотных колготках, сквозь дыры в которых были видны сильные ссадины, и объяснила, что упала на эскалаторе и пролетела несколько метров вниз на коленях, Никита стал подстраивать своё расписание под её, чтобы как можно чаще отвозить Лику в институт и встречать с занятий. Иногда это у него не получалось. И тогда Лика, совершенно не разбиравшаяся в людях, обязательно попадала в ситуации, при которых только чудом не становилась жертвой мошенников или даже кого похуже.

Как-то раз она пришла к нему с загадочным видом и с порога почти пропела:

– Посмотри-и, что у меня есть.

Никита подошёл, ожидая увидеть что угодно: от интересной книги до подобранного на улице птенца. Но в ладонях Лика согревала деревянный гребень.

– Красивая расчёска, – похвалил ничего не понимавший Никита.

– Это не расчёска, это гребень силы.

– Гребень чего?

Лика уже прошла на кухню, села и, любовно глядя на гребень, сияя, объяснила:

– Сегодня в подземном переходе ко мне подошли очень интересные люди. Они показали этот гребень и сказали, что для моих волос нужен именно он (волосы у Лики и правда были очень красивые, густые и длинные). Потому что только при помощи него, ежедневно проводя им по волосам тысячу раз, я смогу синхронизироваться с космосом.

– Лик… – начал было Никита, у которого от всего этого глаза полезли на лоб.

Но Лика недовольно поморщилась и продолжила:

– Этот гребень стоит у них десять тысяч…

Тут Никита и вовсе дара речи решился.

– Но мне они его отдали совершенно даром. Потому что их поразили мои волосы…

– И что ты дала им взамен? – вздохнул Никита.

– Абсолютно ничего. Мне всегда попадаются удивительные люди. Они видят во мне что-то такое, из-за чего отдают самое ценное даром.

«Да, деревянную расчёску за три рубля», – вздохнул Никита и поцеловал Лику. Эта её удивительная неприспособленность к жизни не раздражала его. Особенно если Лика смотрела на него снизу-вверх своими огромными просящими глазами. Да и как можно сердиться на такого ребёнка, в котором детская наивность сочетается с вполне взрослой привлекательностью?

Глава седьмая

Всё новое. Она

Едва автобус выехал на трассу, сзади кто-то заиграл на гитаре. Агата изумлённо обернулась, и тут почти все, кроме нескольких новеньких, запели. Это была какая-то не известная ей, жизнерадостная и удивительно заводная песня про оранжевого кота и апельсины цвета беж. Ко второму припеву Агата уже даже начала подпевать. Гитаристы сменяли друг друга, играя то весёлые, то лиричные песни, а голоса поющих сливались в довольно слаженный хор. Некоторые песни Агата слышала раньше, но большинство и не знала.

– А что это? – спросила она у Даши, сидящей рядом девушки с длинной косой. Они познакомились накануне, когда их собирали перед поездкой.

– В смысле? – не поняла та.

– Ну, что за песни. Незнакомые какие-то…

– Да? А я все знаю. Это бардовские песни. Ты просто, наверное, в походы никогда не ходила и в пионерских лагерях не была.

– Точно, – рассмеялась Агата, которой было удивительно хорошо ехать вместе со всеми в этом старом, громыхающем на каждой кочке автобусе, слушать, как поют ребята, и даже пробовать подпевать самой.

– Тогда понятно. В этой школе очень сильны бардовские традиции, – несколько назидательно пояснила Даша. – Моя мама директор школы в другом районе. Но там только физмат классы, а я с математикой не дружу. Вот она и подняла все связи, чтобы найти мне хорошую школу с гуманитарными классами. Ей и сказали, что это лучшая в округе. Мама меня сюда отправила экзамены сдавать, разузнала всё о школе и мне рассказала. Поэтому я подготовленная, примерно представляю, что нас ждёт.

– А-а, – протянула Агата и тут же вспомнила: – Тогда, может, ты в курсе, что это за двенадцатые и тринадцатые классы? Мы что, будем учиться дольше, чем в других школах?

– Да нет, конечно, – фыркнула Даша, – просто в этой школе так хорошо, что выпускники не уходят окончательно, а постоянно возвращаются, участвуют во многих делах, вот их для удобства и называют двенадцатым и тринадцатым классом. Школа-то новая, всего два выпуска было…

– Уф-ф, – выдохнула Агата. – А я уж испугалась…

– И совершенно зря. Говорят, здесь так хорошо, что многие с радостью остались бы ещё.

– Неужели так бывает? Моя предыдущая школа – это просто караул.

– Говорят, бывает, – понимающе улыбнулась Даша и мудро добавила: – Поживём – увидим.

Под несмолкающие песни они доехали до места. Автобусы замерли на просёлочной дороге у небольшой речушки. Ребята и учителя высыпали на обочину, со смехом обнаружив, что, оказывается, в одном из автобусов не было заднего стекла, но при этом наваленные на последние сиденья рюкзаки каким-то чудом не выпали на кочках и ухабах.

– Народ, мы с вами везучие! – крикнул кто-то. – А то бы лишились изрядной доли вещей.

Все рассмеялись, разобрали свои вещи и потянулись за учителями, которые уже шли по шаткому мостику на другой берег речушки. Некоторые мальчишки пересекали её вброд, погружаясь в воду почти по пояс, но не обращая на это внимания.

Лагерь разбили в живописном перелеске, с одной стороны которого под уклон стекал луг, а с другой был глубокий овраг. Часа два устанавливали палатки и готовили обед, потом дружно ели, заодно приглядываясь друг к другу.